ЧИСТЫЙ СНЕГ ЛОГИНОВА

Смотрю на пейзажи Бориса Васильевича Логинова, краснодарского самодеятельного художника в его уютном, окруженном цветами доме и поражаюсь тому, что в этих небольших картинах, чаще всего «безлюдных», столько правды, жизни, настроения. Особенно это относится к картинам, где изображен снег – на переднем плане и в перспективе. Он лежит под деревьями, синеватый таинственный накрытый легкими тенями, а дальше розовеет под солнцем, опять новым отблеском полнится. И деревья – каждая их веточка – достоверны, красивы, не уступают по выполненности, мастерству и изображения снегу. А все-таки снег этот берет за душу больше всего…

Это, например, кусочек Красного Кута, известного каждому краснодарцу, где по весне студенты ландыши собирали…

Да, изображение точное.  Но это и фотографу под силу…

Так почему же притягивают внимание, западают в душу пейзажи Логинова? Потому, что предстают перед нами вместе с настроением художника. И веет от родной природы осязаемой тишиной, радостью умиротворенного человеческого сердца.

А если проще сказать об этом – хочется, очень хочется вдруг очутиться среди этого Логиновского снега, опушенных инеем деревьев и стоять там, молча впитывая красоту…

Так считают и профессиональные художники. Некоторые утверждают, что лучше Бориса Васильевича снег никто здесь не изобразит. Сам он из скромности об этом не скажет. 

Кстати, в 1992 году была его выставка картин в Краснодаре среди работ художников, не входящих в официальный творческий союз.

И сейчас, уже в 1994 году, в выставочном зале есть три картины Логинова: «Арзамасский собор», «Кубанские тополя», «Березки».

Повторяю, небольшие картины, но столько в них света, добра, что они сразу покоряют сердце человека, очищают его от повседневной суеты.

И захотелось узнать или хотя бы приблизиться к узнаванию того, почему так удается ему зимний пейзаж…

- Борис Васильевич, чем снег в вашей жизни запомнился в какой-то важный момент ее?

Он вздохнул, помолчал и негромко сказал:

- В войну меня немцы на Украине убивали на снегу…

Так начал он короткий рассказ о своей жизни ветерана, инвалида войны, который сделал для людей гораздо больше, чем многие физически здоровые люди. Чего стоит одна его педагогическая работа в школах и сельскохозяйственном техникуме, где он десятки лет преподавал черчение, рисование, физику. И как преподавал! До освоения развивающего обучения, всеобщего признания его Борис Васильевич выработал в техникуме свою методику (методику «интриг») и успешно применял ее. Ставил задачу перед учащимися, создавал ситуацию для самостоятельного выхода из нее каждым.

Но обо всем по порядку. Родился он в Горьковской области в 1925 году в глухом селе. Отец и мать - типичные советские люди. При шести детях кинулись в рабфаки учиться, чтобы пятилетки толкать вперед…

Отец был 25-тысячником, то совхоз возглавлял, то лесосклад для вывоза древесины за границу. Все для страны, ничего для себя. Жизнь пришлось кончать в Брюховецкой, где работал на рыбзаводе. Здесь же и сын его Борис провел молодость. Он, не в пример родителям, не хотел долго учиться. Вместе с родным дядей Женей, который был на год старше его, и Володей сыном директора рыбозавода, третий «мушкетер» шел не в школу, а на реку, где у них была своя лодка. По ночам ловили рыбу, раков, сидели у костра, мечтая о путешествиях. И в золотом круге умирающего огня рождалась любовь к реке, лениво текущей между камышами, к звездам, таким близким в степи, к приглушенной ночной жизни природы.

Кто же знал, что так быстро и страшно закончится мирная жизнь брюховецких мечтателей? Только они успели поступить на курсы шоферов, началась война. Окончить курсы не удалось. Дядю Женю взяли на фронт, и он вскоре погиб. При эвакуации рыбозавода Борису и Владимиру, двум новоиспеченным водителям (справки имели о том, что учились…), вести старую «полуторку» в «отступ». Потом сдали машину военным в Туапсе, получили подводу…Затем скитания по Средней Азии, работа на военном заводе. И наконец – призыв в армию.

Конечно, каждому воевавшему события тех лет видятся по-своему. С поста маршала они различаются иначе, чем из окопа пехотинца…И в этом смысле свидетельства каждого очевидца и участника войны неповторимы. Маршал не знал, не предчувствовал того, что его солдат. Вот почему великий Жуков, часто жесткий в требованиях к офицерам любого чина, был так внимателен к солдату и спрашивал его при случае о многом, будто учась чему-то…

Вот и Борис Васильевич рассказал мне не о той гладкопричесанной войне, где все шло по плану - и отступление , и наступление – а о том жестоком, часто беспорядочном кошмаре, в который окунается человек на войне, вчера еще сугубо гражданский, мирный, не думавший, что кто-то будет его убивать, а он защищать Родину и себя.

Логинов был в 281-м стрелковом полку, приданном к 60-й танковой армии во время нашего наступления после форсирования Днепра. Два с половиной месяца не выходил полк из боев.  И самый маленький солдат четвертого взвода в разведроте  едва не привык к тому, к чему человек не может привыкнуть – к войне. Два с половиной месяца не знали они, что такое кровать, постель, бушлаты по ночам примерзали к земле, когда разведчики часами лежали перед позициями немцев, ища прохода  в них.

И была ночь,  когда погибла вся рота моего отца, ну, почти вся – двое от нее осталось…

Он  еще не знал, что это так, отходили к оврагу разведчики вместе, залегли перед ним в темноте, отстреливались. А на рассвете, когда поднял Логинов голову, то увидел, что вокруг него только трупы. Даже пулеметчик, сунувший ствол «ручника» в развилку дерева, не спал, а был уже мертвым…

Но немцы не знали, что в овраге осталось с десяток наших бойцов (и сползший туда Логинов). Они считали – там много «иванов», зашли по пологому спуску танки с крестами на броне и стали бить болванками вдоль оврага.

- Вы слышали, как они визжат, бронебойные болванки, среди деревьев, крутятся на замерзшем снегу, сшибая все? – спросил у меня Борис Васильевич. – Вот там меня на снегу убивали. Меня и моих товарищей.

Он держал оборону, стрелял из винтовки, не зная, что он ее держит.

Но немцы здесь все-таки споткнулись, домолачивая уже убитую роту. И задержались, теряя часы. Не из них ли, этих часов, даже минут, складывалась наша великая Победа?!

А потом был еще бой, ранение осколком в голову, пуля перебила Логинову позвоночник, а когда товарищ выносил его из-под огня, разрывная ударила в плечо…И мучительные операции в госпиталях… и медленное возвращение к жизни было…

Он окончил художественное училище в Краснодаре, встретился здесь со своей будущей женой Ремирой. И пошли по жизни два преподавателя черчения и рисования. А мечту о том, чтобы стать художником (он любил рисовать с детства), пришлось оставить на десятки лет…Даже педагогический институт еще закончил, физику преподавал, детей чужих и своих воспитывал, домик маленький кирпичный строил…И только выйдя на пенсию, вспомнил о живописи.

- Товарищи этюдник мне собрали, - с улыбкой вспоминает он. - Кто тюбик краски, кто кисть дал…

Услышав слово «тюбик», вильнул хвостом присутствующий при нашем разговоре красивый молодой пес  – это его кличка…

- Ну, нельзя же было не оправдать доверие товарищей, – с легкой грустинкой отшучивается от моих вопросов художник, которому сорок лет (подумать страшно!) «хорошая жизнь» не давала возможности взяться за любимое дело…

А самое главное,  дорогие читатели,  думаю, в том, что израненный на войне солдат не ожесточился, а стал только более чутким к людским страданиям, к горю. И потому снег на его картинах – добрый, чистый, врачующий душу.