Мы помним тебя Степан, отец, дедушка, прадедушка!

“ Мой отец Листопад Степан Филиппович родился в 1910 г. в с. Марбуда Сумской обл. Ямпольского района (Украина). Он закончил в Москве военную академию им. Фрунзе, затем Кремлевскую военную спецшколу и был направлен политруком в военную часть в город Осиповичи БССР. Моя мама родилась и жила с родителями в Минске. Там мои родители встретились и поженились. В Минске родилась и я, и моя младшая сестра. Весной 1941 г. за два месяца до начала войны папу вызвали в Москву, ему было присвоено звание майора. Но в часть документы не успели прибыть, т.к. началась война.
22 июня 1941 г. в 4 часа утра фашисты разбомбили наш военный городок. Папа по сигналу тревоги убежал в часть. А моя мама и бабушка, схватив меня (3 года) и мою сестру (2 года), босиком и в ночных рубашках едва успели выскочить из дома, как в него попала бомба. От нашего дома ничего не осталось – одни руины.
Отца мы увидели только один раз, когда нас в товарном вагоне увозили в эвакуацию. Папа прибежал, когда поезд уже тронулся. Он вскочил на подножку и крикнул – “Не плачьте, я вернусь!”. И не вернулся. Больше я его никогда не видела. И ни одной весточки мы не получили, потому что ему и таким, как он, пришлось принять первый удар проклятых фашистов на себя.
В декабре 1941 г., когда мы были в эвакуации в г. Кузнецк Пензенской области (ул. Орджоникидзе, дом 142), нам пришло сообщение о том, что мой отец пропал без вести. А в 1945 г., когда закончилась война, пришла “похоронка”. В ней сообщалось, что мой отец погиб. И все.
После войны моя мама Листопад Елена Григорьевна каким-то образом узнала, что папа воевал в Брянских лесах. В бою возле деревни Аладьино он был ранен в руку и в лицо. Пуля прошла через щеки, уничтожив зубы, язык. В тяжелом состоянии его нашли и забрали к себе в избу жители деревни Журавские. Мама ездила к ним, и вот что она рассказала, когда вернулась.
Журавские нашли раненого советского командира (папа был политруком) в тяжелом состоянии и забрали к себе в избу. Прятали его на печке, поили с ложечки, т.к. есть он совсем не мог. Когда в деревню вошли немцы, какой-то предатель донес на семью Журавских. Об этом предательстве стало известно хозяину. Он и его сын взяли моего отца, который с трудом передвигался, и ночью они ушли в лес к партизанам. Рано утром в избу нагрянули немцы, но мужчин в доме не было. Тогда фашисты выгнали из избы женщин и сожгли избу.
В партизанском отряде моего папу продолжали выхаживать. Но деревенский предатель не угомонился. Он навел немцев на партизанский отряд. И однажды ночью немцы окружили и уничтожили партизан. В живых остались только отец и сын Журавские, т.к. они были посланы в разведку. Что стало с моим отцом, никто не знает. Но жители деревни рассказывали моей маме, что видели, как на рассвете после уничтожения партизанского отряда, немцы вели на расстрел человека в одном нижнем белье – такое белье выдавалось до войны офицерскому составу – босиком по снегу и со связанными руками. Человек еле шел. Жители предполагали, что это был тот командир, которого выхаживали Журавские. Больше маме ничего не удалось узнать.
Я всю жизнь мечтала найти хотя бы холмик, под которым лежит мой отец. Но, наверно это не возможно. Ведь очень много наших отцов, сыновей, братьев, друзей, особенно тех, кто первыми приняли на себя вражеский удар в 1941 г. остаются лежать в земле неизвестными.
Светлая им память.”