В.П. Любин

Воспоминания зенитчика

Летом 1941 г. я заканчивал исторический факультет Одесского Университета и уже имел направление на работу в качестве учителя в одну из сельских школ. Утром 22 июня я сидел в читальном зале Публичной библиотеки Одессы, где вместе с другими студентами готовился к сдаче последнего Государственного экзамена по древней истории. Кто-то вошел и громко сообщил о начале войны. Все мы мгновенно высыпали на Дерибасовскую улицу, где столпились массы людей, слушающих речь Молотова. Когда через три дня, 25-го июня мы пришли на экзамен, над Одессой уже кружили немецкие самолеты-разведчики и по ним стреляли зенитные орудия. Профессора не стали нас опрашивать и сразу поставили всем «отлично», понимая, что будущим солдатам уже не до древней истории. Через два дня пришли повестки из военкомата, а 7-го июля студентов истфака погрузили в товарные вагоны эшелона, доставившего нас в город Горький, в Горьковское училище зенитной артиллерии. Здесь мы пробыли 11 месяцев. Хилых студентов нещадно закаляли, муштровали, приучали к воинской дисциплине, но зенитному делу по-настоящему не научили. Все современные зенитные орудия направлялись на фронт, а в училище были только устаревшие пушки образца 1911 г.   

В начале июня 1942 г. мне и моим товарищам присвоили звания лейтенантов и направили в резервную зенитно-артиллерийскую часть, находившуюся в Подмосковье на станции Пионерской. На второй день после прибытия перед строем резервистов объявили, что под Вязьмой попала в окружение большая группа наших войск, которым нужна защита от бомбардировщиков, для чего решено попытаться переправить им на самолетах малокалиберные зенитные пушки с расчетами. Когда попросили добровольцев выйти вперед, шагнул весь наш строй, хотя полет за линию фронта с пушками был смертельным риском. Но нам повезло, поскольку на второй день решение отменили и всех отправили на разные участки фронта.

Я попал на Брянский фронт, в зенитно-артиллерийский дивизион, находившийся в районе Малоярославца.  В первую же ночь командир дивизиона майор Ужинский разбудил меня, чтобы послать с приказом на одну из батарей, и сказал запомнившиеся на всю жизнь слова: «Вставай, лейтенант, отоспишься после смерти!». Утром я впервые увидел несколько немецких бомбардировщиков, один из которых сбросил бомбы на наши позиции. Я оказался настолько наивен и любопытен, что помчался к предполагаемому месту взрыва, чтобы посмотреть на него, но, к счастью, не добежал. Меня так сильно подбросило содрогнувшейся от взрыва тяжелой бомбы землей, что я накрепко усвоил, куда надо бежать при бомбежке.

Всю войну я прошел в составе одной и той же той зенитно-артиллерийской части – вначале дивизиона, а затем сформированного на его базе полка 1276. С 15 июня 1942 г. по 9 мая 1945 г. наша часть участвовала в боях в составе Брянского, Западного и Прибалтийского фронтов. Как первый помощник начштаба полка по огневой службе я отвечал за связь с другими родами войск и организацию их прикрытия с воздуха. Приходилось бывать не только на своих батареях, но и в соседних пехотных и артиллерийских частях, что позволяло довольно многое видеть и оценивать. Летом 1942 г., когда я попал на фронт, зенитная защита наших войск была довольно слабой. Например, наш дивизион, состоящий из трех батарей малокалиберных 137-милимметровых орудий, должен был прикрывать с воздуха войска всей 20-й армии. В это время я неоднократно наблюдал, как нагло и безнаказанно вели себя немецкие самолеты, расстреливая даже одиночные машины на шоссе. С горечью видел я и воздушные победы немецких цельнометаллических «мессеров» над нашими «илами» и «мигами», фюзеляжи которых делали из фанеры. Трудно было не заметить и превосходство немцев в стрелковом автоматическом оружии и в тяжелых танках.

К весне 1943 г. положение, однако, изменилось. Резко усилилась наша противотанковая артиллерия, появилось много средних танков Т-34, тяжелых ИС и КВ, из которых были сформированы танковые корпуса и армии. Чрезвычайно эффективным оружием оказались появившиеся на фронте ГМЧ «катюши». Существенно возросло количество зенитных средств. В нашем полку было уже 5 батарей малокалиберных орудий и две роты зенитных пулеметов. Сам полк вошел в состав 17 зенитно-артиллерийской дивизии Резерва Главного Командования (РГК), что подразумевало участие, главным образом, в наступательных операциях. В дивизии было еще два полка с малокалиберными орудиями и один полк орудиями среднего калибра. Автоматические малокалиберные пушки могли вести огонь очередями на высоту до 4 километров. Немецкие самолеты уже более «не ходили по головам» и, уклоняясь от нашего огня, нередко сбрасывали бомбы мимо целей. Сбивать их самолеты удавалось, правда, нечасто, поскольку они были очень маневренными, а основные жизненно важные компоненты самолета, включая кабину, были обшиты броней. 

К 1942 г., когда я попал на фронт, армия понесла огромные потери. Кадровых военных осталось немного, и как офицерам, так и солдатам-призывникам, большинство которых были крестьянами, приходилось овладевать военным делом в ходе боев. Стрелять из пушек народ обучался довольно быстро, а вот с вождением машин-тягачей было непросто. Когда убивали или ранили шофера, некому было его заменить, поскольку в нашей стране тогда было очень мало автомобилей и, соответственно, людей с шоферскими навыками. Пришлось прикрепить к каждому шоферу нескольких учеников. На весь полк было всего два человека с высшим образование, включая меня. Трудно поверить, но мой начальник штаба майор Бочаров имел 4-х классное образование. Однако он очень хорошо знал зенитное дело, которое начал осваивать еще под Халхин-голом, где получил медаль «За отвагу» за сбитый японский самолет. Большинство младших офицеров также выдвинулись из солдат и, несмотря на недостаток профессионального образования, стали хорошими командирами благодаря способностям и ежедневному опыту.

Народ у нас в полку был дружный и у меня со всеми сложились  хорошие отношения. Особенно сдружился я с другими тремя помощниками начштаба, которые отвечали за разведку, связь и химзащиту. Последний, правда, химзащитой не занимался, поскольку солдаты выбрасывали бесполезные и обременявшие их противогазы. К счастью, все трое моих друзей остались живы, хотя за годы войны полк потерял немало людей. Поскольку зенитчики обычно располагались на некотором расстоянии от линии фронта, главный урон наносили не пули, а бомбы, снаряды и мины. 

Чтобы уменьшать потери, со временем мы научились хорошо маскироваться.  На новые позиции перемещались, как правило, ночью и ночью же вкапывали орудия, а также вырывали землянки, которые перекрывались бревнами. Конечно, это помогало лишь отчасти. Мы охотились на самолеты, а самолеты охотились на нас, сбрасывая бомбы или наводя артиллерийский огонь. Наш штаб обычно маскировался лучше, нежели батареи, но доставалось и ему.  Навсегда запомнил день 7 февраля 1944 г., когда я трижды едва не погиб. Это произошло на окраине Витебска, где часть наших войск, включая мой полк, из-за неудачного наступления оказалась в «полукотле», по которому нещадно били немцы. Штаб полка находился в небольшой балке между двумя батареями и страдал от немецкой артиллерии наравне с ними. С началом артналета я спрятался в неглубокой земляной «щели», так что спина оказалась заподлицо с землей, когда  буквально в 20 сантиметрах разорвался осколочный снаряд. Взрывная волна пошла вдоль поверхности земли: меня оглушило, спина белоснежного полушубка стала черной от гари и мельчайших металлических чешуек, но ни один осколок в тело не попал. Повезло еще и потому, что это не был фугасный снаряд, который убил бы меня наверняка. Затем, когда мы с начальником штаба бросились прочь из балки, между нами разорвалась мина, осколки которой чудесным образом не задели ни одного из нас. Вскоре мы выехали из этой опасной балки, но часом позже встали на дороге из-за неполадок в машине. Едва завели мотор и чуть отъехали, как вдруг на то место, где мы останавливались, ударил тяжелый снаряд. 

Войну наш полк заканчивал в Прибалтике, на территории Латвии, где в Курлядском котле была окружена большая группировка немецких войск,  отошедших от Ленинграда и Новгорода. Утром 9 мая 1945 г. наши войска должны были перейти в наступление, однако в 6 часов немцы выбросили белые флаги. Чтобы представители нашего командования могли принять  капитуляцию немцев, саперы проделали проходы в минных полях. Сгорая от любопытства, я вместе с ординарцем прокрался вслед за нашими генералами и смог, затаившись на лесной опушке, присутствовать при капитуляции элитной таковой дивизии СС «Мертвая голова». Вечером наш фронт праздновал победу: все боезапасы, накопленные для наступления, были выпущены в воздух, озарив небо грандиозным салютом. В тот вечер я впервые за всю войну выпил спиртного, попробовав трофейный коньяк.  

Нам дали две недели отдыха, а потом полк погрузили в эшелон, двинувшийся на восток. Меня назначили начальником эшелона, но даже я не знал пункта назначения. Проехали через европейскую Россию, затем пересекли Урал. Все очевиднее становилось, что нам предстоит участвовать в начавшейся войне с Японией. Чтобы поднять настроение, я котелками покупал на полустанках клубнику и сливки. Вместе с нами тем же маршрутом проследовали еще многие сотни эшелонов, которые шли по Транссибу один за другим с интервалами 1-2 км.  Это была невиданная операция глобальных масштабов по переброске двухмиллионной массы войск с германского фронта на Дальний Восток, где формировались фронты для сражений с японской Квантунской армией.  

Наш полк выгрузили около Читы, откуда мы своим ходом пересекли Монголию и вошли в Западную Маньчжурию. Полк двигался по каменистой пустыне Гоби и перевалы Хинганского хребта. Гусеницы машин-тягачей стали ломаться, а полк, выполняя приказ, был вынужден безостановочно идти дальше, одно за другим теряя отставшие орудия. Поскольку боеспособность полка падала, командир полка дал мне поручение возвратиться, найти эти орудия, организовать ремонт машин, а затем догнать полк. Я козырнул, взял хлеб, флягу с водой и пошел назад по пустыне выполнять приказ, не задумываясь о рискованности такого похода. Когда через несколько суток я предстал перед командиром полка, приведя пять машин с орудиями, он был так поражен и обрадован, что, несмотря на отсутствие военных действий, ходатайствовал о награждении меня вторым орденом «Красной Звезды». Первую «Красную звезду» и орден Отечественной войны II степени я получил во время боев на Западном фронте.  

Вскоре после нашего перехода через Хинган Япония капитулировала. Наш полк, так и не успев поучаствовать в боях, в середине сентября 1945 г. отправился на зимние квартиры под Владивосток. Там я начал хлопотать о демобилизации. Меня отпустили лишь поздней осенью 1946 г., заставив написать историю полка, поскольку я служил в нем с момента основания и хорошо помнил наш боевой путь. Окончательно простился я с армией лишь поздней осенью 1946 г. и вернулся к родителям на Украину, где царил послевоенный голод.  Потом был переезд на Кавказ, мытарства, работа учителем в детской трудовой колонии в городе Цхинвали в Южной Осетии. Там я приобщился к археологии, в 1950 г. поступил в аспирантуру и с тех пор по сей день занимаюсь сугубо мирным делом – изучением эпохи раннего палеолита. Однако еще долгое время при исследованиях той или иной местности я не только прикидывал, где искать палеолитические памятники, но и мысленно расставлял зенитные батареи. Сейчас эта привычка уже исчезла, но фронтовые годы живо вспоминаются и поныне.

Биографическая справка

Любин Василий Прокофьевич (1918-2018), украинец, родился в г. Николаеве (Украина). Окончив в 1941 г. исторический факультет Одесского Университета, был направлен в Горьковское училище зенитной артиллерии. С1942 г. воевал на фронте – сначала в составе зенитно-артиллерийского дивизиона, а затем развернутого на его основе полка 1276. Был помощником начштаба полка по огневой службе. Войну с Германией закончил на территории Латвии, а затем вместе с полком был переброшен на Дальний Восток для войны с Японией. Демобилизовавшись в звании капитана, работал несколько лет школьным учителем. Затем стал археологом, специалистом по палеолиту Кавказа и сопредельных территорий Евразии. Вплоть до конца жизни был ведущим научным сотрудником Отдела Палеолита  Института истории материальной культуры РАН (Санкт-Петербург) и вел активную научную работу, до 95 лет  участвуя в археологических экспедициях.