Боевой путь

– От Севастополя в Баку нас везли через Минводы экспрессом в теплушке, – рассказывает Иван Данилович, – а по прибытии в столицу Азербайджана сразу же доставили в военный порт на пирс, где нас дожидался человек в гражданском коричневом костюме. Да-да, в костюме коричневого цвета, это я хорошо запомнил. Так вот, нашу группу военных моряков в количестве 20 человек и передали в распоряжение этого офицера разведки…
– Иван Данилович, а как так получилось, что вас, краснофлотца 1940 года призыва, курсанта Севастопольской школы связи надводных кораблей включили, по сути, в группу спецназа?
– За один год службы в Севастополе  я получил хорошую выучку как военный радист, и по завершении обучения мы, курсанты, должны были отправиться служить на корабли. Но 22 июня 1941 года комиссар школы объявил на построении, что началась война, отобрал из состава выпускников группу из 20 человек, в которую попал и я. 
На складе нам выдали новенькие, в смазке, винтовки, полевое снаряжение и отправили на позицию в районе французского кладбища на 5-й километр Балаклавского шоссе. В течение месяца мы занимались там наблюдением и захватом фашистских диверсантов, которые, маскируясь под пастухов, по ночам с помощью сигнальных ракет наводили вражеские бомбардировщики на военные объекты Севастополя. Нам удалось уничтожить одного и захватить в плен троих диверсантов. Затем на данной позиции нас сменило подразделение береговой обороны, а нашу группу, снабдив сухими пайками, в теплушке в полном составе отправили в Азербайджан. О том, куда везут, мы узнали только по прибытии в Баку. Впрочем, на этом наше путешествие ещё не завершилось. Здесь же, у пирса, был пришвартован небольшой теплоход с экзотичным названием «Ели-Ёл»…
– Предстояла морская прогулка?
– Да, уже через 5 минут после погрузки «Ели-Ёл» взял курс в открытое море, полюбоваться которым мы не имели возможности по той причине, что нас поместили в трюм и приказали носа на палубе не показывать. Всё происходило в обстановке строжайшей секретности. Пунктом назначения оказалась… песчаная отмель в миле от берега. Понять, куда мы попали, было невозможно, а задавать вопросы командиру было не принято. На берег нас перевезли на двух арбах, запряжённых верблюдами. И только когда мы оказались в расположении заставы Чикишляр Кара-Калинского пограничного отряда, стало ясно, что наша группа оказалась на территории Туркменской ССР в километре от государственной границы с Ираном.
…Где-то за тысячи километров на Западе шла великая война, а мы выполняли свои служебные обязанности в Туркмении. Всем нам хотелось на фронт, на передовую. И мы только могли догадываться, что там, за Каспием, разворачивался свой фронт борьбы с германским фашизмом. Ведь согласно донесениям нашей агентурной разведки, на сопредельной стороне находился аэродром, на котором базировалась эскадрилья фашистских бомбардировщиков, готовых нанести удар по нефтяным промыслам в Баку…
Историческая справка. С нападением Германии на СССР, несмотря на формальное провозглашение Ираном нейтралитета,  при поощрении со стороны прогермански настроенного правительства Реза-шаха эта страна фактически стала базой для немецкой агентуры на Среднем Востоке. В пограничных с Советским Союзом северных районах Ирана создавались разведывательно-диверсионные группы, устраивались склады оружия, на иранских авиационных базах появилась немецкая авиация, что создавало прямую угрозу южным границам нашего государства. В соответствии со статьёй 6 Договора между СССР и Персией от 26 февраля 1921 года (статьёй предусматривается ввод в эту страну советских войск в случае превращения её территории в «базу для военных выступлений против России») с 29 по 31 августа 1941 года в северную часть Ирана вошли подразделения Красной Армии. Одновременно, согласно договорённостям с СССР, в южную часть Ирана были введены подразделения союзных английских войск. Позже по трансиранскому маршруту наладили поставки военных грузов из США в СССР по ленд-лизу.
Приближался решающий момент. Меня вызвал к себе капитан Лебедев. Используя топографическую карту местности, он поставил передо мной задачу перейти государственную границу на участке заставы Чикишляр и разведать обстановку на сопредельной территории.
И вот я перехожу контрольно-следовую полосу. Прощаясь, командир крепко сжал мою руку: «Удачи, Ваня!» Его голос ещё долго звучал в ушах, придавая мне уверенности.
…Выхожу к гряде скал, нахожу взглядом ущелье, можно сказать, проход между нагромождением валунов. Жутковато было идти, ведь мне, уроженцу Вознесенского района Горьковской области, раньше никогда не приходилось бывать за границей, да ещё в одиночку. Спустился с возвышенности на пустынную местность и вышел прямо на иранский пограничный наряд, состоявший из двух солдат, готовивших пищу на костре. Их винтовки стояли рядом, в пирамиде. Пошёл прямо к ним. Иранские солдаты вели себя довольно миролюбиво, видимо, потому, что у меня не было с собой оружия. Они даже не поднялись при моём приближении, а только с любопытством смотрели в мою сторону. Я поздоровался. Они ответили на своём языке. Пища у них была скудная, без хлеба. Я подарил им захваченную с собой половину буханки белого, который они с радостью приняли. А вот кусковой сахар взять отказались. Пришлось мне доказывать им, что сахар неотравленный, испытанным способом – самому отведать осколок от сахарной головки. Один из пограничников заулыбался, похлопал меня по плечу и предложил сесть поужинать…
Назад я не шёл, а будто летел на крыльях, неся с собой для капитана Лебедева ценную информацию: за погранпостом, на грунтовом аэродроме, находятся пять крупных самолётов, аэродром охраняется немецкими часовыми на вышке…
Наступило время «Ч». Наша группа в количестве 19 человек во главе с командиром в ночное время пересекла границу. Мне, как проводнику, довелось идти впереди, чтобы показывать дорогу.  В темноте я безошибочно вывел наших бойцов к аэродрому. Здесь мы разделились на две команды. По сигналу капитана первая команда ударила залпом по вышке. А вторая, в которую входил я, дала несколько залпов по ближнему самолёту. Видимо, баки бомбардировщиков были заправлены горючим до отказа, потому что сразу после винтовочного залпа над самолётом поднялся столб огня и прогремел первый взрыв. И тут началось такое светопреставление! После взрыва горючего стали детонировать погруженные на борт бомбардировщика авиационные бомбы. Ударной волной накрыло другие самолёты, которые, словно по цепной реакции, стали гореть и взрываться…
После расформирования боевой группы краснофлотец Иван Мартынов до лета 1943 года прослужил в качестве судового радиста на вооружённом пароходе «Кржижановский», который обеспечивал перекачку бакинской нефти с морских танкеров на баржи на Астраханском рейде. Пережил там все ужасы фашистских бомбардировок наших судов и кораблей. Кроме того, в составе «летучих» краснофлотских отрядов участвовал в нейтрализации прорывавшихся к Астрахани немецких мотоциклистов и диверсантов. А с 1943 года в качестве члена экипажа одного из тральщиков обезвреживал немецкие мины и неразорвавшиеся бомбы в устье Волги и в Волго-Каспийском канале. Во время разминирования при налёте вражеской авиации получил тяжёлую контузию и едва выжил. Вследствие той травмы в 1950 году был признан инвалидом войны. В августе 1945 года участвовал в боевых действиях против Японии. После демобилизации, в 1947-м, Иван Данилович, несмотря на полученную инвалидность, до самой пенсии плавал сначала на кораблях гидрографической службы КФл, затем на буксирах и спасательных судах Северо-Каспийского управления аварийно-спасательной подготовки и подводно-технических работ.