Мой дед был очень интелигентным и добрым человеком. О войне дедушка ничего не рассказывал и фильмы о войне смотреть не мог. Он умер 3 мая в 1985г., ровно 30 лет назад, перед этим 3 года болел, сказались старые ранения. Все кто его знал, вспоминали его добрым словом. Моя семья благодарна дедушке за то, что он воевал и победил фашизм.

Папа: Акт капитуляции Германии во 2-й Мировой войне был подписан 8 мая в 22 часа 43 минуты по среднеевропейскому времени, в Москве уже было 9 мая 0 час 43 мин. Поэтому в Европе и США День Победы празднуют 8 мая, а мы в России 9-го мая. В День Победы папа приходил к нам в класс рассказать про войну, когда он начинал говорить, в те суровые дни войны, вся тяжесть в боях по освобождению земли нашей легла на пехоту, на плечи простых солдат. Отец служил в пехоте. Получая пополнение в людях, мы вели непрерывные бои, не зная ни сна, ни отдыха. Захлёбываясь кровью и устилая трупами солдат эту прекрасную землю, мы цеплялись за каждый бугор, за каждый куст, за опушки леса, за каждую деревушку, за каждый обгорелый дом и разбитый сарай. Многие тысячи и тысячи наших солдат навечно остались на тех безымянных рубежах. В декабре 1941 года мы были плохо обеспечены оружием и боеприпасами. Артиллерии и снарядов практически не было. У нас, в стрелковых ротах, были только винтовки и десяток патрон на брата. Время было тяжёлое, враг стоял под Москвой. Вам трудно будет представить, какие это были бои, говорил нам отец. Немец был вооружен "до зубов", его артиллерия разносила наши позиции, не жалея снарядов. Война, это живая, человеческая поступь солдата, навстречу врагу, навстречу смерти, навстречу вечности. Это человеческая кровь на снегу, пока она яркая и пока ещё льётся. Это брошенные до весны солдатские тела. Это шаги во весь рост, с открытыми глазами навстречу смерти. Это клочья шершавой солдатской шинели со сгустками крови и кишок, висящие на сучках и ветках деревьев. Это розовая пена в дыре около ключицы, у солдата оторвана вся нижняя челюсть и гортань. Это кирзовый сапог, наполненный розовым месивом. Это кровавые брызги в лицо, разорванного снарядом солдата. Это сотни и тысячи других кровавых картин на пути, по которому прошли за нами прифронтовые "фронтовики" и "окопники" батальонных, полковых и дивизионных служб. Но война, это не только кровавое месиво. Это постоянный голод, когда до солдата в роту доходила вместо пищи подсоленная водица, замешанная на горсти муки, в виде бледной баланды. Это холод на морозе и снегу, в каменных подвалах, когда ото льда и изморози застывает живое вещество в позвонках. Это нечеловеческие условия пребывания в живом состоянии на передовой, под градом осколков и пуль. Это беспардонная матерщина, оскорбления и угрозы со стороны штабных "фронтовиков" и "окопников". Война, это как раз то, о чём не говорят, потому что не знают. Из стрелковых рот, с передовой, вернулись одиночки. Одно дело сидеть под накатами, подальше от передовой, другое дело ходить в атаки и смотреть в упор в глаза немцам. Войну нужно познать нутром, прочувствовать всеми фибрами души. Война, это совсем не то, что написали люди, не воевавшие в ротах. Это были нечеловеческие испытания. Кровавые, снежные поля были усеяны телами убитых, кусками разбросанного человеческого мяса, алыми обрывками шинелей, со всех сторон неслись отчаянные крики и стоны солдат. Отец говорил, что ему часто сняться его товарищи, которые погибли на войне. На фронте отец был с сорок первого года, много раз ранен. Ему довелось с боями пройти тяжелый и долгий путь по дорогам войны. Со ним рядом гибли сотни и тысячи солдат и младших офицеров. Многие фамилии из памяти исчезли. Он иногда даже не знал фамилии своих солдат, потому что роты в бою хватало на неделю. Списки солдат находились в штабе полка. Они вели учёт и отчитывались по потерям. Они высылали семьям извещения. Он нам рассказывал, что когда он приходит в школу, чтобы рассказать про войну у него перед глазами ярко встают те кошмарные дни войны, когда наши передовые роты вели ожесточенные бои. Всё как то вдруг нахлынет. Начинают мелькать солдатские лица, отступающие и бегущие немцы, освобожденные деревни, заснеженные поля и дороги. Он продолжал свой рассказ такими словами, я, как бы снова почувствовал запах снега, угрюмого леса и горелых изб. Я снова услышал грохот и нарастающий гул немецкой артиллерии, негромкий говор своих солдат и недалёкий лепет засевших немцев. Вероятно, многие из вас думают, что война это интересное представление, романтика, героизм и боевые эпизоды. Но это не так. Никто тогда ни молодые, ни старые не хотели умирать. Человек рождается, чтобы жить. И никто из солдат павших в бою не думал так быстро погибнуть. Каждый надеялся только на лучшее. Но жизнь пехотинца в бою висит на тоненькой ниточке, которую легко может оборвать немецкая пуля или небольшой осколочек. Солдат не успевает совершить ничего героического, а смерть настигает его. Возможно, мне не удалось в полной мере и беспристрастно передать всё пережитое. Но всё это было, в моей жизни, на войне, в действительности и на самом деле. Вы должны понять эту суровую правду. И мы сидели притихшие и слушали очень внимательно, боясь пошевелиться. Шел 41 год войны. Эту фронтовую историю рассказанную отцом, нужно обязательно рассказать потомкам, что бы они знали как их прородитель воевал за освобождение для того, чтобы его дети и внуки и правнуки жили под мирным небом. Она такова. Маршал Жуков был направлен Ставкой на самый опасный участок фронта - под Москву, где гремели жестокие бои. Немцы всё ближе подходили к русской столице. В штабе сообщили, что к Москве идёт по шоссе колонна немецких танков и что она уже за Можайском. Такую колонну трудно остановить. Невозможно выбросить им войска наперерез. Есть бомбардировщики на аэродроме. Есть, но израсходованы бомбы. Ни одной не осталось. Жуков задумался, прошёлся по комнате и приказал. Готовить десант.
Нет парашютов, подал голос один из лётчиков. Готовить десант, опять повторил Жуков. Когда я ехал сюда, видел на марше свежий полк сибиряков недалеко от аэродрома, задержать его, повернуть к самолётам. Едем туда. Когда начальство прибыло к аэродрому, полк сибиряков был уже выстроен на лётном поле. Жуков невольно залюбовался, глядя на здоровых, румяных парней и мужиков в новеньких белых полушубках. Полк, увидев приближающегося Жукова, замер без команды. Братья!!! зычно крикнул Жуков новобранцам. Колонна немецких танков прорвалась к Москве и скоро будет в столице. Нет средств их остановить, а надо это сделать, чтобы не посеять панику и не пролить невинную кровь мирных людей. Я не могу вам приказать пойти на это. Я прошу вас. Нужны только добровольцы. Вон в тех машинах собраны противотанковые ружья, гранаты и взрывчатка. Ставлю задачу, равной которой не было в истории войн. И не будет, наверное. Вы видите, что сама природа встала на защиту святого Отечества, такого снега давно не помнила подмосковная земля. На бреющем полёте надо выбросить десант перед танковой колонной и остановить её. Нужно будет прыгать в снег без парашютов их нет. Нет у нас и иного выхода. Добровольцы! Три шага вперёд! Колыхнулся и единым монолитом весь полк сделал три шага. Ни одного человека не осталось на месте. С Богом! Таких солдат нет ни в одной армии мира. И никогда не будет! Жуков низко поклонился солдатам и приказал: Раздать противотанковые средства! Транспортные самолёты тяжело отрывались от земли и брали курс на Можайск.
Папа, стал добровольцем, когда услышал слова Жукова, рассказывал нам отец. Нет, он не жалел о своих решениях, но только, сидя в тёмном фюзеляже транспортного самолёта, он понял, что же ему предстоит сделать. Он сидел и думал, а вдруг разобьётся он при падении и не поможет товарищам. Он нащупал связку гранат, главное его оружие против танков, сжал автомат и попытался представить будущий прыжок. Все кругом говорили, что прыгать лучше боком, чтобы не сломать ноги, сгруппироваться, на земле перевернуться несколько раз и вступить в бой. В теории, вроде выходило, что ничего страшного, но как будет в реальности. Отец сидел и пытался постараться отвлечься. Стал вспоминать, маму и отца, брата, где он сейчас воюет. Прозвучала команда «Приготовиться к прыжку», прозвучала совершенно неожиданно. Отец вскочил, ещё раз проверил гранаты и автомат. Самолёт нёсся над землёй так быстро, что бойцы, один за другим исчезающие в снежном буране, оставались так далеко позади, что, казалось, никогда не соберутся в единую боевую единицу. Папа подошёл к люку, зажмурился и, слегка подталкиваемый сзади, ринулся вниз. В первое же мгновение его подхватила невиданная сила, и он, раз десять перевернувшись, оказался на земле. Немецкая колонна ходко неслась по заснеженному шоссе. Вдруг впереди появились низко летящие русские самолёты, они словно собираясь приземляться, стлались над самой землей. На высоте четырёх-десяти метров от земли из самолётов как гроздья посыпались люди. От их падений снег вздымался, как земля после взрывов снарядов, люди кувыркались в снежных вихрях, и тут же эти белые снежные взрывы обернулись пламенными разрывами гранат и автоматными очередями, сеющими панику и смерть в немецких колоннах. Призраки в белых полушубках бросались под танки со связками гранат, стреляли из противотанковых ружей, атака была столь стремительной, что немцы долго не могли прийти в себя. Яростные, бесстрашные в своём возмездии, русские несли смерть. Прожжённые противотанковыми ружьями, взорванные гранатами, горели танки. С автоматами и связками гранат солдаты бросились бой. Бой кипел возле шоссе, но немцы сумели принять бой и с помощью танков, пехоты и бронемашин отразить русскую атаку, собираясь вновь двигаться к Москве. Но наши продолжали автоматный огонь. Оглушающе ревели моторы, немецкий танк, перестав поливать пулемётным огнём сибиряков. Из-за леса вновь вынырнули русские самолёты, и новая волна десантников, как цунами, буквально обрушилась на головы немецких солдат. Русские вступали в бой сразу же, не теряя ни секунды, казалось, что они начинали стрелять, не достигнув земли. Немцы не сумели ничего предпринять. Взорванные бронемашины и танки, перегородившие пути к отступлению остальной колонне, превратили её в хорошую мишень. Только несколько танков и бронемашин сумели вырваться из огненного ада и на предельной скорости помчались назад. Казалось, что не только экипажи, но и сами боевые машины охватил животный ужас, что не только люди, но и танки с автомобилями возвещают окрестности о том кошмаре, из которого они только что выбрались. Когда прошла эйфория боя, наши стали подсчитывать потери. Выяснилось, что только при падении из каждых ста человек погибли двенадцать. Сколько людей остались покалеченными, какие страшные травмы получили люди, прыгая с высоты в пять-десять метров на огромной скорости. Вот так мой отец участвовал в освобождении Москвы, не дав врагу прорваться к столице нашей Родины. В начале 1944 их полк укомплектовали и отправили в Вышний Волочёк. Там они разгрузились и пошли в наступление. Отец одет был в валенки, ватные брюки и телогрейку, снег еще не таял. Вдруг раздался взрыв. Всё это произошло утром. Отцу запомнилось, что в момент после взрыва передо ним промелькнули образы мамы, отца, бабушки, дедушки и брата с сестрой. Это запечатлелось у него на всю жизнь и он часто это нам рассказывал. После этого он потерял сознание. Очнулся он ночью, а утром его отвезли в Калинин, в полевой госпиталь. Там ему обработали раны. Оказалось, что он подорвался на мине. Кроме ранения и контузии, ему сделали операцию и вытащили осколок около позвоночника. Следы этого ранения часто его беспокоили в мирное время. После окончания войны моего папу, как военного направили служить в город Нальчик Кабардино Балкарской АССР и мама Смирнова-Марченко Антонина Павловна поехала вместе с ним, затем они жили в Сибири сначала в Коммунаре называемым «Богом дарованным». Воспитали троих детей. Затем переехали в Туим, где папа работал на шахте, а мама преподавала математику в школе, а когда мы выросли и поехали поступать в институты переехали в Эммаус Тверской области, где и ушли из жизни. Но в нашей памяти они всегда живы и я горжусь своими родителями, которые не дали фашисту господствовать над нашей Страной. Я вместе с моими детьми и внуками горжусь, что он такой Герой. Победив страшного врага, в мирное время совершал еще один подвиг, за короткое время участвовал в восстановлении страны из руин. Марченко Николай Александрович достоин золотыми буквами быть вписан в героическую летопись истории нашей Родины.

Воспоминания дочери Марченко-Гусевой Марии: Из воспоминаний моего отца Марченко Николая Александровича о Дне Победы. Это было 8 мая 1945 год. Наступали, гнали немцев, людей в стрелковой дивизии осталось очень мало. Шёл бой, а дивизии была дана команда: Остановиться на ночлег. Ночью моего отца будит командир роты с такими словами: Командир, вставай, война закончилась. Я был у связистов и узнал. Радости не было предела. Утром командир дивизии выстроил все полки, поздравил с Днём Победы, сказав: Прошу в честь Победы произвести салют. И бойцы стали стрелять в воздух из всех видов оружия. Теперь в День Победы мы ежегодно видим праздничный салют, а я вспоминаю рассказ моего папы и дяди, о тяжелых военных годах и безмерной радости от Победы.

Война длилась четыре года. Все это выпало на долю моего отца. Вдуматься - это изнурительные, истощающие и тело, и душу годы. А каково было в окопах, подчас сырых и холодных, да под градом осколков и пуль, среди разрывов снарядов и мин. Поражаешься выдержке и воле тех, кто перенёс это суровое испытание, достойно прошёл их. И хочется низко поклониться всем освободителям нашей земли.

Вспоминается рассказ папы. Будь проклята эта война. Будь прокляты эти мрази. Так думал отец в 42 году, с болью в сердце, глядя на стариков. Это он, нашел эту супружескую пару в развалинах разрушенного бомбами частного дома в пригороде Калинина. Он же и стал их первым спасателем. «Будь прокляты эти мрази. Это они пришли на мою землю, на землю вот этих стариков только потому, что этой земли много, и она богата. Отец смотрел на плачущих стариков, которым взводный санинструктор словесно успокаивая их, оказывал медицинскую помощь, и в его памяти, поневоле, всплыли лица его родных, отца Александра и матери Марии и младшего брата Петра, который также как и отец воевал сейчас где-то с чужаками. От воспоминаний отца отвлек санинструктор. Он хотел осмотреть его руки. Отец даже не сразу вник в слова сослуживца. Так тяжелы были воспоминания. И, конечно, усталость, полностью поглотившая боль в разбитых в кровавое месиво рук, пуля попала в ладонь, да так и осталась у него на всю жизнь в кисти, напоминание войны, удалять ее было нельзя и мы часто рассматривали кусок свинца, который хорошо просматривался на ладони. И пока санинструктор обрабатывал ему руки память его опять стала отматывала жизнь назад. Они шли через «мертвый» город Калинин. Ни одной живой души. Ни людей, ни животных. Только тошнотворный запах разлагающейся плоти. И пройдя весь город от одного пригорода в другой, обостренное чутьё уловило слабый звук кого-то живого, доносящийся из очередного разрушенного дома. Велико было его удивление, перемешанное с какой-то радостью, что в этом безмолвии осталась жизнь и эта жизнь принадлежит человеческому существу. И еще большее желание вернуть эту жизнь «к жизни». Отец, как сумасшедший, что-то шепча, выкрикивая, не чувствуя боли, прислушиваясь к русской речи идущей из-под завала, откидывал кирпичи, доски, бревна, какой-то другой мусор пока, наконец, не увидел две пары глаз смотрящих с надеждой из тьмы на него. Подоспели другие бойцы, и общими усилиями им удалось расширить то отверстие, которое изначально расковырял отец. Бережно, как только это можно сделать в боевых условиях, солдаты извлекли владельцев этих глаз. Тех самых стариков. Отец в чудеса не верил, но то, что они выжили под тоннами бомб, можно было бы назвать чудом. Почти весь взвод суетился вокруг стариков стараясь их покомфортнее разместить. Были выгребены все вещмешки, и вокруг спасенных возвышалась небольшая, но по русскому щедрая горстка продуктов. Вовсю полыхал костер. Кто-то умчался в поисках воды, кто-то решил стать шеф- поваром солдатской кухни. Отец приблизился к старикам и справился об их самочувствии. Сослепу, не узнав его изначально, но по голосу определив в нем их спасителя, старички рассыпались в словах благодарности. Завязался разговор. Старики что дети. Им нужно было выговориться. А тем более после шока. Пусть болтают. А рассказать им было чего. И как жили в «далеком» Союзе, и как при фашистах. Пусть болтают. И слушая стариков, отец открывал в себе чувства того, что он неистово, яростно любит свою землю, леса и поля, озера и реки, любит вот этих стариков, любит своего брата, любит своих сослуживцев, таких же солдат, как и он сам. И все больше убеждался в том, что он готов умереть за все это и врагу никогда не победить его народ.

Я горжусь своим отцом освободителем, человеком с большой буквы Ветераном воны. Победителем.