После демобилизации он остался в Москве. Бывший его командир – Осипов (не помню его имени) предложил отцу пожить сначала у него. Так отец обосновался на Тверском бульваре д.17 кв.11 (рис.5, 6). Потом он получил там комнатку. Этот дом во дворе, 4-х этажей, когда-то принадлежал домовладельцу, который сдавал номера-комнаты. После революции домовладелец сбежал. Квартира была на 3-м этаже, окна выходили во двор. Было 2 входа: «черный» вход и парадный подъезд. Сначала было 3 номера (комнаты) с высокими лепными потолками, печами, похожими на камины, выложенными изразцовыми красивыми плитками, с ванной комнатой, кухней и туалетом. Перед вселением отца началась «перестройка» и квартира получилась коммунальной из 7 комнат, ванная комната исчезла, комнаты перегородили и т.д. Вселились жильцы, семьи стали расти.
В одной из таких комнат жил отец с семьей, к нему приехали его родители, затем брат Михаил с семьей. Вот так. Когда родителей отца не стало он получил комнату большей площадью – 24 кв.м. Туда и вселился отец с семьей и его брат Михаил Петрович тоже с семьей. Хотя договоренность между отцом и братом была, что только временно он будет жить, но это временно протянулось десятками лет. Итак, 2 семьи в одной комнате. Сначала семьи были маленькие, а затем у брата отца Михаила Петровича и его жены Ольги Михайловны стало 5 человек детей (1 дочь и 4 сына), в нашей семье 3-е детей. Таким образом, в этой комнате жило 12 человек.
Для получения жилья брат никаких усилий не предпринимал.
Впоследствии эта комната была перегорожена на 2 равные части по 12 кв.м. Комнаты получились длинные, с одним окном. В нашей комнате была печь, она занимала большой угол. Ее уже не топили, так как провели паровое отопление. Хотя комнаты получились небольшие, но это лучше, чем общая.
Отец был аккуратен во всем. Все свои документы он держал в порядке, постоянно что-то перебирал, подшивал, подклеивал и т.д. Его портфель с документами, грамотами до сих пор лежит. Такое отношение к бумагам у него выработалось видимо с профессией бухгалтера.
Он любил учиться всегда и любил бухгалтерское дело.
Его первые счеты до сих пор хранятся у нас.
В 1938 году его направили в МНР.
Летом во время массовки он простудился, получил воспаление среднего уха. Постепенно он стал терять слух левого уха. Сначала этого не было заметно, но к старости он стал плохо слышать. Так вот, должен был уехать в МНР с семьей в июне-июле, но в связи с болезнью отъезд задержался и уехали в сентябре.
Мы сфотографировались на заграничный паспорт (я и Володя), а мама отдельно. Мы прибыли в Улан-Батор, а затем отправились в гор.Эренцабо, вблизи границы с СССР и Маньчжурией. Тогда там он сменил бывшего управляющего Монголбанка. Отцу дали револьвер. Он его держал в столе днем, а ночью под подушкой. Дом, где находилось отделение банка был поделен на 2 половины. В одной – жилая площадь (2 комнаты, кухня, терраса), в другой половине – помещение банка.
Отец занимал должность управляющего и главного бухгалтера. Мама Прасковья Сергеевна была кассиром.
Дом был обнесен забором, во дворе находилась юрта, где жила семья дворника-монгола, он же был охранником.
Это была очень интересная страничка биографии отца. Он был избран председателем общества советских граждан г.Эренцабо МНР (рис.7, 8, 9, 10). Был очень активным: выступал на собраниях, участвовал в самодеятельности, помогал устраивать вечера. Он дружил с начальником погранзаставы (монголом, были у него и другие друзья-монголы).
К нему часто приходили за советом. Старался учить монгольский язык, знал отдельные слова, а строить предложения не мог.
Однажды был такой случай: к нему пришли сторож с женой, они плакали и сказали, что не знают что делать – их сын (9 лет) умирает, он несколько дней не ест, у него расстроился желудок. Что к ним приходили местные лекари и даже шаман, но ничего не помогло. Отец стал успокаивать и обещал помочь, и сказал, что вы увидите и будете смеяться от радости. Мама сварила рисовый отвар, заварила крепкий чай с черникой, еще что-то, в общем, что надо делать в таких случаях.
К вечеру, проходя мимо юрты, отец услышал смех. Мальчик стал есть и расстройство стало останавливаться. Ему полегчало. Родители обрадовались. На третий день он встал, а через несколько дней стал окончательно здоров и бегал по двору. Сторож в знак благодарности хотел зарезать барана, но отец наотрез отказался.
Этот случай не остался бесследным.
Об этом «исцелении» узнали многие монголы и по утрам выстраивалась очередь на «прием» к отцу. Он выходил и объяснял, что он не врач. Что надо лечиться в амбулатории и только переводчик сумел убедить этих людей.
Своим брату, сестрам отец к праздникам посылал деньги.
В марте месяце (4-го) родилась дочка, назвали Валентиной.
Рожать мама ездила к знакомым в гор.Баян-Пумен.
Узнали об этом и местные монголы, а когда мама приехала, то собралось несколько человек, просили, чтобы показали им девочку и просили ее продать.
Отец, чтобы отделаться от них, шутя обещал, что когда будет уезжать, то тогда продаст. Он и не предполагал, что его слова примут за «чистую монету». Когда же узнали, что мы собрались уезжать, пришли за Валей. Отцу пришлось объяснять, что у нас русских продажа детей не принята. В общем были обижены. У монголов была очень низкая рождаемость, а поэтому у них практиковалась купля-продажа детей только у родственников.
В марте месяце пришло сообщение отцу, что его переводят в другой город в связи с тем, что в Эренцабо Монголбанк закрывается. Отец от такого предложения отказался из-за того, что там не было школ среднего звена и надо было детей отдавать в интернат. Это его не устраивало.
В апреле месяце приехали в Союз.
А в июне началась ВОВ!
В своих воспоминаниях отец писал о начале войны.
На второй день войны стали записываться в народное ополчение, записался и отец. Но ему пришла повестка из военкомата, его призвали в армию. Провожать его пошли мама с Володей, его брат и сестра. Я же осталась дома с сестренкой. Отправили его на Ленинградский фронт, где он был ранен в обе ноги, но об этом мы узнали позже.
8 месяцев не было от него никаких вестей, пособие на детей мама не получала (он был лейтенантом). Все эти месяцы мы ждали от него письма, но безрезультатно.
Один раз, когда мамы не было дома, я сидела с Валей, заявился мужчина. Он был
высокого роста, как я помню, в каком-то сером плаще и очень неприятным лицом. Он спросил здесь ли живет Козлов Василий Петрович, я ответила, но тут вошла соседка и быстро его увела. Меня удивили его глаза, он шарил своими глазами по комнате, как-будто искал что-то. Когда вернулась мама, я ей все рассказала, она побежала к соседке, но ничего от нее не узнала.
Лишь только позже, когда мы узнали, что отец жив, соседка рассказала, что этот мужчина поведал ей о том, что наш отец убит и сказал, где его похоронили. Вот и непонятно, что он хотел.
Однажды мама вынула из почтового ящика треугольник – это было письмо отца.
Почерк был неузнаваемым. Понять было трудно, но общими усилиями с соседями разобрали. Он писал из госпиталя Свердловской области. Когда находилась связь, он высылал аттестат на получение денег. Мы узнали, что он был ранен в обе ноги. В левой ноге пуля прошла насквозь и не задела коленный сустав, а вот правую ногу ему хотели ампутировать, но спас профессор. Несколько раз ему делали операцию, так как чашечка была раздроблена. Кости коленного сустава удалили и нога перестала сгибаться, зато ее сохранили.
Лежал он в госпитале в гор.Нижний Тагил, а до этого еще в других госпиталях. Приехал он неожиданно, его сопровождала медсестра. Он был на 2-х костылях, очень слабый. Здесь в Москве он долечивался, так как в правой ноге у него были свищи. В общем рана стала постепенно зарастать и он стал обходиться без костылей, с палочкой.
Теперь надо было думать и о работе. В Госбанк он не смог вернуться, так как на Неглинную улицу с Тверского бульвара было далековато, а на транспорте надо было делать пересадку.
Райком партии трудоустроил его работать в качестве начальника ОТК (отдела технического контроля) в филиал меховой фабрики. Эта фабрика находилась недалеко от зоопарка (на Зоологической улице). Потом фабрика была преобразована в фабрику «Пионер».
В автобиографии он пишет, что с декабря 1943 г. по сентябрь 1972 г. работал на швейной фабрике №2 «Пионер» в качестве начальника ОТК. На этой фабрике он 26 лет избирался секретарём парторганизации.
На фабрике сначала шили меховые изделия (шапки, из меховых лоскутов – пальто), а затем стали шить детскую спортивную одежду. Отец рассказывал, как к ним приезжали секретари Горкома партии и Цка заказывать шапки. Для них шили шапки из пыжика (мех молодых оленят).
Сам же он ходил в обыкновенной шапке-ушанке. И лишь только через несколько лет он смог приобрести такую шапку (за деньги через магазин). Отец был бескорыстным, честным, он дорожил своей репутацией и никогда не скомпрометировал себя. Свою шапку из пыжика он очень берег. Надевал её в праздничные дни, да и то в хорошую погоду, в дождь и снег он её не носил. Она долго у него была (можно сказать, что всю жизнь).
16.I.1972 г. Из дневника отца.
«Свою старую пыжиковую шапку я подарил Сереже, а Валя обиделась, почему не отдал Сашуле. Я обещал отдать свою каракулевую шапку с кожаным верхом»
Среди своих сослуживцев он пользовался большим авторитетом. Он постоянно был среди рабочих, многим помогал (писал характеристики, ходатайства на получение жилья или постановку на очередь, мирил супругов и др.), об этом он рассказывал дома.
В партийную организацию фабрики были прикреплены «старые большевики», которые его особенно почитали и любили, он их привлекал к общественной работе. Они писали трогательные поздравительные открытки, дарили цветы.
Фабрика находилась между жилыми домами, была обнесена забором, в воротах стоял сторож (теперь это охранник), внутри двора были деревянные постройки и одноэтажные – это цеха, и 2-ух этажный деревянный дом, где находились кабинеты директора, начальника планового отдела, начальника ОТК, коммерческого директора, т.е. все начальство.

В тоже время характер был у него твердый, он не вилял из стороны в сторону. Сказал и точка! ( Сказал, как отрезал).
Любил он праздники, особенно 1-е мая, 9-е мая и 7-ое ноября. Всегда участвовал в демонстрациях, в этот день рано вставал, выводил своих рабочих на демонстрацию, сам носил красную повязку на рукаве и очень гордился этим.
В общем вся его жизнь была связана с коллективом фабрики.
К 72 годам ему стало трудно добираться до фабрики, ведь 2 пересадки на метро, сам он об этом ничего не говорил. Когда ему исполнилось 72 года, он сказал: «Хватит!».
Провожали его на заслуженный отдых (как он сам говорил) торжественно и трогательно. Подарили настольные часы деревянные на батарейках, грамоту, еще что-то, некоторые женщины даже плакали.
Приехал домой, рассказал, как его провожали, и из глаз скатилась слеза, хотя я никогда не видела его плачущим.
Проводы на пенсию (из дневника отца, 04.XI.1972 г.):
«Собрался партактив, профактив, директор Голов… , начальники цехов и другие, всего 25 человек.
Был накрыт стол с закуской и выпивкой. Выступал директор фабрики, много было выступающих. Директор фабрики преподнес часы с надписью на …, вручил почетную грамоту, зачитали письмо о награждении в сумме 40 рублей.
Получил поздравление от А.М. и А.В.:
«Любимый и дорогой наш Василий Петрович! Поздравляем Вас и всех ваших членов семьи с 50 летием образования СССР. От всего сердца желаем счастья и долгих лет жизни. Вы наш замечательный защитник Родины и боевой необыкновенный активист, партийный руководитель. С гордостью должны отмечать эту дату, потому что за эти годы сделали много полезного. Вы всех нас зажигали энтузиазмом. В производственной и общественной деятельности. Мы все гордимся Вами. Будьте счастливы. Ваши А.М. и А.В. 28.XII.1972 г.».
Но жизнь пошла своим чередом, он установил свой распорядок дня: много гулял в лесу, часто брал с собой внука Сережу, ходил в магазин, покупал что-нибудь из продуктов, тем самым помогал мне. Любил отдыхать на своей кровати.
Иногда приходили сослуживцы, рассказывали о работе на фабрике. Каждый праздник он получал поздравительные открытки от своих «старых большевиков».
За столом он много рассказывал, но мы тогда как-то не очень внимательно слушали, а зря (на листке напечатано его воспоминание «Рассказ о груше»).
У него был своеобразный юмор, рассказывал он от души, смеялся и заканчивал свой рассказ так: «баба упала и у нее задралась юбка»…, а сам хитро поглядывал на нас.
Как-то летом в жаркую погоду мы семьями отправились в Серебряный бор купаться. У отца не оказалось вторых трусов и, чтобы не мочить те, которые на нем, соорудил из майки какое-то «подобие плавок», как-то ее завязал и придерживая рукой нырнул в воду. Его майка соскочила и оказалась на одной ноге, он ее поймал, вышел на берег держа ее спереди, хохот стоял на берегу, зато он сохранил трусы сухими.
Уже после войны отец заболел воспалением легких. Врач ему сказал, что надо бросить курить. После ухода врача отец сразу же бросил пачку папирос в печку и сказал: «Все!». С тех пор я никогда не видела его курящим, а других он тоже агитировал бросать курить.
Когда я жила в Молдавии (меня туда послали работать после окончания педучилища), отец поехал в командировку в город Бельцы, а заодно решил навестить и меня.
Приехал он уже в конце октября, было прохладно, печку в своем доме я не топила, не было топлива. Весть о приезде моего отца из самой Москвы быстро облетела все село. И ко мне в дом заявилось все местное начальство: председатель сельсовета, председатель колхоза, директор школы и другие. Познакомились, отец начал отчитывать: «Как могли допустить – оставить учительницу, которая приехала учить ваших детей из Москвы, без топлива? Почему местные власти не заботятся о молодых учителях? Вот я приеду в Москву и сообщу о том, в каких условиях приходится работать молодым специалистам» и т.д. и т.п.
Сам же он ходил взад и вперед и их отчитывал, а они стояли, как провинившиеся школьники и посмеивались. Сцена была довольно интересная. Я растерялась и не знала как разрядить обстановку. А самой вспомнился Хлестаков из «Ревизора» Гоголя. Уж так папа был на него «похож». Спасибо моему хозяину (его звали Мош Данила), он принес графин со своим вином и после этого все разговорились, обстановка разрядилась.
А на другое утро привезли целую подводу топлива (кукурузные початки).
А 7-го ноября нас пригласили на торжественный вечер, куда пришли с женами местные власти. Сначала как-то ничего не «клеилось», видимо стеснялись моего отца (как же он из самой Москвы?), тогда отец взял «инициативу» в свои «руки», произнес торжественную речь и затем революционную песню (какую я что-то забыла, по-моему «Вихри враждебные»), сам себе «дирижировал», размахивая одной рукой, чем развеселил гостей, да еще добавил: «Наливайте не стесняйтесь», и первый осушил стакан вина. После этого я поняла, что нужно его срочно увести, а иначе он еще что-нибудь придумает или еще споет (хотя ни слуха ни голоса у него не было.)
Потом директор улыбаясь несколько раз вспоминал моего отца и потирая руки говорил: «Ну и старикан, до чего же интересный!» (моему отцу было 50 лет, а директору 34 года).
Один раз меня встретил заведующий винным пунктом и упрекнул за то, что я не приходила к нему за вином. «Приходите сегодня, я угощу вашего отца настоящим молдавским вином!». Договорились. Я взяла чайник (ничего другого не было) и пошла. Винпункт на меня произвел хорошее впечатление. Большое помещение, типа ангара, внутри все побелено, огромных размеров бочки с кранами и этикетками – года, на полу желтый песок. Зав налил в чайник самое лучшее белое вино, выдержанное несколько лет, а меня стал угощать из разных бочек, я же никак не могла отделаться от него. Когда я вышла, то в глазах у меня был туман, ноги не слушались, а голова работала: «Только бы никого не встретить»…
Я шла домой зигзагами, а из чайника лилось вино. Домой я дошла, но вырубилась. Не помнила, как отец меня уложил. Утром он разбудил меня на работу и сказал, что так нельзя… Мне с ним было хорошо. В доме было тепло, что-то сам готовил. Гостил он 10 дней. Договорился с Мошем Данилой, что я буду жить с ними и столоваться. Уезжая он сказал: «Я тебя здесь не оставлю».
Ему не хотелось терять еще меня и он начал собирать разные справки, чтобы меня отпустили домой.
Помнится, что когда мы приехали из Монголии, то пошли в гости к его командиру по армии, его наставнику, который оставил в Москве отца, помог ему с жильем и устроил работать в Госбанк. Дверь открыла его жена, она замахала руками и шепотом сказала: «Вася, уходите скорее, моего мужа арестовали». Спустя много лет отец узнал, что Осипова реабилитировали.
Отец любил своих детей – нас дочерей, и давал нам ласкательные имена, меня он называл Зина – «Корзина» до тех пор, пока я будучи взрослой ему сказала, что «Корзина» мне не нравится и он перестал. Валю он почему-то звал «Мамой», а своего племянника Вову – «папой». Они откликались на эти имена, но обижались. Внука Сашу – Сашуля. Интересно, что маму он называл «Дорогая» и всегда так к ней обращался, а иногда шутя говорил: «Дура». Только при посторонних звал ее Пашей.
Любил своих внуков: Таню, Сережу, Сашу. Всегда ими интересовался, давал советы, давал деньги на гостинцы и сам покупал.

Фото 1. Козлов Василий Петрович (в центре)
с внуками Сережей (справа) и Сашей (слева) -
май 1971 года.
Когда у меня заболело горло (я уже работала) он покупал вино «Кагор» - называл его целебным и наливал мне в чай. Не знаю помогла ли «Кагор», но горло проходило.
16.II.1972 г. Отец получил Удостоверение в спецполиклинике, так как он получил книжку персонального пенсионера местного значения. Ему прибавили пенсию.
Из его дневника.
Будучи на пенсии он много читал, в основном это книги о войне:
«Солдатами не рождаются», «Живые и мертвые», «Люди с чистой совестью», «Люди не ангелы» И.Стаднюк, «Блокада», «Битва в пути», «Воспоминания и размышления» Жукова, «Катастрофа» Вирте и др.
В своем дневнике он давал оценку книгам, писал отзывы и т.д.
Отец любил, когда к нам приходили гости, но был немного прижимистый. У него всегда в запасе была бутылка портвейна, а Саше (зятю) Валиному мужу никогда не хватало выпивки за столом, приходилось обращаться к отцу (чаще всего мне) и тот с неохотой отдавал бутылку, считая, что Саше было достаточно того, что было на столе. С пенсии он обязательно что-нибудь покупал: торт, фрукты, иногда вино, и любил нас угощать вином, но не больше рюмки.
Один раз мы с Димой пригласили своих родителей встречать с нами Новый год (тогда мы жили у Бауманского метро).
Хорошо проводили Старый год, встретили Новый год… Отец заторопился домой, он не любил ночевать в гостях. В метро отец и мама не успели на пересадку, так как поезда перестали ходить, и им пришлось продолжать «встречать» Новый год на Курском вокзале до открытия метро (в 6 часов утра).
В 1969 году на партийной конференции Краснопресненского района за хорошую работу партийной организации фабрики отца наградили Почетной грамотой и портретом В.И.Ленина, вручал сам секретарь Райкома. Отец очень гордился этим и говорил, что это самый лучший подарок. Протрет был в металлической оправе под стеклом, выполнен фабричной вышивкой. Потомки должны сохранить портрет!
Отец имел награды, медали и орден. В праздники свои медали он прикреплял на пиджак, а по будням носил колодки.
Он награжден был следующими медалями:
1. «За оборону Москвы» - 18.II.1944 г.
2. «За доблестный труд в ВОВ 1941-1945 гг.» - 08.V.1946 г.
3. «За победу над Германией»
4. «В память 800 летия Москвы» - 16.III.1948 г.
5. Юбилейная медаль «50 лет вооруженным силам» - 1969 г.
6. Орденом Отечественной войны – 11.III.1985 г.
7. «40 лет победы в ВОВ 1941-1945 гг.» - 30.IV.1985 г.
Я насчитала 7, а в его дневнике было написано 9. Помимо этого у него много почетных грамот.
Отец рассказывал, что его мать Анисья говорила ему, что он родился в «рубашке». Нам он тоже об этом говорил, что родиться в «рубашке» - это значит быть счастливым. И действительно, если сравнить его жизнь с жизнью его братьев, то отцу в жизни все удавалось, ему в жизни, можно сказать, везло. Он дожил до 85 лет, здоровье было неплохое. Любил свою семью, любил работу, занимался общественной работой, это не было ему в тягость. Имел друзей, ладил со своими сослуживцами. На работе его уважали. Умел работать, но и отдыхать (ездил в санатории), ходил в лес, не забывал внуков, участвовал в праздничных демонстрациях, в массовках. В общем любил жизнь.