Мой дедушка родился 4 июня 1911 года на хуторе Филипцы вблизи деревни Бельки в Витебской губернии (Белорусь). По национальности – белорус. Отец – Макар Иванович Ляховский. Мать – Мария Ивановна (урожденная Зеленцова). Семья была крепкая, работящая, зажиточная. Макар занимался землепашеством и животноводством, знал хорошо и любил землю; получая отменные урожаи, продавал зерно и прикупал участки, увеличивая площадь своего хутора. На селе говорили: «Макар сеет пшеницу, значит пора, и мы будем сеять. Макар сеет лен, значит пора, и мы будем сеять». В семье родилось 9 детей, из которых 7 выжило. Все они получили высшее образование. Николай свободно владел двумя языками: русским и белорусским.

Мой дед с детства отличался крепким здоровьем, силой и смелостью. В селе был один яростный и мощный бык, любивший бодать людей, который вызывал всеобщий страх. Когда это животное проходило по улице, жители разбегались и прятались по домам. Как-то раз Николай столкнулся на узком проулке с этим быком, но не испугался, а схватил его за рога, переборол и увел к хозяевам.

В то время в селах назревала коллективизация, о чем старший брат Николая, Владимир, любивший книги, вычитал и рассказал родителям. Коллективизация означала, что у зажиточных крестьян отнимут дом, землю и скот, сошлют на север с детьми – на погибель. Многие крестьяне, узнавшие о таком будущем, бросали или продавали свое хозяйство и подавались в город, чтобы спасти детей. Поэтому и семья моего прадеда переехала в Москву.

В столице Николай поступил в Авиационную Академию имени Жуковского, где доучиться ему не дала Великая Отечественная война 1941-1945 гг. Он ушел на фронт добровольцем и служил штурманом на самолете-истребителе.

Однажды его самолет был подбит вражеским над линией фронта. Николай катапультировался из горящего самолета, но во время падения был ранен снайпером из огнестрельного оружия и контужен. Приземлился на парашюте на территорию, занимаемую попеременно то русскими, то фашистскими войсками. Он в бессознательном состоянии попал в плен, в госпиталь немецкого концлагеря, где над ним сжалился работавший там русский доктор, тоже пленный. Мой дед рассказывал моей бабушке, что тогда он очнулся от запаха вкусного сала с черным хлебом, которые ему принес врач. Каждый день добрый доктор внимательно и терпеливо ухаживал и кормил больного, постепенно вернув ему силы и даже, казалось, здоровье. Однако врач сказал, что Николай сейчас выжил благодаря своей огромной жизненной силе, но через несколько лет последствия контузии могут проявиться и здоровье резко пошатнется.

Ежедневно в больничную палату заходил немецкий офицер, чтобы выяснить, готов ли Николай к работе на камнеломне, где работали пленные этого концлагеря. Несколько раз фашист хотел выгнать еще больного пленного на работу, но его защищал добрый доктор, говоря, что Николай еще слишком слаб и нетрудоспособен.

И все-таки настал день, когда Николая послали на камнеломню, дали кирку и велели разбивать камни. Он шатался и падал от слабости и едва мог приподнять кирку. Немцы пристреливали без жалости тех пленных, кто не мог подняться. Дедушку Колю спасали товарищи: поднимали и вели под руки.

В плену Николай тайно участвовал в ячейке сопротивления фашистам. Ему приходилось грузить мешки и ящики с продовольствием в вагоны; и он, и его товарищи по сопротивлению, действуя молча, но согласованно, укладывали груз так, чтобы упаковка растрескивалась во время движения, тряски в пути, и продукты рассыпались (например, шоколадные плитки перетирались и превращались в порошок) на рельсы. Так немцы на месте назначения получали только негодные остатки.

Несколько человек в ячейке сопротивления тайно разрабатывали план угона самолета. Их выдал пленный по фамилии Бабич, получив от фашистов за это кусок колбасы. А остальным полагался расстрел. Их вывели из барака, поставили перед вооруженными солдатами. И стали спрашивать: «Кто из вас большевики?». Они все выступили вперед и сказали: «Мы все – большевики, стреляйте!». А большевиков среди них и не было.

Молодой немец – лейтенант удивился тому, как настроены смертники, как они умеют умирать. И скомандовал: «Отставить! Завтра будет расстреливать другая бригада. Пусть посмотрят, как надо умирать». Но на завтра большое количество военнопленных спешно переводили в другой лагерь.Их погрузили в вагоны, возможно, товарные. Их конвоиры расслабились, видя перед собой голодных изможденнных людей. Оружие повесили на стену и, думая вдремнуть, прилегли. Между пленными есть мговенное молчаливое общение - они не сговариваясь действовали единодушно. Сообща обезоружили-обез вредили-связали конвоиров и, выломав доски в полу вагона, стали опускаться по одному между рельсов на ходу поезда, договорившись идти по одному.

Николай шел лесами, питаясь дарами леса, чаще ночью. Он был в одежде узника, и показываться людям было нельзя. Устав, он забрался на чердак дома на краю деревни и передохнул. Но какая-то женщина, может быть чешка, поднялась на чердак за продуктами и испугалась, заметив его. Он знаками показал, что ему нужна другая одежда, еда, и чтобы она молчала о нем. Эта женщина принесла одежду и еду, но на другой день Николай услышал издалека приближающийся лай своры собак и понял, что она выдала его немецкой комендатуре. Его опять взяли немцы. Он делал вид, что глухонемой, ничего не слышит и не понимает. Его опять отправили в концлагерь, уже другой, но скоро пришла Красная Армия и была радость освобождения. (Всех из концлагеря НКВД проверяло перекрестным допросом. На это ушли месяцы. Это огорчало еще больше, чем плен у врагов. Но в результате дознания Николая наградили орденом Красной Звезды за героическое сопротивление оккупантам и медалью за отвагу.)

Вопреки трем ранениям и контузии Николай закончил после войны Московский энергетический институт. Бог дал ему преданную жену, двух дочерей - семью, которую он очень любил. Он говорил, что, если будет нужно, он станет мостом над пропастью, чтобы по нему благополучно перешла его семья.