Со слов дедушки: «Однажды, когда мы отдыхали, готовили в ведре суп на костре, нас, видимо, приметили и произвели парочку выстрелов в нашу сторону. Так как по звуку летящего снаряда мы уже знали, опасен он для нас или нет, то мы не обратили внимания на «недолет» и «перелет», и продолжали заниматься каждый своим делом. Но через несколько минут новый снаряд, и приближался он с нарастающим свистом, говорящим о том, что его направление - прямо к нам. Я едва успел схватить ведро с почти готовой едой, перелетев вместе с ним через насыпь перед входом в землянку, как начался шквал – снаряды сыпались один за другим – от «недолета», до «перелета». У немцев снарядов было много, и они могли себе позволить ковровую бомбардировку. Вместе со мной еще несколько человек успели влететь в землянку, а уже через несколько секунд ввалиЛся сослуживец, по природе смуглый, но в тот момент он был невероятно бледным, как полотно. Через какое-то время все стихло. А еще немного погодя, когда мы стали все проверять, то к нашему удивлению и радости, выяснили, что во - время обстрела серьезно никто не пострадал, хотя было выпущено более 70 снарядов (дедушка всегда называл точную цифру, я ее не помню). К нам под землянку влетел снаряд, но не разорвался. Повезло.» Нам всегда было интересно - поели ли они суп: «Суп?Да, нам тогда удалось поесть».
Еще дедушка называл имена и фамилии сослуживцем: «Помню, в самом начале пути, познакомился с венгром, разговорились. Его звали Владислав Вайда, и проживал он в Секешфехерваре. После войны мы так и не встретились. Видимо, было не суждено.»
В окопах, засыпая в дождь под открытым небом, завернувшись в плащ палатку, и просыпаясь, не чувствуя нижней половины тела, я заработал окопный пиелонефрит. В полубессознательном состоянии, опухшего меня доставили в госпиталь. Санитары внесли меня в какой-то большой холл, я то приходил в сознание, то опять проваливался, когда я очнулся в очередной раз, вокруг меня стояли люди, которые не знали, куда меня определить. Они активно обсуждали моё состояние, мимо пронеслось тихое: «Наверное, воевать больше не хочет». В это время, идя домой после тяжелого дежурства, мимо проходила врач. Она дала команду отнести меня в ее отделение, вернулась на свое рабочее место, что бы начать лечение, не откладывая его до утра. Чем лечили, кололи, не знаю, но из еды мне можно было только пол стакана сахара и пол стакана воды (тут мои детские воспоминания могут путать количество сахара и воды). Это на сутки. По всему телу появились фурункулы, и спать было возможно только стоя на локтях и коленках. Через какое-то время стали расширять рацион – картофельное пюре, например, очень вкусное, но совершенно без соли. Соль было нельзя. Нельзя значит нельзя. Однажды, во – время врачебного обхода, мне как раз принесли еду, я попробовал, и только успел ойкнуть, что она соленая, как удивился быстроте реакции своего лечащего врача, она выхватила тарелку с невероятной быстротой. Лежал со мной мужчина, который втайне добавлял соль в еду…Он умер.

А малярию мне заговорили на Украине.
Малярийные приступы - раз сутки в одно и то же время, есть после них еще сутки не можешь, и только немного удавалось съесть перед следующим приступом. Очень усох, ветром качало. Госпиталь переехал ближе к линии фронта, мне выдали хинин и оставили на попечение местных жителей. И вот однажды, когда я уже ни на что не надеялся, мне один старичок предложил помощь, но надо было верить в то, что он будет делать. Я согласился, хотя в «заговор» не верил, но терять мне было нечего. Он принес из церкви воды, велел встать и задрать рубашку, оголив спину. Что – то шептал несколько минут, а когда я расслабился, он обрызгал мне спину водой, набрав ее в рот. От неожиданности я вздрогнул. Не вытирая спину, расправил рубашку и прижал ее…Странно, но в «положенное» время приступа не было.