Моя бабушка, Мченская Валентина Георгиевна, родилась 20 мая 1936 г. в поселке Колюбакино Рузского района Московской области. Когда началась, война, ей было 5 лет. Но она многое помнит и вот как она мне рассказывала:

"В семье кроме меня было еще двое детей: сестра Люба 3-х лет и брат Виктор 12-ти лет. Отец ушел на фронт, а мы остались с мамой, которая, как и отец, работала на игольном заводе. Мы жили на первом этаже дома, расположенного рядом с заводом.
Немцы появились в нашем поселке в ноябре 1942 г. Они залезли в нашу квартиру через окна и сразу стали хватать все, что можно было съесть. Мне запомнилось, как один немец уселся на стол и стал грызть кусок комкового сахара. Несколько домов они подожгли, горела и наша школа. Вечером всех жителей нашей улицы выгнали из домов, построили в колонну и погнали, неизвестно куда. Сзади колонны ехал танк, по бокам шли немецкие солдаты с собаками. Шли всю ночь, люди, особенно старики и дети, изнемогали от усталости, но останавливаться было нельзя, иначе немцы расстреливали. У нас была одна мысль — только бы не упасть, чтобы не застрелили или не разорвали собаки. Пригнали нас в какую-то деревню, поместили на скотном дворе, всех рассадили вдоль стен. Утром летали немецкие самолеты и бомбили эту деревню. Было много раненых и убитых. Я сидела рядом с женщиной, которой осколок попала в затылок и пробил голову насквозь. Мне осколок попал в область уха, и с тех пор это ухо у меня не слышит. Затем оставшихся в живых погнали дальше. В другой деревне нас загнали в подвалы. Опять была сильная бомбежка, дома горели. В наш дом бомбы не попали, но он был между двумя горящими домами и жар был страшный. Мы думали, что не спасемся. Потом пришли наши солдаты в маскхалатах и с лошадьми. Командир сказал, что будет сильный бой, и нужно отсюда уходить. Мы ушли сначала в сторожку, а потом - в другую деревню, где нас расселили как беженцев по домам. Но опять начались бомбежки. Три раза деревня переходила из рук в руки, и каждый бой сопровождался большими  потерями и среди военных, и среди мирных жителей. Но все же мы оказались в зоне военной оккупации. Взрослых гоняли на лесозаготовки, а мы, дети, оставались в бараках и очень голодали. За все время немецкого плена мы не видели хлеба. Мы ходили по полям, собирали замерзшую картошку, свеклу, травы, и мама делала из всего этого лепешки. Так и выживали. Одеться было не во что, наматывали на себя лохмотья, какие удавалось найти. Весной, когда появились щавель и другие травы, для нас это было счастьем. Мама должна была возить дрова, а в телегу был впряжен бык, с которым ей было трудно справляться. Из-за этого она порой могла вернуться к нам далеко за полночь, а мы одни должны были целыми днями бороться за выживание, искать хоть какое-то пропитание. Но это было еще не самое страшное. Самое страшное было видеть издевательства фашистов над мирным населением. Например, в семье Мацкевичей немцы вывели всю семью и на глазах у матери и детей расстреляли отца. И таких случаев было много. Однажды, когда моя сестренка плакала от голода и мешала немцу спать, он стал направлять пистолет то на нее, то на маму, угрожая убить, и мы очень испугались, что он нас застрелит. Но потом он стал сам успокаивать ее. Это он так, видимо, развлекался. В другой раз пришел немецкий комендант и сказал, чтобы мама с детьми легла на печке. Но когда он ушел, немец согнал нас с печки, разломал кровать, и стал топить ей печку и топил так долго и упорно, что одеяло на печи задымилось. Ему, видимо, нравилось так изгаляться над беззащитной женщиной и детьми.
Весной, когда снег начал таять, обнаружились трупы и части тел людей, лошадей, скота, которых много погибло во время зимних бомбежек. Еще помню, во время войны немцы разбрасывали красивые парашютики, похожие на игрушки. Дети брали их в руки, а эти игрушки взрывались, калеча их. Освободили нас весной 1943 г. Очень запомнилось, что после освобождения нашей семье выделили мешок гороха,  и, наконец, мы смогли поесть хлеба. Отголоски войны еще долго давали о себе знать. Отступая, немцы заминировали большие территории. Много людей из-за этого осталось без рук, без ног, а то и вовсе лишились жизней. Когда прислали к нам саперов, которые искали и обезвреживали мины, то и среди них были потери. Даже в 1949 году одна машина подорвалась на мине в нашем районе.
После войны сначала тоже жилось нелегко. Хлеб давали по карточкам: рабочим — 500 гр в день, иждивенцам — 300 гр, а детям и того меньше. А когда в 1947 году, 1 марта, отменили карточки, отец с утра принес много хлеба. Мы ели его с солью и водой, радовались и не верилось, что теперь мы можем есть хлеб столько, сколько захотим. Это было счастье. После войны наша семья вернулась в прежнюю квартиру, началась мирная жизнь. Мы с братом пошли в школу. Вспоминать военные и  послевоенные годы очень тяжело, но нужно, чтобы молодежь знала и понимала, какое это горе — война".
Война закончилась, а люди, прошедшие ее, остались. Так и моя бабушка Валентина Георгиевна до сих пор «воюет» с государством.
Пертова Валентина Георгиевна (ныне Мченская) проживает в Москве с 1954 года, проработала на заводе 47 лет, вся трудовая исписана благодарностями и премиями. Имеет 3 памятные благодарственные папки, подписанные всеми руководствами завода. Имеет правительственные награды, медаль "Ветеран труда", "850 лет Москве", 60 и 65 лет победы, и медаль узников фашистских концлагерей «Не покоренные», а недавно получила медаль в честь 70-летия победы. Много лет жила в общежитии и коммунальной квартире. В 1973 году получила квартиру, жилая площадь которой составляет всего 15,3 м². Постоянно с ней проживает сын 48 лет и внучка 9 лет. В 2005 г. поставлена на очередь на расширение жилья в департаменте Южного округа Москвы. Имеет статус малоимущей, малолетнего узника, ветерана труда, инвалид 2-й группы. За прошедшие 10 лет для улучшения жилья оно прошла все возможные инстанции: департамент по жилью, управа, депутатский корпус, префектура. Отправляла письма Путину и дважды на сайт мэра Москвы Собянина. Все возвращалось в департамент жилья, откуда приходила отписка, что на  очереди перед ней много человек. Пройдя все круги чиновничьего ада, получила второй инфаркт и тяжелую степень бронхиальной астмы высокой степени риска. К моему сожалению, у нее не было детства вообще, а сейчас еще и нет покоя в старости…. И помочь я ни как не могу.