Лымарев Дмитрий Савельевич  лейтенант1918 — 1990РККА

Был награждён: Орден Отечественной войны II степени; Орден Красной Звезды; Орден Славы III степени; Медаль «За отвагу»; Медаль «За боевые заслуги»

            Великая Отечественная война застала моего отца Лымарева Дмитрия Савельевича, кадрового офицера пограничника, в Туркмении, на границе с Ираном, где он проходил службу на пограничной заставе после окончания в 1940 году Харьковского пограничного военного училища НКВД. По рассказам моего отца, в первые дни войны кадровых офицеров-пограничников отозвали на фронт, сформировав из них 247 стрелковую дивизию, входившую в состав 31 армии Калининского фронта. В боевых действиях он участвовал с 18. 07.1941 по 09.10.1941 на Ржевско-Сычёвском направлении. Это были одни из тяжелейших дней начала войны. Наша армия несла очень большие потери в тяжёлых оборонительных боях, отступая под натиском врага. Из документальных источников сайта Министерства обороны РФ известно, что мой отец воевал в составе 2 дивизиона 778 артполка 247 стрелкой дивизии 31 армии Калининского фронта в должности помощника начальника штаба 2 дивизиона. Из сухих армейских документов, опубликованных  на этом сайте, известно следующее: «… с 6 октября 1941 в бою западнее Сычёвки 30 км. получил осколочное ранение правой голени без повреждения кости. 9.10.41 года, при обороне гор. Сычёвка, множественно-осколочное с повреждением кости был тяжело ранен в левую голень. На излечении находился в госпитале, Хакасской автономной области, Красноярского края гор. Абакан, ЭГ №1398 с 23.10.41 года по 30.5.42 года (7месяцев 7 дней.)…»

            Из рассказа моего отца, этот эпизод его боевых действий выглядел примерно так. Его артдивизион с боями отступал к Сычёвке. В тот октябрьский день группа бойцов из 5-6 человек, погоняя лошадь, тащила по поросшему мелким кустарником полю, своё орудие. Он шёл за ними примерно в 20-30 метрах. Как вдруг с гулом и свистом впереди разорвалась тяжёлая миномётная мина. В голове всё пошло кругом, успел лишь заметить, как разметало в клочья всех  идущих перед ним бойцов вместе с лошадью и орудием. Очнулся к вечеру. Огляделся. Вокруг всё изрыто минами и снарядами, понял, был артобстрел. Валялись обломки орудий, тачанок, трупы лошадей,  много трупов наших бойцов. Понял, что остался жив, но тяжело ранен в ноги, потерял много крови пока лежал без сознания. С трудом достал из полевой сумки индивидуальный пакет и попытался кое-как перевязать раны. Их было много, все рваные, осколочные, некоторые на вылет сквозь сапоги. С трудом замотал раны бинтом, стал осматриваться. Солнце уже зашло, темнело, горизонт ярко пылал на востоке, далеко слышалась канонада. Кое-где стонали раненые, потом затихали… Вкралось отчаяние и тоска о том, что остался один и в свои 23 года приходится так погибать.   Вдруг неподалёку услышал речь, прислушался – не наша. Приподнялся на локтях и на светлом от пожара горизонте увидел две фигуры, которые осматривали поле боя, обшаривали убитых, собирая трофеи,  добивали раненых. Вдруг где-то рядом с ухом просвистела шальная пуля от  их беспорядочной стрельбы. Вижу, идут в мою сторону. Потихоньку отполз к рядом лежащему трупу какого-то сержанта, с согнутыми в коленях ногами. Решил под ними как-то укрыться и закрыть свои лейтенантские кубари. Они подошли почти близко и направились  в мою сторону. Мелькнула мысль, всё, это конец. Вдруг недалеко взмыла вверх сигнальная ракета. Они быстро встрепенулись, что-то залопотали между собой и быстро побежали в сторону ракеты.

            Остался лежать, ползти не мог, не было сил, да и куда ползти, где свои, куда ушли, как далеко. Опять нахлынула тоска и отчаяние, сознание мутилось, то покидало, то возвращалось. Так пролежал почти всю ночь. Очнувшись в очередной раз, удивился тому, как стало тихо. В этой предутренней тишине еле-еле послышался отдалённый стук колёс приближающейся тачанки-двухколки. Остановилась недалеко. Две тёмные фигуры стали осматривать поле боя, подсвечивая фонариком, тихо переговариваясь между собой. Речь была русская. Приподнялся на локтях, и они это заметили. Один из них, направив оружие, тихо произнёс, ты кто такой? Попросил их взять меня. В ответ они меня спросили, ты не видел здесь такого-то (назвали фамилию и звание какого офицера), нас послали за ним. Сказал, что не видел и снова попросился с ними. Они отошли в сторону и стали что-то обсуждать. Ветер доносил их слова, тот, что постарше, отказывал первому, зачем ещё с ним возиться, сами не известно как выберемся. Второй, что помоложе его убеждал, если ни кого не привезём, может быть хуже, так давай хоть этого возьмём, а того скажем, что не нашли. На том и порешили. Когда стали грузит в тачанку, тот, что старше был и не хотел брать, взялся за ноги и как раз за раны. Острая боль пронизала всё тело, стиснул зубы, чтобы не застонать, а то вдруг бросят. Уложили в тачанку и поехали. Сверху, то пропадали, то снова появлялись на небе качающиеся звёзды, под стук тачанки сознание снова прыгало от затмения к прояснению.

            Сколько ехали, не помню, привезли в какой-то прифронтовой  полевой госпиталь. Очнулся под утро уже на носилках, кругом раненые, много, все стонут, кричат. В стороне лежат накрытые плащ-палатками умершие. Подошла медсестра, перевязала прямо на улице. Кругом снуют ездовые, санитары в грязных халатах, все злые, хмурые, грязные, кричат, ругаются.  Вдруг подходит какой-то офицер с перебинтованной рукой. Дима, ты как сюда попал? Оказалось, знакомый сослуживец. Ты знаешь, говорит, тебе звание очередное присвоили. Но радости это не принесло. Потом он где-то достал какой-то каши, принёс в котелке, но больше двух ложек не осилил, не до еды было, хотя уже несколько суток не ел. Ждали грузовики, которые должны были отвезти раненых дальше в тыл. Пришли 4 машины. Стали грузить  раненых, но их было столько, что машин не хватило, и грузили в первую очередь тяжёлых и не ходячих. Лишь благодаря сослуживцу удалось погрузиться в последнюю машину. Кузов был битком набит тяжело ранеными, лежащими вплотную друг к другу. Тронулись, поехали. Сослуживец сумел пристроиться в кабине с водителем. Опять дорожная тряска по ухабам, со стонами, с потерей сознания. А тут вдруг налетели немецкие самолёты и стали обстреливать санитарную колонну. Одна пулемётная очередь прошлась вдоль нашей машины, убив водителя и кое-кого из лежащих в кузове. Сослуживец заглянул в кузов, Дима, ты жив? Жив, жив, только сосед рядом со мной уже давно умер пока ехали, надо бы его выгрузить. Потерпи, сейчас некогда мёртвых выгружать надо срочно ехать дальше. Он сел за руль и кое-как одной рукой попытался вести машину, которая задёргалась, но всё-таки тронулась с места. Так пришлось ехать дальше лицом к лицу с уже холодным и коченеющим телом умершего бойца.

            В очередной полевой госпиталь доехали к вечеру. Он располагался в местной школе. Опять снуют санитары, медсёстры, идёт выгрузка. Основная задача этих прифронтовых госпиталей была оказать первую необходимую медицинскую помощь и как можно быстрее эвакуировать раненых в глубокий тыл. Поместили на втором этаже, уже на кровати, окна завешаны плащ-палатками. Дошла очередь, сделали перевязку, что-то укололи. Стал засыпать, сквозь сон услышал стрельбу. Все засуетились, забегали, кто смог спустился в низ, лежачие остались. Стрельба продолжалась, прошёл слух о немецком десанте. Снизу по окнам стали стрелять, через пробитые плащ-палатки засвистели пули. Опять неопределённость, холодок в груди и томительные минуты ожидания: кто зайдёт немцы или свои. Вытащил из-под подушки трофейный «вальтер». Если войдут немцы буду стрелять, а последнюю - в себя. Но обошлось. Немецкий десант отбили.

            Потом ещё много было различных погрузок, выгрузок,  переездов, переживаний, волнений, когда, наконец,  погрузили в настоящий санитарный поезд с белыми простынями и повезли в Сибирь, в далёкий Абакан в эвакогоспиталь. Потом была угроза гангрены и ампутация ноги, но обошлось благодаря тому, что стали широко применять пиницилин и из ран стали кусками выходить наружу обрывки сапог. Потом длительные 7 месяцев выздоровления, направление в Ашхабад на переформирование и новое направление на охрану государственной границы с Ираном в Туркмению. Тогда уже командование поняло, что пограничники нужны в другом месте и их стали отзывать с фронта. Охрана границы в период войны тоже не простая, но это уже другая история. Главное, что везде уже вокруг были свои и не было того тоскливого, беспомощного одиночества и отчаяния как тогда под Сычёвкой, когда остался один на поле боя с перебитыми ногами.

            Описанные события являются лишь маленьким эпизодом в самом начале большой Ржевской битвы, названной так впоследствии и признанной самой кровопролитной из сражений Великой отечественной войны. По официальным данным в боях подо Ржевом в 1942-1943 годах погибли более миллиона советских солдат и офицеров, а по неофициальным, эти потери составили более 2 миллионов. Ежегодно поисковыми экспедициями проводится поиск и опознание до 500 солдат. В ноябре 2018 Президент Российской Федерации одобрил идею Министерства культуры РФ о создании памятника-мемориала советскому солдату в городе Ржеве, который должен быть сооружён к 75-летию победы в Великой Отечественной войне.

            Мой отец закончил службу в 1954 году, в западной Украине в должности начальника штаба пограничной комендатуры, в звании майора.  Он умер в 1990 г., похоронен в Великих Луках. На открытие памятника-мемориала в городе Ржеве  обязательно поеду с детьми и внуками (правнуками моего отца), они знают и помнят своего деда и прадеда.