Новый, 1945, победный год мы встретили здесь в лесах у Вислы. Конечно же не обошлось без приключений. Дело в том, что зайцы, которых мы вспугнули в лесах, убегали на поляны. И хотя, с целью маскировки, личному составу корпуса категорически запрещалось выходить из леса на поляны, всегда находились нарушители, которые пытались охотиться на зайцев. Зайца пытались окружить на поляне. А при стрельбе из автоматов, вероятность убить или ранить кого-нибудь из охотников, была значительно большей, чем убить зайца. В первый день Нового года в одной из бригад был серьёзно ранен сержант механик-водитель танка.
Был объявлен приказ, что за охоту на зайцев, пойманные патрулями, будут преданы суду военного трибунала. Но за день до объявления этого приказа группа сержантов и солдат из соседнего полка так загоняла одного зайца по небольшой поляне (правда без единого выстрела), что он очумев бросился в лес прямо на нас. Он носился между самоходками под улюлюканье экипажей. Чем только в него не кидались. Наиболее счастливым «охотником» оказался мой наводчик – сержант Мананков. Он попал в зайца сапёрной лопаткой и убил его. Ликовал весь полк. Все приходили смотреть на зайца. Но следует заметить, что казавшийся упитанным заяц, пока он скакал как сумасшедший, оказался очень худым. Но всё таки мой экипаж встречал Новый год имея на праздничном столе свежую дичь. Пригласили на «пир» мы нашего комбата Виноградова (*Виноградов Михаил Яковлевич) и санинструктора Веру (*Кутобаева Вера Дмитриевна), о которой я уже упоминал раньше. Для празднования Нового года нам выдали по 100 г. хотя отмечать праздник в щели под танком не так уж приятно, но нам все завидовали. У нас на «столе» была свежая дичь. Мананков договорился с поваром, что как только мы пойдём в бои, он будет снабжать его спиртом. Как только мы вступили на территорию Польши – трофейного спирта было предостаточно. Захватывали мы цистерны, в которых было по несколько тонн спирта. Но, честно говоря, не помогло искусство повара в приготовлении зайца. Он был жёсткий, как подмётка. Но мы об этом никому не говорили. Наоборот рассказывали всем, что вкуснее «дичи», чем наш заяц не ели никогда.

19 февраля 1945г.
...когда мы двинулись в атаку, мы оставили на земле механника-регулировщика – Гришу Чернявского и санинструктора –Веру. Места для них в самоходках нет. На марше можно ещё рассадить внутри самоходок, но в бою, когда ведётся огонь из пушки, их разместить негде. В бою с немецкими танками, как я уже писал выше, нам дважды пришлось откатываться назад, и Гриша с Верой оказались впереди нас. Вдруг слышу крик Веры:
- Товарищ старший лейтенант, там Гриша раненый остался. Пехота отошла к вам за насыпь, а он раненый один в нейтральной полосе... я его перевязала, но мне его не дотащить.
Первое решение моё – подскочить к Грише на самоходке, он всего в 200-х – 250-ти метрах. Заводим двигатель, выскакиваем на насыпь и сразу два 75-ти мм снаряда врезаются в машину. Первый сбивает командирскую башенку, второй в правый борт. Пробил бортовую броню в 10 см от меня, но за моторной перегородкой, повредил двигатель, пробил и второй борт. Осколки брони, которые могли бы искалечить меня, изогнули, но не пробили моторную перегородку. Из двигателя потекло масло. Ну, а попади снаряд на 10 см правее, меня бы перерезало им пополам.
Скатились за насыпь и при этом ещё получили третий снаряд в корму. Спрашиваю наводчика и заряжающего (механик-водитель обычно из самоходки не вылезает):
- Кто доберётся до Гриши?
Оба молчат.
- Ну, что ж ребята, придётся мне самому, - говорю я и открываю люк.
- Подожди, «старшой», я полезу к нему, - говорит наводчик – старшина Мананков (он есть у меня на фронтовой фотокарточке).
Перескочив через насыпь, старшина около 100 м спокойно прополз по-пластунски, но когда попробовал подняться, немцы открыли по нему огонь. Он некоторое время не двигался и стрельбу прекратили. Он снова пополз. Полежал рядом с Гришей, и один пополз обратно. Когда он влез в самоходку, мы увидели, что через левый рукав гимнастёрки у него сочится кровь. Вера бросилась перевязывать ему руку, а он, отдышавшись, обрушился на Веру нецензурной бранью.
Оказалось, что Гриша не ранен, а убит. Осколком мины ему оторвало пол головы. Тут и я резко отчитал Веру. Ведь зря мог погибнуть старшина Мананков, а труп Гриши мы бы могли вынести с нейтралки, когда стемнеет. Так мы и сделали. Когда я спросил Веру, неужели она не видела, что Гриша мёртв, она ответила, заплакав:
- Видела, но мне хотелось его мёртвенького поцеловать!
При этом она передала мне партбилет, ордена и медали Гриши, которые она с него сняла. Оказалось, у них была любовь, но я об этом не знал. Вера недавно прибыла в наш полк.