– Для меня фронт начался, можно сказать, под Сталинградом. После окончания военного училища я был направлен во вновь сформированную 315­ю стрелковую дивизию на должность командира взвода батальонных минометов в 1328­й стрелковый полк. В середине июля 1942 года он был поднят по тревоге и маршем двинулся в сторону Клецкой, затем – видимо, с получением нового приказа – круто развернулся и направился к Бекетовке, но до нее не дошел и занял оборону в районе хутора Кузьмичи и станицы Котлубань. Приказали окопаться. Рыть окопы было очень трудно: под небольшим слоем земли сразу натыкались на морскую гальку. Наверное, в древние времена там было море. Мне попались две гильзы от винтовки Мосина. На их шляпках была надпись: «Ф­ка Койнокъ». Видимо, они остались после защиты Царицына в годы Гражданской войны. Это произвело впечатление: если отцы здесь выстояли, то и мы обязаны!
Очень скоро увидели врага, что называется, в лицо – от фашистов разделяло несколько сот метров. Пришла пора подтвердить, что учили нас не зря. Такой случай быстро представился: наблюдатель доложил, что к позициям немцев подошло несколько грузовых машин, крытых брезентом. Скорее всего с боеприпасами. Видимо, фашисты готовятся наступать. Мне сказали: действуй! Я определил расстояние до цели и одним минометом начал пристрелку. Первая мина – перелет, вторая – на капот одной из машин. Начали вести огонь всем взводом. Сколько было убито и ранено немецких солдат, не знаю, но готовившаяся атака противника сорвалась.
В первой декаде августа 1942 года наш полк в одной из балок попал в окружение. Командир, собрав офицеров, поставил задачу – ночью идти на прорыв. К сожалению, немцы ожидали этого, и выходили мы из боя с большими потерями. Тем не менее мне с моим взводом и присоединившимися еще двумя сотнями человек удалось прибыть в назначенный командиром полка район – деревню Садки.
Ввиду больших потерь командного состава я, еще мало обстрелянный офицер, был назначен начальником штаба батальона. В ходе боев двух комбатов убил немецкий снайпер. Очередным комбатом стал комиссар батальона, бывший директор школы в Алтайском крае. Ему было лет сорок. Мы, молодежь, звали его «батей». Но и его настигла пуля снайпера – в левую часть груди, около сердца. Командир полка назначил комбатом меня. Такая ответственность! Увидев в перископ, что немцы на своих позициях зашевелились, я решил получше рассмотреть их в бинокль. Только высунулся из окопа, достал планшетку и стал делать записи, как почувствовал, что по левой руке что­то течет. Оказалось, кровь. Рукав шинели пробит в двух местах. Боли я не почувствовал. Доложив командиру полка о полученном ранении, выкатился из окопа и дошел до санроты. Там сделали перевязку. Пуля попала в кисть левой руки, не задела крупных сосудов. От предложения отправить меня в медсанбат дивизии я отказался.
23 августа 1942 года запомнилось на всю жизнь. Сначала в небе над нашими позициями зависла «рама» («Фокке­Вульф­189»). Зенитки ничего не могли сделать. После нее появились немецкие бомбардировщики, они шли волна за волной. Я потом читал в газетах, что немцами тогда было совершено более 2000 самолетовылетов. Вы только вдумайтесь: две тысячи! Они кружили над нами, как стая огромных ворон, и казалось, вся земля вокруг от взрывов поднялась к небу…
В конце августа, числа 30­го или 31­го, нас вызвали в штаб полка и поставили задачу – добыть «языка». Было создано четыре группы. Одну возглавил старший лейтенант, кавалерист. Вылазка оказалась неудачной: группа попала на минное поле. Многие погибли, в том числе и старший лейтенант. На следующую ночь операция повторилась. Моей группе из шести человек повезло. Мы обошли бое­вое охранение немцев и внезапно напали. В группе было три сибиряка­охотника. Они «сняли» всех патрульных, кроме одного. Он оказался обер­ефрейтором, очень массивным. С кляпом во рту поволокли его на наши позиции. Нужно было торопиться – вот­вот выйдет луна. С большим трудом дотащили до нашего переднего края и сдали начальнику разведки дивизии. Заслужили благодарность, а товарищи поздравили нас с успехом.
Под Сталинградом в июне – сентябре 1942 года не было дождей. Очень хотелось пить. Помню, мы пили воду из луж, приложив к губам индивидуальный пакет и закрыв глаза, чтобы не видеть плавающих там насекомых. Поесть не всегда удавалось. Занимая оборону на ячменном поле, ломали колоски, перетирали их в каске, выдували шелуху – и горстями в рот. Мыть руки было негде. Они потрескались, были очень грязными. Но удивительно: желудочными заболеваниями никто не страдал.
В первой половине сентября командир полка майор Щеголев приказал мне руководить боем 3­го батальона вместо раненого старшего лейтенанта Зуева. Я взял с собой младшего сержанта Сережу Афанасьева, с которым уже провоевал несколько месяцев. В ходе боя в направлении на совхоз «Котлубань» нас накрыл минометный огонь, одна мина разорвалась очень близко. Взрывной волной получил удар в правый бок. Вся правая сторона тела усыпана осколками. В боку что­то запузырилось. По телефону доложил в штаб полка, что тоже тяжело ранен. Начштаба полка капитан Горелкин попросил, чтобы я немного продержался – ко мне уже послали замену. Этой же миной был ранен и младший сержант Афанасьев, у него в двух местах была перебита левая рука.
Началось мое путешествие по госпиталям…
В одном из них услышал о победоносном завершении Сталинградской битвы. Рвался назад, на фронт, но выпало готовить новые военные кадры в Забайкалье.