ФРОНТ

И вот мы, наконец, приехали на конечную остановку - г. Старая Русса (Новгородской области) (март 1944 г.). Города нет, одни развалины, торчат одни трубы, и нам говорят, что здесь недавно были сильные бои, и не все ещё погибшие захоронены. Шли мы целый день и ночью прибыли на огневые позиции противотанковой артиллерии 45- мм орудий.
Как мы учились с тевризскими ребятами, так и попали в одну батарею. Ефимовича А. командир батареи - еврей, ст. лейтенант, взял к себе в ординарцы, а нас распределили по орудиям в орудийные расчеты. Полк, в который нас привезли, - 309-й, (2-й Прибалтийский фронт) командир полка – Бабушкин, хромой, ходил с костылём. Командир взвода, лейтенант, (фамилии не помню) назначил меня наводчиком, но сначала он проверил наши знания и работу у орудия.
Рядовой и сержантский состав на фронте должен знать командование не выше командования полка, а высшее командование ему знать не положено.
С рассветом начали мы осматриваться, слева от нас стояла разваленная деревня Оленино, впереди нас 100-150 м находилась траншея (оборона стрелковых частей).
Огневая позиция состоит из углубленной площадки на 50-60 см - для стрельбы орудия, ровика для укрытия людей, ровиков для хранения боеприпасов, и капонира для укрытия орудия, а также, на взвод - небольшой землянки, в которую вползаешь на четвереньках, и все это укрыто маскировочной сеткой под вид местности. Огневая позиция находилось в мешке между г. Островом и г. Псковом глубиной 12 км и шириной 3 км, так что нас обстреливали со всех сторон, и доступ на нашу ОП был возможен только в ночное время. Впереди, километров 3-5, находилась река Великая.
Мы часто наблюдали, как через нашу позицию летят наши самолёты бомбить переправу через реку, и как они горят. А горят они так: сначала вспыхнет, погаснет и опять вспыхивает и идёт к земле весь объятый пламенем. Также часто мы наблюдали воздушные бои, которые проходили над нами, и падали самолёты, сбитые недалеко от нас.
Мы, как и в школе, начали перед начальством вставать и отдавать честь. Нас предупредили, что этого делать не надо, а только отвечать (если отдается приказ): "Есть!". Раньше отвечали "Есть!", а "Слушаюсь!" стало после войны, когда были заменены Уставы. Армия живёт только по уставам: внутренней службы, караульной службы, строевой, тактический, огневой и др.
Первое время мне было все интересно, рвутся снаряды, ох, как было интересно, но когда увидел убитых и разорванные тела, то настроение сразу переменилось.
При наступлении приходилось перекатывать орудие прямо по телам убитых солдат, там некогда разглядывать, что у тебя под ногами, а стараешься быстрее перекатить и открыть огонь, пока тебя не расстрелял противник.
Артиллеристы в обороне очень много перелопачивают земли, и всё делается в ночное время и замаскировывается перед рассветом, так, чтобы противник не смог догадаться, что там находится ОП. Надо оборудовать основную ОП, запасную, с которой в ночное время ведётся стрельба, ложную. Ложную позицию располагают недалеко от запасной и оборудуют по всем правилам, так, чтобы противник не смог догадаться, что это ложная позиция.
На запасную позицию в ночное время выкатывается орудие, и с нее ведется уничтожение целей противника (днем выявляют цели и готовят по ним данные).
Противник, как и мы, тщательно изучает впереди лежащую местность. На основании полученных данных изображается панорама местности, где наносится каждый бугорок, всё, что есть на местности. Каждый день панораму сверяют с местностью и если появляются какие-нибудь изменения за ночь, то за этими изменениями устанавливается усиленное наблюдение.
На второй день после нашего прибытия убило одного нашего товарища, который вместе с нами учился, но только в другой батарее. Знаю, что он с Горьковского района, а фамилию не помню. Раздели его до нательного белья и закопали в низине, недалеко от огневой позиции. Приказ был - убитых хоронить в нательном белье и без обуви.
Кормили нас вечером в темноте и утром до рассвета, т.к. местность просматривалась со всех сторон. Приносили утром и вечером по два сухарика и по половине котелка баланды. Сухарик откусишь и долго сосёшь, как конфету, боясь проглотить.
Недалеко от нашей ОП (огневой позиции) находилось небольшое озеро, заросшее камышом, вот мы туда каждый день ползали, рвали камыш, а внизу у него корень белый и немного сладковатый. Вот мы и набивали им животы.
С нами из одного котелка питался и командир взвода. Как офицер он получал дополнительный паёк:: немного масла, печенье и папиросы, которыми угощал нас постоянно. Один он его не ел. Это я знаю точно.
В обороне здесь мы стояли довольно долго, и один раз нам приказали в ночное время перекатить орудие на запасную ОП (огневую позицию) и уничтожить цель. Вот как только начало темнеть мы перекатили орудие (это метров 100 от основной ОП), перенесли 2 ящика снарядов осколочных (в каждом ящике по 5 снарядов), т.е. всего 10 штук, навели орудие в направлении цели, по вешке (фонарю) установили прицел и открыли беглый огонь. Это 10 снарядов мы выпустили примерно за 10 секунд. И тут комвзвода схватился за лицо. Пуля попала ему в щеку, выбила зубы и из другой щеки вышла. Он еще отдал приказ, чтобы орудие срочно убрали с запасной позиции на основную. Только успели убрать орудие, как запасную позицию накрыли снаряды, но мы успели убрать орудие и расчет.
После этого нам командиром взвода поставили сержанта из другой батареи. Через некоторое время ему присвоили звание младшего лейтенанта. Он быстро подружился с одним солдатом, и питались они отдельно.
Работа на ОП производится только в ночное время, в дневное время всё замирает, и работы производятся вне зоны видимости противника: чистка орудия, стрелкового оружия, чистка снарядов. Часть солдат отдыхает там, где придётся, но появляться в поле зрения противника никому не дозволяется. За противником ведётся постоянное наблюдение и при обнаружении огневой точки производится запись в специальный журнал.
При одной стрельбе с запасной позиции у нашего орудия не произошло наката ствола. При стрельбе ствол откатывается по направляющим и обратно возвращается на своё место. Заряжающий докладывает: «Откат нормальный!», это значит, что ствол откатился на 750 мм и вернулся в первоначальное положение. У нашего 45-мм орудия ствол откатился, а наката не произошло. У этого орудия противооткатное устройство пружинное (очевидно поломалась пружина). У орудий большего калибра противооткатное устройство гидравлическое. При поломке противооткатного устройства стрелять из орудия нельзя, иначе может вырвать ствол из лафета.
На следующую ночь нам привезли другое орудие, более мощное, 76-мм, образца 1905 г. с коротким стволом, как у мортиры (мортира – это орудие, предназначенное для стрельбы по навесной траектории, что полезно, например, в горах) на деревянных колёсах. Станина у него клепаная, нераздвижная. Поэтому у этого орудия есть должность правильного, т.к. горизонт обстрела у этого орудия очень небольшой, поэтому надо поворачивать орудие вправо-влево для того, чтобы навести орудие в цель. Также привезли снаряды, а поломанное орудие забрали.
У этого орудия другой прицел: т.н. "панорама", из этого орудия можно стрелять с закрытой ОП, т.е. при этом командир огневого взвода не видит цель, а наводит прицел в точку наводки по указанным ориентирам. Орудие на ОП устанавливается с помощью буссоли ПАБ (перископическая артиллерийская буссоль). Снаряды к этому орудию те же, что и к 76-мм пушке ЗИС-3, но еще дополнительно снаряд "картечь". Это когда из орудийного ствола вылетает большое количество шариков и они поражают живую силу противника. Дальность полета снаряда 7800 м, а картечь поражает на 200-300 м от орудия. Я привык работать на прицеле ОП-1-7, а на прицеле «панорама» сложнее, но я быстро освоился. Это орудие не предназначено для борьбы с танками, т.к. начальная скорость снаряда очень мала, из него поражаются огневые средства противника. Затвор у орудия поршневой (не такой, как у ЗИС-3: у него клиновой, вертикальный, полуавтоматический), а этот надо заряжающему открывать и закрывать вручную. Это орудие очень тяжелое и перекатывать на большое расстояние расчет не может, поэтому мы уничтожали цели противника с основной ОП.
Наблюдение за противником ведётся постоянно, и вот однажды, это было примерно в конце мая (1944 г.), увидели на территории противника движущуюся автомашину, сразу же была подана команда "к орудию" и командир орудия начал командовать: "Прицел, уровень один, снаряд, огонь!". Я, наводчик, устанавливал данные на прицеле и наводил в машину. Машина противника подъехала к своей огневой позиции, подцепила орудие и начала движение (мне в прицел всё это было видно хорошо). Расстояние было от нас километра 1,5. Первый выстрел - недолет, увеличили прицел, и вторым снарядом остановили машину, и тут же открыли беглый огонь (беглый огонь ведётся на том же прицеле до полного уничтожения противника). Были уничтожены машина, орудие и расчет противника, но здесь на нас посыпался град снарядов, и из расчета одного человека убило, а двоих ранило, остальные успели в укрытия.
Орудие в капонир мы не спускали, т.к. обратно нам его выкатывать было не под силу, а прицел я постоянно снимал, чтобы его не повредило при обстреле.
За то, что мы уничтожили расчет с орудием и машиной, командир батареи подал рапорт на награждение: командира орудия и меня орденом «Славы III степени», остальному расчёту: медалью «За отвагу», но только командиру дали "Славу", мне медаль "За отвагу", а остальным медали "За боевые заслуги".
На фронте за все успехи награды получал, в основном, командный состав, а солдатам, кроме медали «За боевые заслуги» больше не положено, хотя на фронте всё делалось руками солдат. На фронте о наградах не думали, а думали, как бы поспать, да поесть.
Однажды ребята в деревне Оленино нашли погреб с картошкой, и тогда мы зажили. По ночам варили картошку, и целый день её ели. Правда, картошка была без соли, т.к. соли негде было взять. Первое время от такого питания подташнивало, но потом организм адаптировался.
До июля 1944 г. мы стояли в обороне, постреливали в противника, а он в нас. Перед наступлением дали нам пополнение, завезли (это всё делалось ночью) на орудие пару повозок снарядов и приказали половину из них расстрелять. А это орудие не скорострельное, замок поршневой, надо его открывать вручную, так что за минуту 3-4 выстрела. Патроны унитарные, т.е. гильза с патроном вместе- называется унитарными (единый, составляющий одно целое).
Во время обороны выявляются цели и уничтожаются, а перед наступлением иногда проводят разведку боем, для того, чтобы противник решил, что идёт настоящее наступление, и обнаружил свои огневые точки.
Для уничтожения цели расходуется больше, чем для подавления (заставить огневую точку на несколько минут замолчать) снарядов. Каждый снаряд у 76 мм пушки приравнивается по стоимости к цене пары хромовых сапог.
В то время, пока мы стояли в обороне, воду мы брали из воронки от пятисоткилограммовой бомбы. Воду мы брали ночью, а когда однажды днём кончилась вода, пришлось ползти к воронке, то увидели, что там плавает убитый солдат. Об этом было доложено командиру. После этого мы стали брать воду из озера, и нам начали выдавать обеззараживающие таблетки.
Мы находились на позициях, которые раньше занимали немцы. В овраге была большая немецкая землянка «в семь накатов», и наша пехота в дневное время выводилась с переднего края для отдыха (отсыпаться), а на ночь занимала свои позиции. Землянка была обращена выходом в сторону противника. Вот однажды, в дневное время, когда пехота отсыпалась, а там помещалось не менее 50 человек, в дверь залетел снаряд и все солдаты были похоронены там. Весь потолок обвалился. Я эту землянку видел и после, т.к. там находилась кухня и иногда туда посылали нас за едой.
Был ещё один случай. Перед наступлением один солдат, лет сорока по фамилии Кузнецов, я его фамилию запомнил хорошо, потому что у нас в деревне жили Кузнецовы, и я его спрашивал, не родня ли они ему, взял запал гранаты и начал его пилить напильником. Запал взорвался, взрывом оторвало у левой руки палец и покорёжило руку. Его спросили: «Для чего ты пилил?». Он ответил: «Хотел сделать мундштук». Запал был толщиной с карандаш, красного цвета, внутри его находится гремучая ртуть. Не знаю, чем всё дело закончилось, как посчитали: умышленным членовредительством или неосторожным действием, но в то время за умышленное членовредительство расстреливали, или, в редких случаях, направляли в штрафные батальоны, что, в конечном счёте, тоже верная смерть.
Когда часть находится в обороне, то периодически, один раз в месяц, моют личный состав в бане и прожаривают всё обмундирование. Баня состоит из натянутой палатки в лесу и горячей воды, под ногами набросаны ветки. Солдат отводят для помывки так, чтобы было обеспечено надёжное охранение переднего края. В наступлении помывку личного состава производят во время переформирования, т.е. когда в части осталось мало солдат, и её отводят для пополнения. Иногда переформирование производят без отвода в тыл, на месте, и тогда остаются солдаты без помывки. Перед наступлением также выдают сухой паёк (НЗ), который молодые солдаты сразу съедали, чтобы продукты, если убьют, не пропали даром. Бывалые солдаты, наоборот, перед наступлением ничего не ели и нас предупреждали. Говорили, что, если ранит в живот, то это верная смерть.
В зимнее время солдату ежедневно положено 100г водки или спирта, а в летнее время только при наступлении.
Перед наступлением траншеи подготавливают, для того, чтобы все одновременно могли подняться в атаку. Для этого в траншее делают ступеньки. Солдаты диски автоматов набивают патронами, набирают в вещмешок патроны и гранаты. У меня был автомат ППС и к нему три диска по 32 патрона. Гранаты были:
- противопехотная с деревянной ручкой, на которую надевался металлический чехол для увеличения числа осколков;
- «лимонка» или Ф-1 круглая.
«Лимонку» в наступлении применяют с осторожностью, т.к. осколки имеют зону поражения до 200м. Их бросают только в блиндажи или из укрытия. Гранаты с деревянной ручкой (ручка для того, чтобы можно было дальше бросить) без металлического чехла применяются при наступлении, а с чехлом только в обороне.
Перед наступлением зачитывается приказ командира полка, в котором указывается направление наступления и задача дня, а также какие части придаются, какие поддерживают данный батальон. Командиры батальонов отдают приказ для командиров рот, командиры рот – для командиров взводов и т.д.
Пехота согласовывает свои действия с артиллерией: т.е. когда артиллерия переносит огонь на вторую полосу обороны, пехота должна к этому времени подойти к первой траншее противника и как только огонь переносится, ворваться в траншею противника, не дав противнику придти в себя. Такая тактика была введена 19 ноября 1942г. (День артиллерии). Пока артиллерия обрабатывает вторую полосу обороны противника, пехота должна захватить первую траншею и подойти ко второй, а огонь переносится на третью траншею и т.д., т.е. под «музыку» артиллерии пехота продвигается вперёд. Во время артподготовки артиллерия ведёт огонь по всему переднему краю противника, чтобы пехота противника не смогла вести огонь. Однажды пошли в атаку, и у меня не оказалось сапёрной лопатки. Атака захлебнулась, пехота залегла, а противник ведёт плотный огонь из всех видов оружия. Мне негде было укрыться, но недалеко от меня разорвался снаряд, и я быстро перебрался в воронку, которая меня и спасла.
И вот в конце июля 1944г., после тридцатиминутной артподготовки, пехота перешла в наступление, мы перенесли огонь на вторую траншею противника. Как только пехота форсировала реку Великая, а мы стояли в обороне между городами Псков и Остров, мы вызвали на ОП лошадей и начали переправляться за р.Великая.
Орудие переправляли на понтоне, в виде перетяги, а лошадей вплавь.
Только расположились на новом месте, пришёл приказ от комбата, направить пять человек в пехоту, и моих товарищей из Тевриза: Миселева Серёжу, Моисеенко Геннадия и Фомина Сашу направили в пехоту. При наступлении пехота несёт большие потери, и поэтому комбат постоянно пополняет её из своих резервов. Доходило до того, что на передовую отправляли даже поваров, оставляя батальон без горячей пищи.
Начал и день подходить к концу, когда мы начали рыть укрытие - в первую очередь для людей (ровики), а затем для укрытия снарядов, а затем укрытие для орудия.
С рассветом на другой день мы опять открыли огонь, и пехота пошла в атаку. И так каждый день: днем - воюем, ночью - окапываемся, спим, как придется, прикорнешь - один час или полтора, а иногда и вовсе спать не приходится.
По пути я встретил Миселева Сергея, который шёл с перевязанной левой рукой. У него было паническое настроение, очевидно, он совершил самострел. Я, и все ребята тевризские, поняли так.
Таким образом, продвигаясь по три, пять, иногда десять километров, мы дошли до города Цесис (город в Латвии, 80 км от Риги).
Здесь, при сильном обстреле нашей позиции противником, меня ранило в левый бок (поясница) - осколочное ранение. Я потерял сознание, потом думаю - кто меня мог так сильно огреть по боку, а потом одумался и думаю, что это, наверное, меня ранило, кроме меня еще одного убило (Мохова Вальку). Здесь меня ребята забинтовали и отправили своим ходом в полевой передвижной медсанбат, или еще называют полковой. Там мне сразу сделали укол и перевязали заново, нас набралось человек пять раненых, отправили в дивизионный медсанбат, который находился в небольшом хуторе в сарае. Там были оборудованы нары, и на нары я как лег и проспал 3 дня. Меня разбудят, поем, схожу в туалет и спать. Что было подстелено - не помню. Ранило меня 27 июля 1944 г., а номер медсанбата 302 МСБ. Проспал я до 31 июля 1944 г.

31 июля 1944 г. подъехали грузовые машины, нас погрузили и повезли в г. Луга в ЭГ-1394. По приезду меня раздели догола (молодые девчата, я очень неловко себя чувствовал). Они меня начали обтирать всего мокрой тряпкой и вытирать насухо, а затем меня повезли в перевязочную к доктору. А у меня рана начала вонять, еще в медсанбате я почувствовал запах, т.к. за все это время никто не перевязывал. Доктор как рванул с меня эту повязку, я даже не успел мяукнуть. Пролежал недели две, а рана не заживает, все гниет. Врач спросил меня: "Что, ты сознание терял в момент ранения?", я ответил: "Да". Он говорит: "Значит, осколок где-то в районе позвонка". Рентгена тогда, наверное, не было вообще, поэтому осколок начали искать иглами, и нашли действительно в районе позвонка, разрезали, и осколок вытащили и отдали мне на память и сказали: «Счастливый ты человек, ещё бы немножко и осколок повредил бы позвонок». Я его долго носил, но, в конце концов, потерял. Осколок в длину 4-5 см, зазубренный, шириной около 1 см, ржавый. После этого рана быстро начала затягиваться. Примерно через месяц или немного больше меня перевели в команду выздоравливающих, и зачислили в похоронную команду, копать могилы. В команде нас было пять человек, за день мы выкапывали две могилы, т.к. грунт был песчаный, копалось легко. Кладбище находилось на берегу р. Луга. Река примерно таких размеров, как р. Омь, берег крутой.
Госпиталь от берега находился в метрах 50 в лесу. Город весь был разрушен: торчали одни трубы, да кругом горы кирпича.
Дня через четыре у меня рана снова открылась, меня уложили в постель. Недели через две рана снова затянулась, и я снова попал в команду выздоравливающих, но определили меня в прачечную - помощником к дяде Васе. Мне тогда казался он старым, но ему, наверное, тогда было лет 50, а может и меньше. В прачечной стирали вручную молодые девушки, на стиральных досках. Две мне хорошо запомнились - это Мерзлякова Тося из г. Тихвина и Фаина Круглова из г. Луги.
Стирали постельное белье, нательное белье и бинты, после чего бинты проглаживали и скручивали. Это все делали девушки, а наша работа была - это топка печи (белье все кипятилось), обеспечивать водой. Сами кололи дрова, с утра часов в шесть мы идем и начинаем растапливать печи, а их было две: в одной кипятилось белье, а в другой грелась горячая вода.
Ко мне, когда я только что прибыл в госпиталь, примерно через неделю, заходит в палату старшина и спрашивает: «Кто Ковалевский?». Я отвечаю. Оказывается, он тоже Ковалевский и тоже из г. Могилева, откуда и приехали мои предки. Он в госпитале работал зав. складом ПФС. (продовольственно-фуражная служба,) и он меня пригласил на склад и всё время меня расспрашивал про то, когда мои предки переехали, какое отчество у моего деда, и сказал, что мы, очевидно, выросли из одного корня. Он меня угостил американским сгущенным молоком, я в то время впервые попробовал такую вкуснятину. И так он меня частенько приглашал к себе на склад и угощал то тушенкой, то молоком сгущенным, но сам я стеснялся ходить. Он мне сказал, что первый раз за всю службу встретил однофамильца. Был он в возрасте лет, наверное, сорока, звали Николаем Ивановичем, а я звал его "товарищ старшина". И так я в госпитале околачивался до 9 ноября 1944. После фронта ох как мне понравилось быть здесь. Вовремя кормили, да и неплохо спать на мягкой постели, да и в тепле, но ничего не поделаешь - вызвали на комиссию, врачи посмотрели мою рану и определили, что пора выписывать. И так я оказался в запасном полку - недалеко от города Луги (130 км к югу от Ленинграда), в лесу, в землянке длиной около 100 метров. Земляные нары, настелена солома и покрыты брезентом. Укрывались шинелью. Посредине стояла печка (буржуйка), т.е. бочка, которая постоянно топилась, раскалялась докрасна, но вдали от печки было холодно спать. Ложились спать не раздеваясь, только снимали обувь. Кормежка очень скудная, а гоняли с утра до вечера, не давали посидеть. Ох, как мне после госпиталя не понравилось.
Числа 12 ноября 1944 г. приехал с фронта офицер набирать солдат, построили всех и спрашивают, кто минометчик - выходи из строя. Я знал, что миномет на фронте называли «еврейским ружьем» т.к. он может стрелять из-за дома, из оврага, т.е. у него очень большая навесная траектория. Я вышел из строя и сказал, что я минометчик. Так я попал в минометчики. После я к офицеру подошел и говорю, что я артиллерист 45 и 76 мм пушек, он ответил "Пойдет". По прибытию в часть, а в то время шло наступление в Прибалтике, меня назначили носить плиту, вес которой 19 кг. Миномет 82 мм, вьючный, т.е. таскают на себе, там есть лямки, которые одеваются на плечи. Наводчик несет ствол и прицел, второй номер т.н. двуногу, третий номер - я - плиту, а остальные на себе несут мины. На четвертый день наступления меня и еще несколько человек послали за минами, время было под вечер. Когда мы пришли, в роте произошло происшествие - во время беглого огня разорвало наш миномет. Погиб командир расчета - сержант Коломиец Саша, его почти перерубило стволом пополам, и еще два человека, которых я еще хорошо не узнал, т.к. в роте пробыл 4 дня. А миномет взорвался потому, что заряжающий, когда еще не вылетела мина из ствола, вторую мину начал опускать в ствол. Огонь велся беглый. Заряжающий при стрельбе должен ставить ногу на плиту и чувствовать толчок, когда вылетает мина. Все минометы и орудия, которые стреляют с закрытой ОП, устанавливаются по буссоли (специальный вид артиллерийского компаса) БМТ, позже после войны буссоль БМТ заменили буссолью ПАБ - перископической артиллерийской буссолью.
Итак, я остался без миномета, а в период наступления пехота очень быстро редеет, поэтому постоянно надо ее пополнять, и командир батальона всех людей, где только можно, добирает в пехоту. Так я вместе с одним солдатом был отправлен в пехоту.
По прибытию в батальон доложили командиру батальона, что "прибыли в Ваше распоряжение". Сержант, который находился в штабе, послал меня устранять порыв телефонной линии, а командир батальона, капитан Романюк, сказал мне, если не найду порыва, то дойти до роты, которая находится на высотке, и передать там, чтобы послали на устранение порыва, и двух человек послать в штаб.
Я взял провод в руки и побежал вдоль него по линии. Время было ближе к утру, через некоторое время провод оборвался. Искал долго второй конец провода ползком, т.к. ничего не видно, а провод проходил по опушке леса, то ничего найти не смог, пошел, как мне говорили, по опушке леса в направлении высоты. Вглядываюсь и боюсь, как бы мне не попасть к немцам, т.к. когда идет наступление, сплошного фронта нет. Сплошной фронт только тогда, когда в обороне стоим.
Иду, и всматриваюсь, и прислушиваюсь. Стрельба идет впереди, и вдруг вижу, движутся какие-то фигуры тоже по опушке леса по направлению ко мне. Я остановился за деревом, наблюдаю и вижу, что эти на наших солдат не похожи, а затем и услышал немецкую речь. Здесь я принял изготовку к стрельбе, у меня был автомат ППС (пистолет-пулемет Судаева) с откидным прикладом, и, я сделал длинную очередь по ним и увидел, что один шарахнулся в лес, а двое упали. Я начал искать того, кто убежал в лес, осторожно прошел, нигде никого нет, потом пошел к этим лежащим, не доходя, я еще ударил по ним очередь и потом подошел. Забрал у них автоматы "Шмайсер", у одного был пистолет "Парабеллум", рюкзаки, у одного были часы, и разжился я съестными припасами, т.к. очень хотелось, есть, в основном были галеты и сало шпик. Зашел в лес, присел и наелся от пуза - досыта. На фронте постоянно хочется есть и спать. Принес это все и доложил, что там немцы. Но Романюк, комбат, удивился, сказал, что такого не должно быть, что это очевидно заблудившиеся. Он дал мне второго солдата и отправил снова на высотку в роту. На улице было уже светло, и я воодушевился, что не один я иду, а с напарником, и попутно найдем порыв провода. Связь в армии построена так - старший дает младшему, т.е. полк дает связь в батальон, а батальон в роты.
Мы пошагали, быстро нашли порыв, т.к. было светло, и пришли на высотку, где располагалась рота. Когда мы пришли, противник начал обстреливать из орудий высотку, да такой стрельбой, что офицеры такой стрельбы не наблюдали. Потом, когда я учился в училище, узнал, что это стрельба велась на рикошет. Снаряд проходит под землей сантиметров 40-50, выходит наверх метра 3-4 и разрывается, вся земля ходит как живая, солдат лежит, так его переворачивает. В училище мне на госэкзаменах пришлось вести такую стрельбу на рикошет, сдал неплохо.
После вернулись в батальон, и командир батальона увидел у меня часы швейцарской марки с черным циферблатом, попросил с ним махнуться - пришлось отдать, его часы тоже неплохие, но оказалась штамповка - это часы без единого камня, как только они остановились, их в ремонт не берут. Командир батальона сказал, что будешь находиться в батальонной разведке.
Еще был один эпизод в Прибалтике, в летнее время, месяца и числа не помню (видимо, еще до ранения). Однажды, был с нашей стороны по противнику сильный артналет, и после этого приходит к нам в батальон замполит командира полка и говорит командиру батальона капитану Романюку: «Почему не поднял батальон в атаку после артналета?». Замполит полка был пьяный. Комбат говорит: «Не было приказа». Замполит комполка говорит: «Я приказываю!». Комбат капитан Романюк выхватывает пистолет из кобуры и командует: «Батальон, за мной, в атаку!». Батальон поднялся "Ура!", но противник открыл по нам сильный огонь из всех видов оружия, и снаряд разорвался в метрах 2-5 от Романюка, и его контузило. Атака захлебнулась, и здесь очень много полегло нашего брата. Романюка вынесли с поля боя, в госпиталь он не пошел и находился при батальоне. За него в это время командовал старший лейтенант Степанов, а потом через некоторое время вступил в должность и Романюк. А за Романюком все время ухаживала его жена - Сизова Наташа, 1924 г.р., ее у нас называли ППЖ - полевая передвижная жена. Романюка звали Семен (я слышал, так его звала жена). Он родом из города Умань Киевской области.
Итак, наступление наше остановилось на Курляндском полуострове (Латвия). Там находилось 32 дивизии, немецкие и прибалтийских республик.
Там мы простояли около месяца. 27 декабря 1944 г., после 45 минутной артподготовки перешли в наступление, на исходное положение для атаки выходили по противотанковому рву, в котором была вода, и она замерзла, и одна была пробоина снарядом, потом она подмерзла, и ее присыпало снегом. Я как шел, так и провалился в эту воронку немного ниже пояса. Я был одет в валенки, ватные брюки и фуфайку, так мокрым и пришлось идти в атаку. За первый день мы продвинулись около 1 км. Вечером уже начало темнеть, наступление прекратилось. Старший сержант, фамилию не помню, говорит - я приметил на «нейтралке» (ничейная территория между воюющими) убитую лошадь, схожу, принесу мяса. Он ушел, а мы ждать, пождать - его нет, послали солдата узнать в чем дело, он ушел и через некоторое время тащит сержанта - он был мертв. Ребята сняли с него валенки, и я их одел, а свои мокрые оставил в траншее, т.к. мы остановились в немецкой траншее.
На фронте как надели на тебя зимнюю форму, так и не раздеваешься до самой весны, или пока тебя не убьют.
Хочу описать, как мы зимой спасались от холода. На взвод оборудуется землянка, небольшая, примерно 3х3 м, которая, если есть материал - доски, бревна накрывается и засыпается землей, и маскируется, да так, чтобы противник не увидел никакого изменения в ландшафте. Обычно выбирается низинная местность или овраг, который находится недалеко. Материал берется из разрушенных деревень, если есть чем - обшиваются стены. Вход в землянку завешивается плащ-палаткой. Вход в землянку очень низкий и туда входишь, согнувшись, или вползаешь. В землянке устанавливают небольшую печку из разного доступного материала, которую топят только в ночное время. Освещение - бензином: устраивают светильник из гильзы, гильзу сплющивают, наливают бензин, добавляют соль (для экономного расходования топлива), и кусок тряпки, как фитиль. Там постоянно отогреваются человек 4-5, а остальные находятся в траншее. Также солдаты отрывают в траншее т.н. «лисьи норы», в которые залезает солдат и спит там, закрывая вход.
Зимой, при наступлении, старались остаться в траншеях противника, а если в чистом поле, то искали большую воронку, углубляли ее и сверху накрывали плащ-палатками. Если находились в разрушенном населенном пункте, там ищешь или подвал, который уцелел, или солому, или сено.
Наступали три дня и продвинулись вперед километра на четыре, в батальоне осталось солдат человек 70, не более, а в наступление пошли при полной укомплектованности батальона (750 человек). Больше продвинуться вперед не смогли, остановились в обороне.
Дня через четыре пришла нам смена (новое подразделение), а нас сняли, отвели в тыл, погрузили в поезд и повезли в неизвестном нам направлении (январь 1945 г.). В Курляндии мы стояли между Тухумсом и Либавой (Лиепая). Вагоны - теплушки с нарами и соломой. Здесь мы отогрелись, отоспались, как следует. Ехали мы очень долго, потому что приехали в г. Львов уже тепло, в каком месяце не знаю (конец февраля - начало марта 1945 г.). В то время я, например, не знал ни месяца, ни числа.
Во Львове мы стояли дня три, в это время младший лейтенант Крылов Вася, родом он из Магадана, пригласил меня в город, а там мы с ним зашли в ресторан, и он меня угостил кружкой пива и научил меня есть раков. Со Львова целый день шли пешком и остановили нас в лесу на переформировку. Мы вошли в состав 1-го Украинского фронта, которым командовал Конев. Здесь нас помыли в полевой бане и переодели в летнюю форму.
Пополнение получали «западниками», с которыми даже разговаривать было трудно. Здесь пару недель учили их стрелять и наступлению. Учили ползать по-пластунски. Потому, что когда идешь в атаку и падаешь, то надо переползать в другое место, чтобы противник не знал, в каком месте ты поднимешься. Батальон был сформирован в полном составе - это около 750 солдат.
Нас построили, и повели на передовую за р. Одер (Нижняя Силезия, до войны - немецкая, после войны - польская территория). В 3 км от реки ночью мы заняли оборону, а утром противник открыл по нам артиллерийский огонь в течение 30 минут и перешел в наступление, хотел нас сбросить с плацдарма, и потеснил нас назад к Одеру на вторую позицию, т.е. пришлось отступить. Но здесь к нам подошли танки, и мы восстановили прежнее положение.
Через некоторое время - не помню не только числа, но и месяца, когда перешли в наступление, но хорошо помню, что было тепло и сильная грязь, что танки застревали в грязи.
Первый город за Одером, который мы брали, Обер-Глагау (19 марта 1945 г. - прим. ред.), в нем были окружены немецкие войска и власовцы. Впервые я здесь встретился с власовцами. Этот город мы брали 2 дня. Очень было сильное сопротивление, особенно действовали снайпера. На второй день заняли окраину города, и продвижение остановилось. После того как комбат приказал поджигать все, что возможно (ветер был в сторону противника), после этого начали успешно продвигаться. Но улицы были забиты повозками с ранеными немцами, техникой, танками, так что продвигалась только пехота. Да, я вспомнил, что при подходе к городу немцы хотели прорваться на нашем участке обороны. Пехоты немецкой было до батальона. Но был открыт такой с нашей стороны огонь из всех видов оружия, что они не смогли захватить даже первую траншею. Были все полностью уничтожены.
Здесь же при взятии г. Обер-Глагау, когда пошли в атаку, был сильный огонь противника, и пехота залегла, а раз ты лег, то надо в первую очередь спрятать голову в укрытие, а для этого нужна лопатка, я ее не носил. И хорошо, что рядом разорвался снаряд - и воронка от снаряда меня спасла.
Здесь мне попался один власовец, которого я ранил, и он мне успел сказать, что он из Воронежской области. Я запомнил только это, а он мне сказал полностью свой адрес, которого я, конечно, и не старался запомнить, потому что был до такой степени озверевшим, что, когда я оказался в помещении и глянул на себя в зеркало, то я себя не узнал. Я никогда и не думал, что глаза бывают такими красными (налитыми кровью) и чумазый как черт.
В наступлении большую часть находишься на подножном корму, что где найдешь. На территории Германии питания было много, так как жители бросали свои дома, все бросали и бежали, куда глаза глядят. Была у них сильная пропаганда, что русские всех расстреливают, насилуют и т.д. А нам, как только подошли к границе, зачитали приказ, что за грабеж и насилие привлекать к ответственности.
Во время войны и после с территории противника имели право посылать домой посылки: солдаты и сержанты - 5 кг, а офицеры - 10 кг. Мне удалось послать одну посылку во время войны и одну после. Мать мне написала в письме после получения первой посылки, что эта посылка спасла семью от смерти. Всё, что я выслал, она поменяла на картошку, и семья питалась только одной картошкой.
После захвата города Обер-Глагау нас посадили на танки и вперед - на город Россельвице (Германии Верхняя Силезия Козельскии р-н, после 2ой Мировой отошел к Польше - прим. ред.). Не доехали до города, противник открыл ураганный огонь. Мы спешились и вперед за танками. С ходу захватили город Россельвице. Здесь в городе был нам небольшой передых, пополнились личным составом и опять вперед - на город Констиненталь.
При зачистке одного населенного пункта на улице разорвался снаряд, двоих солдат убило, одного ранило, а меня сильной взрывной волной отбросило. У меня сразу после этого появился сильный шум в голове, зазвенело на разные звуки, из носа пошла кровь. Я на это не обратил внимания и при входе в одно здание вытащил пистолет "Парабеллум" и хотел его перезарядить, заметил, что в нем сидит осколок, и он не работает. Пришлось его бросить. Если бы не пистолет на боку, меня прошило бы этим осколком насквозь. Тогда я понял, что меня какая-то сила поддерживает. После освобождения населенного пункта за селом остановились в оборону. У меня самочувствие было плохое, тошнило, шум в голове, рвота, и я посмотрел на свои руки - были надутые жилы, и тело было красное, а также плохо слышал. Командир взвода, младший лейтенант Крылов, отослал меня в передвижную полковую медсанчасть (ППМ). Когда я туда прибыл, уже темнело, врач, майор Шульга, меня осмотрел и отправил в медсанбат.
В медсанбате я отсыпался не менее пяти дней, и когда я отоспался, врач снова осмотрел и говорит, что сейчас более-менее лучше и сказал, что пойдешь в свою часть. Я, конечно, боялся, что меня могут направить в другой полк. Я обрадовался, что иду в свою часть, так я привык к ребятам и командованию, потому что мы прошли длинный путь и хорошо знали друг друга.
Батальон второй, 166 стрелковый полк (1ый Украинский фронт), в котором я прошел боевой путь с ноября 1944 г, город Констиненталь брал без моего присутствия. Я прибыл в свой батальон, который стоял в обороне за населенным пунктом, мне неизвестным. Мое возвращение было, примерно, в двадцатых числах апреля 1945 г.
Да, я забыл, что когда меня выписывали из медсанбата, меня полностью обмундировали на складе ОВС, так как мое обмундирование пришло в негодность, и было сильно загрязнено. Мне выдали английскую шинель зеленого цвета и ботинки красные, а также нательное белье и верхнее обмундирование.
Но ботинки через неделю по грязи развалились, т.к. подошва и ботинки сами были сделаны (мы считали) из прессованной бумаги. Пришлось обувью поделиться с немцами. И у меня оказались хорошие офицерские сапоги. По прибытию в часть меня направили во взвод управления младшего лейтенанта Крылова, который находился в обороне недалеко от города Грац (город на юго-востоке Австрии). В следующий день мы перешли в наступление, противник большого сопротивления не оказал, и мы хотели сходу взять город Грац, но здесь было оказано сильное сопротивление, много наших ребят полегло. Командир батальона капитан Романюк передал по цепи: "Ребята, если возьмем город, то до утра будем отдыхать". Была подана команда: «Вперед, в атаку, ура!» и город был взят. Ночью часа в два приходит к нам в батальон зам. комполка по политчасти и говорит: "В 4-30 утра настройте радиостанцию на такую-то волну, будут передавать важное сообщение". Мы все собрались у приемника и ожидали сообщения.
И точно, в 4-30 8 мая передавать начал мужской голос, что германские войска капитулировали. Что здесь начало твориться, и здесь на этой волне начала передавать Прага - тонкий женский голосок сообщал, что в Праге восстание, и немцы их истребляют. "Помогите, братики родные"- звучал женский голос.
Что начало твориться в нашей части, огонь был открыт такой силы, что рядом стоять и разговаривать было невозможно. После всей этой шумихи поступил приказ: "Двигаться на Прагу!", но не тут-то было, немец оказывал сопротивление, и в одном бою убило осколком прямо в сердце моего лучшего друга - разведчика Котова Геннадия, с Курляндской группировки и до конца войны я прошел вместе с ним. Из шестерых ребят, которых забрали осенью 1943 года, на четверых получены похоронки, один пропал без вести. Вернулся я один.