Боевой путь

     Окончил 8 классов  и 20 июня 1941года сдал последний экзамен по литературе: «Выпало счастье продекламировать стихотворение Лермонтова «Родина»:

Люблю отчизну я, но странною любовью!

Не победит ее рассудок мой.

Ни слава, купленная кровью,

Ни полный гордого доверия покой,

Ни темной старины заветные преданья

Не шевелят во мне отрадного мечтанья.

Но я люблю - за что, не знаю сам -

Ее степей холодное молчанье,

Ее лесов безбрежных колыханье,

Разливы рек ее, подобные морям;

Проселочным путем люблю скакать в телеге

И, взором медленным пронзая ночи тень,

Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,

Дрожащие огни печальных деревень;

Люблю дымок спаленной жнивы,

В степи ночующий обоз

И на холме средь желтой нивы

Чету белеющих берез.

С отрадой, многим незнакомой,

Я вижу полное гумно,

Избу, покрытую соломой,

С резными ставнями окно;

И в праздник, вечером росистым,

Смотреть до полночи готов

На пляску с топаньем и свистом

Под говор пьяных мужичков.

В душу мне впала любовь к родине навеки, на всю жизнь!».

     Отец прадедушки работал бригадиром тракторной бригады и за нехваткой рабочей силы (трактористы ушли на фронт) обучил его работе на тракторе.

     2 августа 1942 года прямо с поля вызвали в военкомат с предложением пойти на фронт добровольцем. У Павла Григорьевича был особый документ – броня, позволяющий ему, как труженику тыла не участвовать военных действиях. Но, тем не менее, в свои 17 лет он принимает непростое решение – записаться в ряды красной армии.

     В тот же день весь район собрали у р.Кумылга (500-700 чел.) и в ночь отправились в Сталинград.

     Вот как вспоминал в своих записях прадедушка путь до города: «В ночь выехали на лошадях в Сталинград. Конечно, на лошадях находились  наши мешки с сухарями, а мы все бежали за следом. Днём передвигаться было запрещено, могли разбомбить немецкие самолёты. Днем мы спали, а ночью передвигались по направлению к Сталинграду. Сопровождал нас полковник запаса Фролов Арсений Иванович, который, опасаясь дезертирства, разбил нас на группы по 50 человек. К счастью все до одного солдата прибыли на станцию «Сталинград-II». Расположились в парке возле вокзала, неподалёку от нефтебазы».

     Здесь, в Сталинграде Павел Григорьевич принял «боевое крещение»: «Не знаю, успели ли  выехать конюхи на лошадях, налетели немецкие самолёты и  стали бомбить базу, а мы рядом. Поднялся густой дым, летели осколки от бомб. Здесь мы приняли «Боевое крещение», здесь я увидел, что такое война. То было днём, а ночью бомбили город, разбомбили железнодорожный состав на берегу р.Волги с продуктами и спиртом».

     Затем в своих заметках прадедушка отмечает особенно день после бомбёжки: «Утром выдали винтовки, противогазы и вещмешки (чтобы в них сложить сухари). Отобрали 10 человек из «кумылжан»». Отряду был отдан приказ охранять повреждённый состав, не допускать растаскивание,  в случае неповиновения – строгое наказание. Охраняли продукты трое суток, пока всё не погрузили на машины. За добросовестное исполнение задания нам выдали рыбные консервы.

     После продолжительных бомбёжек  солдат направили на окраину города копать окопы до конца августа. В начале сентября отправили на укрепление передовых рубежей. Прадедушка попал в пулемётно-артиллерийскую роту, в которой было 110 человек.

     «После победы под Сталинградом наша рота в составе дивизии погнала немцев  до г. Ростова. Вошли в Ростов, оттуда вышли к Ворошиловграду. Моей основной работой в это время была подача снарядов к 76 мм пушкам, затем был телефонистом. В одно время был пулемётчиком».

      Прадедушка особенно отметил весьма необычную встречу: «Под Ворошиловградом  ночью при ремонте кабельных телефонных линий нас было двое. Ночь была тёмная. Я услышал говор. Зарядили винтовки, я выдернул чеку из гранаты (лимонки), хотел бросить, но заговорили по-русски. Отбросил  гранату, она взорвалась, но нас и тех, кто говорил, не задело. Дождались рассвета, это оказались двое солдат, на пилотках у них буквы «РОА», «Власовцы». Привели их к командиру роты и сдали в плен.

      Из Ворошиловграда перебросили в Таганрог, из Таганрога пошли гнать немцев над морем. По дороге ночевали в лесополосе, немцы заметили большое скопление людей и техники и среди ночи подошли корабли и прямо с моря открыли огонь. Мы прошли 80 км без боя, под обстрелом, из нашей роты никто не погиб. Погибло много солдат (дивизии), но нам повезло с боями дошли до Мелитополя, тут страшная картина, что осталось после этого побоища. Трупами устлана была вся земля. Даже дорогу расчищали от убитых наших и немецких солдат. Я видел,  когда растаскивали трупы с наших солдат снимали ордена, медали и забирали себе. С немцев снимали часы, особенно охотились за швейцарскими. Я говорю: «Ребята, что же вы делаете? Зачем вам чужие награды нужны?» Некоторые и сейчас носят чужие награды». Видимо к его словам так и не прислушались сослуживцы.

      Поводом к такому выводу послужил следующий эпизод биографии моего предка: « Прошли эту страшную картину на Мелитопольском направлении, здесь также было много подбитой нашей и немецкой техники: танки, орудия, автомашины. 31 октября 1943 года подошли к г.Геническу, к Арабатской стрелке тут же нас переправили на стрелку по темному расположению недалеко от высоты и задача была поставлена взять высоту. Командир ботальона  просил самолёты. Ему сказали: возьмёте без самолётов. Главная задача взять г.Керчь. Это был четвёртый украинский фронт.

 1 ноября 1943 года при взятии высоты в меня попал снайпер, пуля вышла за ухо, чудом остался жив. Когда подошли ко мне, лежащему в луже крови солдаты  говорили: «…Чего его отправлять, он всё равно не будет жить», но санинструктор  Катя настояла на том, чтобы отправить меня в медсанбат. А после, вечером меня на носилках перенесли в Мелитополь, через сутки отправили в госпиталь. После отправки ночью налетели самолёты и разбомбили школу, где располагался медсанбат, все раненые солдаты погибли.
   Очнулся я в Мелитополе в халате без документов. Перевезли меня в г.Тбилиси, оттуда с историей болезни 28 января 1944 года отпустили в отпуск с открытыми ранами. 
   17 июля 1944 года был зачислен в 356-й запасной полк в Красные казармы, где и продолжил службу до конца войны». 

Позже со стороны прадедушки поступали многократные заявления с просьбой восстановления его участником Сталинградской битвы: «Медаль и удостоверение остались в гимнастёрке, которую  с меня сняли солдаты».