КОГДА СОЛДАТ ПЛАЧЕТ…

Нашим отцам, дедам и прадедам, посвящается…

Моего деда, Комякова Дмитрия Васильевича, война застала на пороге школьной скамьи. Вчерашний выпускник, ещё безусый юноша, пройдя ускоренную подготовку на курсах Кировского танкового училища, попадает на Калининский фронт.

Будучи совсем ребенком, я неоднократно просил дедушку рассказать мне про войну. Дмитрий Васильевич очень не любил рассказывать и освежать в памяти события тех дней. Очень много боли и страдания они принесли. Но то, что дедушка мне рассказал, я навсегда сохранил в своей памяти. Я буду вести повествование от первого лица, именно так я когда-то услышал неторопливый рассказ моего деда…

В начале декабря 1942 года на Калининском фронте, у города Белый шли упорные бои. Наша бригада действовала совместно с добровольческой Сибирской дивизией. Я, 19-летний танкист, с двумя кубарями лейтенанта.

Неудачи начались еще до атаки. Одна тридцатьчетверка – средний танк, провалилась в болото, когда часовая стрелка неумолимо приближалась к урочной цифре. Вижу, как мрачнеет лицо комбрига, подполковника Артамонова…

Танки идут в атаку в шахматном порядке.

Доходим до линии, где залегли роты сибиряков. Короткая остановка для посадки десанта. С десяток автоматчиков, молодых ребят, в белых маскировочных халатах, быстро подсаживая друг друга и балагуря, облепили машину. Кто примостился сбоку на крыльях, кто сел сзади на жалюзи. Теперь полный вперед на укрепления врага. А огонь оттуда все усиливается.

Скорей к вражеским окопам! Только тогда обнаружится главное преимущество танков перед обычными пушками: тяжелый вес и маневренность. Стальные подвижные крепости будут давить технику и живую силу врага, сеять панику. Да если и фашистские танки выползут, не страшно: наши танки Т-34, не говоря уж о КВ, сильнее! Десятки танков с крестами на боках видел я своими глазами на поле под Белым. С оторванными башнями, с развороченными пушками, с разорванными гусеницами.

Кричу башнеру-заряжающему – маленькому, хрупкому Антонову, который по возрасту годится мне в отцы, только одно слово «Заряжай». От залпов наших пушек во вражьем стане взлетают вверх раскованная земля, разрушенные дзоты. Танки бьют с ходу и с коротких остановок.

В танке видимость вообще плохая, а тут, как назло, наступающим бьет в лицо ветер, поземка с крупками снега.

На мгновение высовываюсь из люка: теперь и видно, и слышно гораздо лучше. Все гудит и сотрясается. Но что это? Впереди ярким факелом вспыхнула тридцатьчетверка. В голове вихрем проносится мысль: «Горит Трунов! Комроты!»

Слева по вспышкам определяю цель. Пушка! «Антонов! Осколочным!» Один выстрел, другой… «Получайте, гады!» Вспышки слева прекратились.

В стальной коробке холодно, но мне жарко, и я расстегиваю свою серую длиннополую шинель. Вижу, что и Антонов взмок. Замечаю, что механик-водитель взял курс куда-то вправо. Кричу ему: «Ваня, Трунов горит! Не подставляй бок! Держи прямо!

Танки – артиллерия скоростей, артиллерия мгновений. Опоздаешь на секунду – сам станешь мишенью! И я опять нажимаю на гашетку, выпускаю снаряд за снарядом.

В прицельное приспособление замечаю, что теперь уже справа от моего курса вспыхнул и остановился Т-34. Знаю, что в этой головной машине, наш комбат, коммунист, отважный человек с орденом Красного Знамени на груди. Теперь впереди танкового батальона, а может быть, и всей бригады мой танк.

«Неужели не дойдем. Ведь вот они! Иван четвертую!». Страха не было, было неистовое желание давить, расстреливать фашистских извергов. «Вперед, вперед!»

Вдруг снаряд разворотил трансмиссию. Машина остановилась. Моторная перегородка, сорвавшись с болтов крепления, ударила меня по спине. Мотор горел как бы нехотя: голубовато-желтые струйки огня лизали его со всех сторон. «Огнетушитель!». Второй снаряд, влетевший в башню, потряс машину, убил Антонова, искалечил меня. Снаряды пощадили только сидевших снизу земляков – ивановцев Даниловых.

Задыхаясь в дыму и пламени, отдаю последний приказ: «Покинуть машину!» Левой, сильно израненной рукой, из последних сил дергаю крышку верхнего люка и с трудом вываливаюсь из танка. Танкошлем остался висеть на проводах, включенных в переговорное устройство.

Кровь хлещет из обеих рук, ноги, лица. Отползаю немного к какому-то маленькому оголенному кустику. Пытаюсь индивидуальным пакетом унять кровь на правой руке. Бесполезно…

Стонали земля и небо. Впереди догорали два Т-34, почти рядом в пламени и дыму стояла беспомощная, как и ее хозяин, недавно грозная машина. Немного сзади в небольшой лощине виднелся подбитый КВ. У богатыря заклинило башню, и танкисты на ходу пытались устранить неисправность. А около КВ, как ребенок около взрослого, стоял маленький танк Т-70 и из лощинки, как из укрытия, бил из своей крохотной сорокапятки по гитлеровцам.

Различаю темные силуэты и других остановившихся машин. Замечаю нескольких убитых автоматчиков, разметавшихся, словно в бреду. Вижу солдата маленького роста. Ухо его солдатской шапки наполовину срезано: большой осколок вошел прямо в висок. Снег на шее уже не таял, но окоченевшие руки по-прежнему сжимали автомат… А моя тридцатьчетверка горит: пламя над машиной метра два высотой, в левом боку башни виден зияющий провал. «Болванкой, гад… Из крупнокалиберных…»

Затрещали патроны, не выпущенные по врагу, ухнули раскалившиеся снаряды и топливные баки с газойлем – многотонную башню подняло вверх, словно пушинку, сбросило на землю. Вот и все. Вместо двигающейся и стреляющей, живой машины груда обгорелого, закопченного металла!

Не вижу всей картины разыгравшейся битвы. Но для меня ясно главное: танки не прошли, не пройдет и пехота. Скоро живые подберут мертвых, помогут раненым. Танки, сердито ревя моторами и лязгая гусеницами по замерзшей земле, вернутся на исходные позиции. А некоторые так и останутся стоять на месте…

Ползу назад. Думаю: «Почему так случилось? А может быть, фашисты перехитрили нас, успели подбросить артиллерию и хорошо пристрелять местность на направлении главного удара?» Вопросов рой, а ответов ни одного.

Ползти становилось все труднее. Пытаюсь это делать на спине. Разум никак не хочет мириться с тем, что на правой руке вместо пальцев торчат косточки. В голове в сотый раз всплывает картины виденного: горящие танки, любимый комбат, заряжающий Антонов, автоматчики в белых маскировочных халатах, мертвый солдат с автоматом в руках. Ошеломленный всем увиденным и тем, что со мной произошло, не чувствую ни боли, ни леденящего холода, ни бьющей в лицо поземки. Нервы мои сдают, горло сжимают спазмы, я глотаю слезы. Сознание теряет ясность. Перед глазами пляшут какие-то цветные круги, и я бессильно опускаю голову в снег…

В марте 1943 года, когда солнечные лучи начали ласково пригревать землю, прочитал я, лежа на госпитальной койке, сообщение о том, что освобожден город Белый. Как жаль, что это произошло без меня!

Я рассказал только лишь о своем деде. А сколько их было! Великих отцов, дедов и прадедов, чьим мужеством ковалась непростая для нашей страны победа. Внешне неприметные обычные люди в минуту смертельной опасности они становились тверже стали, ярче огня. Многие погибли смертью храбрых, умерли от ран после войны. Но дело свое они сделали. И помять о них никогда не умрет. Ведь такими их воспитали родители и такими они воспитали нас с Вами! Есть такая профессия – Родину защищать!

подполковник Костюченко А.Н., внук Дмитрия Васильевича