До войны отец работал асфальтировщиком на трассе Ленинград-Киев. Всё тогда делалось вручную, дорога поддерживалась в идеальном состоянии и всё лето рабочие были на трассе. В 1939 году там, где варили смолу, а это были открытые котлы, вспыхнул пожар. Отец не допустил его распространения, но сам сильно обгорел, особенно были поражены лицо и руки. В Чернигове всё же спасли ему жизнь, но лицо и руки так и остались с сильнейшими шрамами Он долго лежал в больнице, но всё же вернулся к нам и на работу.

Последняя встреча с отцом.
Моя Родина – Полесье Украины. Война буквально через несколько недель после 22 июня 41 года очень дала о себе знать.
В июне я закончила 5 классов школы. И война. В первые же дни по железной дороге непрерывно шли военные составы. Мы бегали на станцию – а это больше трёх километров через поле, с цветами, которые рвали по дороге, свежей водой, молоком. Военные ехали весёлые, полные уверенности, что они быстро и запросто разобьют немцев. Но к середине июля настроение как-то подупало. Из дворов постоянно доносились крики женщин, детей. Всех забирали на войну. А к концу июля стало ясно, что придут немцы. Ничто нигде не работало. На станции – видимо, уже не успевали вывезти или были перерезаны дороги, начали жечь склады с хлебом. Люди кинулись разбирать зерно. Тащили, кто сколько мог. Мы тоже успели привезти несколько мешков полуобгоревшего, пропавшего дымом хлеба – не помню, ржи или пшеницы. Помню только, что это здорово нас выручило в самый трудный период – первую зиму. Начали также жечь торговые склады. Был лозунг- всё уничтожить, ни крошки врагу. Враг то враг, но ведь люди то оставались, лучше бы раздали. Но это война, когда о людях никто не собирался думать. Жгли, готовились к оккупации – создавали продовольственные и оружейные базы в лесах, организовывались партизанские отряды. Конечно, тогда мы об этом не знали. Но что из всего этого вышло, стало ясно скоро, как только вошли немцы.
А пока мы все дрожали, глядя по ночам на огромные, в полнеба, зарева и страшный, непрерывный гул. Шли бои за Киев.
А сейчас я хочу рассказать о своей встрече, последней в жизни, с отцом. Хотя у него лицо и руки были обожжены, на войну его всё же забрали. Однажды где-то в конце августа - так остро всё помню, как вчера был довольно холодный день, моросил дождь. Такое у нас там на Полесье было часто. Дома никого не было. Мама, видимо, ходила по пожарищам в поисках чего – нибудь. Брат тоже не помню. Я была одна и мыла полы. Вдруг в конце проулка, в котором стоял наш дом, послышался истошный, дикий крик «Фане, Фане…». Я выбежала на улицу. Уже не помню имени той женщины. Она бежала и звала маму. Когда я выскочила, она только и смогла уже не проговорить, а что-то нечленораздельное прохрипеть. Но я всё же поняла: - там Максима погнали по Даницкому шляху. На полке там бутылка водки. Я метнулась в дом, схватила ту несчастную бутылку и помчалась, как была, босиком. Эта женщина мне вдогонку крикнула: «Бежи наперехват» (я повторяю тот диалект). Я выскочила на огороды и через поле наперерез побежала к шляху. Бежать было долго, но я была сильной, выносливой и быстрой. Как добежала – не знаю. В общем, выскочила я на эту дорогу на Даничи (так село называлось), а колонна была уже далеко впереди. И я опять пустилась вдогонку. Я не думала, очевидно, смогу или не смогу догнать. Я знала, что надо. И догнала таки. Издали я стала звать: «Папа, папа». Все оглядывались. Потом кто-то в середине колонны поднял руку. Я побежала туда, прямо в гущу солдат. Передо мной расступались, но продолжали идти в том же ритме и молча. Только потом, взрослой, я поняла, как это было страшно, огромная колонна ровно и тихо идёт вперёд, туда, где их наверняка ждала смерть. Но тогда мыслей никаких, я девчонка. Я нашла отца, пошла рядом, не выпуская ту роковую бутылку. Он обнял меня, взял бутылку, чуть я прошла с ним, потом он легонько оттолкнул: «Ну иди». Я остановилась. Солдаты обходили меня, молча смыкали ряд и продолжали шагать. Колонна уходила всё дальше и дальше. Потом её совсем не стало видно. Словно растаяла в серой дымке дождя. Ушла. Ушла в небытие.
Я села прямо на землю. Сидела долго-долго. Плакала ли я? Не помню, но скорее всего нет. Просто тупо сидела. Сил подняться не было. Но возвращаться-то надо. Я поплелась домой. Только к вечеру я еле-еле почти приползла домой. А что творилось там, трудно описать. Когда вернулась мама, то увидела тряпку, ведро, недомытый пол, настежь распахнуты все двери и нигде нет меня. И никто не видел.
Вот так я встретилась последний раз со своим отцом.
Через несколько дней, 1 сентября, эта дата навсегда осталась в памяти, пришли немцы. Началось страшное время оккупации, которое длилось 2 года и 23 дня. Нас освободили 23 сентября 1943 года.