Плохо помню, что было с папой в первые месяцы войны. Знаю точно, что дома он не ночевал, т.к. был на казарменном положении. Когда у него появлялась возможность навестить нас с мамой (это были редкие случаи), то на нём была военная, но не командирская форма (офицеров тогда в Красной армии не было), и он был обрит наголо, что ему совсем не шло. Позже, т.е. в 1942 году, он сначала служил в Восстановительном батальоне связи, затем был направлен в Военно-политическое училище МВО, а оттуда – на фронт на «убойную» должность – заместителем командира роты противотанковых ружей.
Таким образом, с осени 1942 года папа с двумя кубиками в петлицах (лейтенант) оказался на передовой в должности заместителя командира роты противотанковых ружей. Мы с мамой ещё сильнее стали бояться визитов почтальона, разносившего «похоронки». Мама тайком ежедневно молилась Богу о спасении папы. Действительно, тот факт, что он вышел из этой мясорубки живым и, можно сказать, героем, равносилен чуду.
В наши дни мало кто знает, что представляло собой противотанковое ружьё (ПТР). Вообразите так называемую «трёхлинейку», или винтовку Мосина, удлинённую в два раза и с соответственно увеличенным калибром (14,5 мм). Тяжёлое, неуклюжее, но зато надёжное оружие, обслуживаемое двумя бойцами. Никакой скорострельности и чрезвычайно сильная отдача. Держать такое ружьё в руках и стрелять было немыслимо. Стреляли из положения «лёжа», причём ствол ружья устанавливался на специальные сошки. В отличие, например, от станкового пулемёта системы «Максим», никакого щитка, защищающего стрелков, у ружья не было. Однако мощность выстрела была такова, что специальные бронебойные пули со сверхтвёрдой головкой могли поразить вражеский танк. Представьте себе лежащих бойцов с таким ружьями и мчащиеся вражеские танки, стреляющие из башенных орудий и пулемётов. А из ружья требовалось хладнокровно прицелиться, чтобы поразить одно из уязвимых мест немецкого танка. Стрельбу приходилось вести с расстояния не более 500 м, в большинстве случаев – с расстояния 100-150 м.
По современным данным с декабря 1941 года в стрелковые полки ввели роты, имеющие на вооружении противотанковые ружья. В каждой роте сна-чала было по 27 ПТР, а позднее по 54. С осени 1942 года в батальоны ввели взводы по 18 ружей. Ружейный расчёт состоял из двух бойцов, но в виду громоздкости своего оружия расчёт всё же не мог обеспечить свободное маневрирование на поле боя. Расчёт, состоявший из двух человек, был не в со-стоянии иметь при себе достаточное количество боеприпасов для длительно-го ведения огня. Все эти данные я привёл, чтобы было понятно, каково воевать «бронебойщиком».
Папа и мы с мамой обменивались письмами. Из-за боевой обстановки и проверки писем военной цензурой они шли долго и с перебоями. И папа, и мама старались сохранить эту фронтовую переписку, в результате чего много писем дожило до наших дней. Читать их невозможно без волнения.
Папе не повезло с командиром, у которого он был заместителем. Этот командир оказался трусоват. У него был особый нюх на опасность: как только появлялись признаки танковой атаки, он заявлял папе, что его вызывают в штаб.
1-го марта 1943 года я чудесным образом получил к своему одиннадцатилетию от папы замечательный подарок. Это была кожаная командирская полевая сумка. Как её удалось доставить с фронта вообще, а тем более в срок, непонятно. С тех пор я забросил школьный портфель и вплоть до окончания школы носил тетради и учебники исключительно в этой, бесконечно дорогой для меня, сумке.
Папа со своей ротой участвовал в долгих ожесточённых боях в районе Великих Лук в период с ноября 1942 по июль 1943 года. Был период, когда из-за положения на фронте от папы перестали приходить письма и деньги, по так называемому аттестату. Возможности заработать у моей страдающей астмой мамы не было, и мы не могли, как тогда говорили, «отоварить» карточки. В какой-то мере помогла школа: меня как сына фронтовика прикрепили к столовой, где я обедал и ужинал до апреля 1943 года. Помогали, как могли, родственники и друзья.
К июлю 1943 года от папиной роты в строю осталось восемь человек. Им сначала дали небольшую передышку, в результате которой он получил возможность приехать на несколько дней в отпуск в Москву к моей неописуемой радости. Потом папу и его однополчан направили в различные военные училища. Папа попал в Соликамское танковое училище. Получился парадокс: папа из истребителя танков должен был превратиться в танкиста.
В июне 1944 года папа окончил танковое училище, и его (может быть вследствие гражданской специальности) назначили начальником узла связи Московского бронетанкового центра. В декабре 1945 года папа демобилизовался в звании Гвардии старший лейтенант и стал работать инспектором ЦК профсоюза работников связи по охране труда и техники безопасности.