Староста.

Старостой посёлка немцы назначили Володю, совсем молодого, на начало войны ему было 17 лет. Возможно они рассчитывали, что он – внук пана Козляковского, поэтому почему то, сослужит им верно.

Ночью, зимой 42-го Володя в тайне покинул немецкую штаб(канцелярию), и обежал ближайшие деревни. Сообщая что: «Немцы и полицаи объезжают дома и арестовывают людей по заранее составленному списку. Быстрее одевайтесь и уходите из дому». Списки видимо он успел разглядеть где то в штабе, и предполагаю знал кого предупреждать. Предупредил – а сам бегом в свою деревню, чтобы не заметили его отсутствия. Хоть расстояния были и не большие между деревнями, а делать это было весьма небезопасно.

Осенью 43-го немцы увозили в Германию девушек и парней. Володю, как и многих мужчин из окружающих деревень привезли на железнодорожную станцию Пхов. Из них многие понимали: загрузят в вагоны и повезут в Германию. Надо было действовать, надо было бежать! Договорились, как только стемнеет, сначала одна, а затем другая группа незаметно от охраны ускользнёт, а затем, разбившись по двое, будут пробираться домой.

Шли поздно вечером, ночью, а днём прятались в стогах сена, находили разные укрытия. Хотелось есть. Он и его товарищи иногда днём заходили в деревни, разузнав, что там нет немцев. Представлялись всякими умельцами, кто портной кто художник, плотник и т.д..

Все, кто тогда убежал из Пхова, добрались до своих семей. Один только юноша – Никита – побоялся бежать. Не вернулся.

Напуганные тем, что немцы и полицаи ночью насильно забирают людей для отправки в Германию, девушки, молодые женщины, подростки стали прятаться. Сестра Владимира Аня и его молодая жена Моня (поженились во время войны) прятались в доме Дубровых (в бывшем доме Козляковского). Получается, что Анюта пряталась в доме своего деда. В его кабинете.

А подросшие за два года оккупации парнишки прятались от угона в Германию в самом отдалённом углу огромного сада Козляковского. Сад был оконавлен с юга, запада. Вокруг него росли липы, белая акация. Парнишки в канаве сделали углубление, натаскали соломы, а разросшиеся кусты белой акации были хорошей защитой от любопытных глаз.

Из рассказа: Зинаиды Ефимовны Дуброва

Наша семья занимала кухню и бывший кабинет Козляковского. Помню: открывается дверь в комнату, заходит власовец. Анюта и Моня – на полу, приготовились спать. Волнение мамы, сестёр, Анюты, Мони передалось и мне. Наверное, поэтому я запомнила этот вечер. Власовец, облокотившись на комод, разговорился. Долго не уходил. А за высокой дверью нашей комнаты были классные комнаты, где этой осенью жили немцы и власовцы. Анюта и Моня прятались, как говориться, под самым носом врага. Этот власовец, что пришёл тогда, напугав всех нас, приходил и потом. Он не выдал. Попросил мою сестру Розу (1929 года рождения), когда закончится война, написать письмо его жене и сообщить, что он тогда был жив. Роза письмо написала. Власовцы – два-три человека – приходили к маме на кухню, садились за стол и пели про Стеньку Разина.

Вечером с мамой стоим на крылечке. Она, как всегда, держит меня за руку. Чёрное небо и… огромное зарево пожаров. Языки пламени высоко поднимаются в небо. Казалось, горит полземли. Это горели Острогляды, Бурки, Красная Гора, Глуховичи, Ильичи, Нудичи. Зловещее пожарище вокруг нашего посёлка, деревень Рафалов, Козелужцы, казалось, поглотило всё, что было на земле.

А на следующий день рано-рано утром, за пять минут, как говорила мама, власовцы и немцы погрузились на свои машины и уехали в сторону Острогляд. Понимая, что могут вернуться и поджечь школу, мама в окоп, вырытый папой в начале войны, побросала самые нужные вещи. Тепло одевшись, наша семья ушла на улицу посёлка. Большинство рафаловцев покинуло свои дома и тоже ходили по улице туда-сюда, поглядывая на дорогу в сторону Острогляд. Через несколько часов все увидели, как движется машина. Люди поняли, что немцы едут поджигать школу, колхозные постройки, мельницу.

Машина проехала посёлок и направилась в сторону деревни Рафалов. Уже миновала ветряную мельницу… Парнишки, что прятались в углу сада, увидели, что ей до деревни оставалось несколько десятков метров, и тут… как из-под земли появились наши и расстреляли эту машину. Из неё выскочило двое немцев. Бросились бежать по полю в сторону рафаловского сада. Одного настигла пуля возмездия. Другого, раненного в ногу, не стали преследовать, понимая, что ему всё равно не уйти. А этот немец бежал «прямо в руки» нашим парнишкам. Они его схватили, повалили наземь. Из соломы сделали куль, запихнули в рот фашисту, подожгли: «На, фриц, кури!» Эти парнишки, прячась в канаве сада, вечером и ночью видели вокруг горящие деревни: на севере, востоке, юге, а на западе – Хатуча, Богуши. За всё, за всё они так покарали фашиста.

А в это время рафаловцы увидели, как со стороны одноимённой деревни идут наши.

Владимир ушёл в Красную Армию. Дошёл до Берлина. В последнее время службы был адъютантом у генерала. Награждён орденом Красной Звезды. Жил сначала в Рафалове, где после войны у него родился сын Владимир, а затем переехал в Брагин.

После войны  

Построил небольшой дом, уговорил «бедноту» переселиться туда, а сам стал жить в той половине дома, откуда выселили его дядю Максима Георгиевича. Добрым словом вспоминали поселковцы Владимира Котова, когда он, живя в Рафалове, но работая в какой-то заготконторе Брагина, помог реализовать богатейший урожай яблок. У каждого крестьянина свой сад, яблок много. Владимир у своего дома в Рафалове устроил приёмный пункт: огромные весы, ящики. Грузовая машина по нескольку раз в день увозила в Брагин отменные яблоки. Цена за килограмм: от 10 до 20 копеек. В списке награждённых орденом «Знак Почёта», который содержится в книге «Памяць», значится Владимир Иванович Котов, главный агроном управления сельского хозяйства Брагинского райисполкома. 

Ездил Владимир Котов к своему дяде Максиму в Котлас. Но север не понравился, не стал там жить.