Мужики из Станичной слободы, которую отсекала от города железная дорога, в основном трудились в железнодорожных мастерских. Работали кузнецами, клепальщиками, котельщиками.
Здоровые мужики жили в слободе! Иначе и не годились бы для того тяжелейшего труда, что ждал их ежедневно на рабочих местах.
Семьи, как правило, в Станичной слободе были многодетные. Четверо, пятеро детей – обычное дело. Жены, естественно, на работу не ходили, а занимались лишь домашними заботами, которых было всегда через край.
В одной из таких семей за два года до Октябрьской революции родился Василий Михайлович Корнеев. Из тех далеких времен запомнил он, что отец был крепким и сильным, а мать – умной, рассудительной, спокойной.
Детство и юность Василия пришлись на бурное время становления Советской власти, на размах и энтузиазм первых пятилеток. В эти годы он закончил среднюю школу, а затем – ремесленное училище, называвшееся тогда ФЗУ. Получив профессию, стал работать на вагоноремонтном заводе, выросшем на месте дореволюционных железнодорожных мастерских.
Но в слесарях долго не задержался. В стране началось Кривоносовское движение. Был брошен клич: «Молодежь – на паровозы!»
- Из ФЗУ я вышел с профессией помощника машиниста, - рассказывает Корнеев. – Так что для меня место на железной дороге сразу нашлось. В армию уходил из паровозного депо.
Парень из Станичной слободы вобрал в себя лучшие качества своих родителей. От отца – крепкое здоровье и физическую силу, от матери – ясный ум, сильный характер. Все это помогало, когда учился, когда работал и когда попал служить на военно-морской флот.
Морская служба из-за начавшейся войны с фашистами растянулась для борисоглебца на целых десять лет. Воевал здесь же, в балтийских водах, где проходил службу.
Два интересных эпизода из своих военных будней рассказал мне Василий Михайлович. Разумеется, они не представляют собою исчерпывающей картины всего, что пришлось пройти и испытать моряку-балтийцу во время обороны Ленинграда. Но, тем не менее, эти эпизоды довольно впечатляющи.
- Летом 1941 года шли жестокие бои у реки Нарвы. Наш корабль прикрывал отступающие войска. Во время одного из авианалетов мы сбили бомбардировщик. Он упал недалеко от небольшого безымянного островка. Летчикам удалось выбраться из самолета и на резиновой лодке добраться до заросшего деревьями и травою островка.
По приказу командира корабля была создана команда для захвата находящихся на острове вражеских пилотов. В составе этой группы был и я.
На спущенной с корабля шлюпке добрались до берега. Ребята ушли на остров, а меня оставили в шлюпке. Я немного подождал и решил тоже сойти на берег. Иду себе, осматривая незнакомую местность. Вдруг слышу – выстрел. Пуля просвистела где-то рядом. Вторым выстрелом сбило с головы бескозырку. Я упал на землю и переполз к лежачему неподалеку дереву. Оружия у меня не было, и это усугубило мое незавидное положение.
Я стал осторожно выглядывать из своего укрытия и вскоре увидел человека, пытавшегося меня убить. Это был высокий, плечистый немец. Лицо его было в крови, и он шел в мою сторону. В руке сжимал пистолет. Не знаю, чем бы это все закончилось, если бы не рухнул навзничь обессиленный ранением вражеский летчик. К тому же и наши ребята подбежали, услышав пальбу. Никого, кроме скончавшегося от ран пилота, мы не нашли. Те двое как в воду канули. Прочесали мы островок вдоль и поперек, но пришлось ни с чем возвращаться на корабль.
В тот же день к нам на катере прибыл контр-адмирал. На борту катера находились так же прибывший новый командир корабля и …два немецких пилота со сбитого бомбардировщика. Те самые, которых мы не могли найти. Их резиновую шлюпку заметили на шедшем к кораблю катере и подобрали. На допросе летчики сказали, что они отплыли в море, чтобы их не захватили в плен. Ночью они намеревались вернуться, забрать своего раненого командира и уйти к своим. Но планам этим не суждено было сбыться.

Поступил приказ о захвате «языка». Была создана группа из нескольких матросов, возглавляемая лейтенантом Агеевым. Он говорил на немецком языке, а в Петергофе, в большом доме, жила его сестра. И как раз там немцы разместили свой штаб. Мы, облачившись в маскхалаты, пошли в тыл к немцам. Добрались до Петергофа. Агеев хорошо ориентировался в знакомой ему местности. Когда подходили к штабу, нас заметил часовой. Агеев издалека сказал ему по-немецки, мол, свои, заблудились. Одним словом, отвлек его разговором, а ранее зашедший с другой стороны дома матрос Степанов подобрался к часовому и оглушил прикладом. Мы беспрепятственно вошли в штаб и захватили двух разомлевших в тепле офицеров. Вывели их из дома. Тут нас снова заметили немцы и открыли стрельбу. Во время стрельбы ранили одного из матросов. Потом убили Агеева. Задели одного из немцев. Он отстал и потерялся в начавшейся метели.
Мы остались с немцем вдвоем. Метель усиливалась. Я стал не на шутку опасаться, что не найду пути в Кронштадт. Немец оказался смышленым человеком. Он заметил, что я не очень уверенно выбираю путь, и тал жестами и знаками советовать мне, куда идти. Не хотелось ему замерзать под снегом русской вьюги. Я доверился немцу и не ошибся. Мы все-таки вышли на нашего часового, и я благополучно сдал «языка» своим.
Войну Василий Михайлович закончил старшиной первой статьи. Домой возвратился в канун 1947 года. Послевоенная и дальнейшая жизнь Корнеева в основном связана с воспитанием молодого поколения. Работал мастером производственного обучения в тогдашних железнодорожном и ремесленном училищах, а затем двадцать лет подряд заведовал учебными мастерскими в школе № 1.
Вполне благополучно сложилась и семейная жизнь. Вырастил двух дочерей. Сейчас у них свои семьи, дети. Одна живет в Риге, другая – в Борисоглебске. Двадцать лет назад Василий Михайлович ушел на пенсию. Но без дела не сидел. Восемь лет работал на бывшем лодочном причале, расположенном в районе слияния. Два сезона дежурил на речном спасательном посту. Ну и, конечно же, не упускал возможности порыбачить. Василий Михайлович – рыбак. Не какой-то там карасник, когда рыба сама цепляется на крючок. Василий Михайлович ловит со дна на горох. Его рыба – язь, сазан, лещ, крупная «королевская» плотва. Рыбак-гороховик может сидеть над удочкой и полчаса, и час, но если рыба возьмет насадку, то тут уж не промахнется. Мастерская подсечка – и красавец язь – на крючке.
- Ловил сазана на восемь килограммов, попадались язи и лещи на два с половиной килограмма.
- Скоро опять придется открывать рыбацкий сезон, – говорю Василию Михайловичу.
- Староват я стал, - отвечает он. – На многое уже не гожусь. Ведь раньше у меня две своих лодки были. Я далеко по Хопру уходил. Теперь ни сил, ни здоровья для этого нет. Где-нибудь поблизости от города на бережке придется пристраиваться. Да, жаль, конечно, что уходят годы, уходит здоровье, уходят силы. Да, жаль, конечно, что уходят годы, уходит здоровье, уходят силы. Но здорово, что под Борисоглебском есть чистые, светлые, не угробленные цивилизацией Хопер и Ворона. А настоящему рыбаку и не обязательно куда-то далеко забираться. Если умеешь ловить, то везде поймаешь. И. Лукьянов.