ВСЕ ЭТО БЫЛО НА ВОЙНЕ (о Кочерге Вере Ивановне)

Она ковыляла, опираясь на палку, волоча раненую ногу. Впереди, поддерживая друг, друга, шли бойцы. Каждый из них, как и она —в окровавленных бинтах. Спустились в небольшую ложбинку. Вера плелась позади всех, радуясь, чтo сегодня нет пока тяжелораненых и не надо тащить носилки, замирая при каждом стоне лежащего на них. Радуясь, что все три «ее» осколка впились только в ногу, и она хоть и с по­мощью палки, но все-таки может идти самостоятельно. Ногу нещадно жгло, хотелось присесть, отдохнуть, но надо было быстрее довести ране­ных до госпиталя, пока есть силы. Хорошо еще, что ее автомат взял один из бойцов, чтобы хоть немного помочь.

     И вдруг им в лицо застрочил пулемет. Раненые, иду­щие первыми, упали, подко­шенные пулями. Остальные бросились на землю, отпол­зая за камни, жидкие кусти­ки. Вера скатилась какую- то глубокую, узкую яму, по­росшую рыжей травой. Серд­це бешено колотилось. Наве­рху некоторое время слыша­лись стрельба, взръры. Они удолялись в сторону передовой.Потом все стихло. Через некоторое время послышалась немецкая речь. Вера еще си­льнее вжалась в землю, свернувшись в клубочек, наско­лько это было возможно. Не­мцы прошли мимо.

     Девушка решила подождать до ночи, а там под прикры­тием темноты попытаться вы­браться, добраться до своих. Но ни в эту, ни в следующую ночь ей это не удалось. Шел холодный осен­ний дождь. Стены ямы про­питались водой и по ним со­вершенно невозможно было выкарабкаться наружу. К то­му же раненая нога сильно распухла и болела. Вера про­мокла насквозь и вся дро­жала от холода. Ей хотелось есть. Хоть бы маленький сухарик. Или лепешку из поло­вы пополам с лебедой. Такую, как пекла она двенад­цатилетней девчонкой в го­лодном тридцать третьем, пытаясь спасти от смерти маму и младших сестренок. Они тогда жили в деревне с красивым названием Сереб­рянка. Шла коллективизация. Отец, мать и старший брат записались в колхоз и работали тама в деревне оста­лась Вера с малышами. Ро­дители или братишка приез­жали в выходные и празд­ничные дни, привозили про­дукты, помогали нарубить дров. А потом отца убили кулаки, мама от горя слегла. И стало совсем худо. Без хлеба. Первым умер братиш­ка, потом сестренка и мама.

  ...На третью ночь с неимо­верным трудом Она выбра­лась из своего убежища. Кое-как доползла до ближайших кустов, осторожно раздвинула их и... увидела невдалеке две немецкие палатки. То ли по­левой госпиталь, -то ли по­ходная кухня. С ужасом по­няла, что находится далеко от своих в тылу врага. Если бы не ранение! Не доползти ей до своих с такой ногой. А в случае чего и защищаться нечем. Всего-то из оружия при ней: санитарная су­мка, погоны младшего лейте­нанта на плечах, да партби­лет в нагрудном кармане. Перед глазами полыхнула белая девичья спина с кро­вавой пятиконечной звездой. Так расправились фашисты с юной санитаркой, сопровож­давшей раненых и попавшей в плен.

     Прошел и день, и другой, а наши не возвращались, и по-прежнему ветер доносил до нее обрывки чужой речи.

     Как ни трудно, ни го­лодно жилось ей с сестренками до войны, и все-таки какая это была хорошая жизнь. Особенно в последние годы. Как было тихо, весело. Ни оглушительных взрывов, ни окровавленных человечес­ких тел, ни этого липкого ужаса, когда слышишь пронзительный свист падающего прямо на тебя снаряда, а ты лежишь на земле — малень­кий, живой комочек и мо­лишь бога, чтобы он проле­тел мимо. Днем принимала новорожденных в сельской больнице, ухаживала за ни­ми и их счастливыми мамами, а вечером бегала с под­ружками на танцы и, забыв про усталость, лихо отплясы­вала. Война огненным смер­чем ворвалась в жизнь, все перевернув по-своему. Теперь Вера принимала не новорож­денных, а раненых бойцов в далеком Нальчике, где в од­ном из институтов располо­жился эвакогоспиталь и где она работала в отделении тяжело раненых. Делала им уколы, перевязывала раны, кормила и поила из ложеч­ки, писала письма родным под их диктовку, не зная ка­кие тяжкие испытания ждут ее впереди.

...А силы таяли с каждым днем, и однажды ее молнией пронзила мысль О том, что когда придут наши, она уже не сможет выбраться из этой проклятой ямы. Они, наверняка, считают ее погибшей и ни кто не догодается искать ее сдесь. Вера вспомнила, что в прош­лый раз видела рядом с ямой ручей, вдоль которого росли большие деревья.

— Подкопаю углубление под корнями и спрячусь там, — решила она.

     От слабости кружилась го­лова, на раненую ногу нельзя было опереться, мокрая, за­липшая грязью шинель стала неимоверно тяжелой, не за что было ухватиться руками, подтянуться. Девушка, то и дело соскальзывая, падала на дно ямы, но отдохнув, упря­мо карабкалась вверх. И вы­карабкалась. С большим тру­дом доползла до ручья, жад­но припала к чистой воде. Напившись, из последних сил доползла до ближайшего де­рева. Ей несказанно повезло. Под его корнями оказалась глубокая заброшенная нора. Не то лисья, не то волчья. Здесь было теснее, чем в яме, зато суше и, как ей по­казалось, теплее. Она устало закрыла глаза...

     В марте 1942 года ее из го­спиталя переведя в действую­щую армию, командиром санвзвода. В те дни ее диви­зия находилась в Ставрополь­ском крае. Перед ней стояла серьезная задача: остановить врага, не допустить его к Грозному, к нефти. С этой зада­чей дивизия справилась с че­стью - враг был отброшен от города. А вскоре ее пере­бросили в Краснодарский край, севернее Новороссийс­ка. Запомнились бои за Крымск. Когда поднимались по южному склону, моросил дождь, стали спускаться по северному - попали в силь­ный снегопад. Шли, провали­ваясь в глубокий снег. Про­мокшие шинели задубели, с ходу вступи­ли в бой. Снег, ветер, почти ничего не видно. Порой труд­но было разобраться где свои, где немцы. Как нелегко было разыскивать раненых и вынести их с поля боя. В такой круговерти. Выбили немцев из окопов и блиндажей и в одном из них разместили тяжелораненых. Те, кто еще мог держать в руках оружие, были в окопах, в тот день отбили семь атак противника. Ночью у Веры поднялась высокая температура, но ут­ром она продолжала выно­сить раненых с поля боя. И в тот момент, когда она тащила раненого на плащ-палатке, ее настигла вражеская пуля. Но и тогда санитарка не бросила своей ноши. Истекая кровью, дота­щила - таки бойца до своих окопов.

...Вера открыла глаза, смеркалось. Сквозь корни дерева немного просматривалась юж­ная часть ложбинки. По ней шли фашисты - пополнение на передовую. Туда, откуда несколько дней назад ушла Вера с раненым бойцом. Дождавшись, когда немцы скроются из виду, девушка выбралась из но­ры, разбинтовала ногу. Раны под мокрыми, грязными бин­тами гноились. Хорошо, что в санитарной сумке еще остава­лось немного бинтов и стреп­тоцида, которым она время от времени присыпала раны. Ее терзал голод. И когда засы­пала, ей снилось, что она си­дит за столом, на котором исходит паром картошка, бе­лой горкой лежит ароматный довоенный хлеб... Просыпа­лась от дразнящего, запаха свежеиспеченного хлеба. Ей становилось все хуже. Деву­шка то впадала в забытье, то приходила в себя и, чтобы ото­гнать назойливые мысли о еде, перебирала в памяти вой­ну. День за днем, бой за бо­ем.

     После первого ранения, под­лечившись в госпитале, она попала в восемнадцатую ар­мию, отдельный рабочий ба­тальон, который был живой ниточкой, связывающей Ма­лую землю с материком. Но­чью в Геленджике катера загружали с     медикаментами, продуктами питания, боепри­пасами и в кромешной тем­ноте через Новороссийскую бухту шли к Малой земле. Разгружались, брали на борт раненых и до рассвета воз­вращались в Геленджик. И все это-под обстрелом врага, в шторм. Раненых осторожно укладывали на палубе. Вера каждому из них надевала спасательный круг на слу­чай, если катер разбомбят. Сколько раз в те страшные ночи их катер был живой мишенью для вражеских летчи­ков. Каждая из них для плывущих на катере могла стать последнеи.

     В одну из таких ночей, ко­гда под обстрелом Вера с матр по пояс в воде пе­реносила раненых с берега на катер, ее вновь ранило. На счастье ранение оказалось легким.

Во скольких кровопролитных боях довелось учавствовать ей. Ходила с бой­цами в разведку. В июле 1944 года часть стояла недалеко от чешского селения. Получили приказ: незаметно пройти в селение, разведать располо­жение немецких войск, места скопления их танков, артил­лерии. Ночью небольшой от­ряд разведчиков, среди кото­рых была и Вера, осторожно направился в сторону селе­ния. Они узнали все, что ну­жно, и возвращались назад, когда Вера заметила лежаще­го человека. Решила, что это наш раненый. А когда под­ползла к нему, оказалось не­мец. Лицо искажено болью, на гимнастерке запеклась кровь, а в глазах страх и не­нависть. Вера схватилась за автомат, но командир развед- роты перехватил ее руку.

- «Язык» этот очень кста­ти, сестричка, перевяжите его.

     Ее затрясло от лютой не­нависти к этому неподвижно лежащему фрицу. Перевя­зать - значит помочь. Фаши­сту - помочь? Она как ная­ву увидела те черные столбы под Керчью, на которых поч­ти два месяца висели трупы наших бойцов, высадившихся с первым десантом и заму­ченных фашистами. Увидела испещренное глубокими во­ронками поле боя с окровав­ленными телами, полыхаю­щие избы, крик беззащитных детей, которых фашисты хла­днокровно сжигали в этих избах. Всю войну она только и делала, что выносила с по­ля боя солдат, скошенных фашистскими пулями. Сама была дважды ранена ими. А теперь — спасти этого фаши­ста?

- Верочка, это не просто фашист. Это «язык», который может дать сведения в допо­лнение к данным разведки. Ты должна оказать ему по­мощь, — не приказывал, про­сил ее командир разведроты.

...Вера потеряла счет дням и ночам, которые провела в норе под корнями дерева. Со­бытия последних лет переме­шались в ее памяти. То она видела себя на полях сраже­ний иод Керчью, то ей каза­лось, что она опять наступа­ет на мыс Херсонес. В тот день ее батальон выбил нем­цев из первой линии оборо­ны, В азарте гнали бегущих фашистов до второй. Здесь, в окопах, завязался рукопаш­ный бои. И надо было не то­лько перевязывать раненых, но и отбиваться от врага. На­ступление было столь стреми­тельным, что артчлерщсты, не успев сориентироваться, открыли огонь по вторым окопам. И попал ее батальон под перекрестный огонь. С одной стороны - немцы, с другой - наши. А пули и снаряды, они ведь не разби­раются где свои, где чужие. Хорошо артиллеристы быст­ро разобрались и перенесли огонь в глубь немецкой обо­роны...

Тот последний бой 13 ок­тября 1944 года был на тер­ритории Чехословакии. Вера и ее помощник, пожилой са­нитар, торопливо окапыва­лись, когда почти одновре­менно рядом с ними разорва­лись два снаряда, ранив и Ве­ру, и ее помощника. Сколько же дней и ночей лежит она в этой норе? До слез обидно отстать от своих, когда по всему видно, близится конец войне. Столько Прошла и вот на тебе. Умрешь от ран и го­лода в этой звериной норе и никто тебя здесь не найдет. Отчаяние охватило ее.

И тут она услышала стук копыт. Он приближался, становился все явственнее, гром­че. Неужели наши?! Неужелй дождалась?! Забыв об ос­торожности, выбралась из но­ры и увидела ребят из своего батальона. Не закричала - застонала. На большее уже не хватило сил. Ее увидели. С трудом узнали в этом исто­щенном полуживом младшем лейтенанте свою «сестренку», веселую, быструю и отчаян­ную. Было это 27 октября 1944 года. Выходит, тринад­цать суток просидела она в яме и норе, раненая, промо­кшая до нитки под холодным дождем, без крошки хлеба, но не сдавшаяся на милость вра­гу...

После войны Вера Ивановна Кочерга, ра­ботала в комнате матери и ребенка Джамбулского же­лезнодорожного вокзала, и не могла без слез вспоминать о тех страшных днях и ночах. С каким нас­лаждением ела она тот горя­чий, жидкий картофельный суп, которым угостили ее та­нкисты осенним днем. А по­том - снова госпиталь, снова — передовая. Бой за Оломеец был для Веры и ее однополчан Последним в той страшной и долгой войне. Во­сьмого мая 1945 года город был взят с боями, а на сле­дующий день пришла долгожданная Победа...

Аня и Катя не узнали сес­тру, когда она вернулась с фронта. Повзрослевшая, под­тянутая, в гимнастерке, ки­рзовых сапогах, но все такая же веселая, добрая и забот­ливая. Ордена Красной Звез­ды и Отечественной войны II  степени, медали «За отвагу», «За оборону Кавказа», «За освобождение Крыма»," «За победу над Германией» мело­дично позвякивали у нее на груди. Уже в семидесятых командир полка Николай Сер­геевич Гладко (ныне покой­ный), писавший историю пол­ка, разыскал Веру Ивановну. Он сообщил, что в архиве об­наружил наградные докумен­ты на ее имя. И в 1974 году в Джамбулском горвоенкомате Вере Ивановне вручили ме­даль «За боевые заслуги». Орден Отечественной войны I степени.

Вера Ивановна Кочерга уже будучи на пенсии, про­должала трудиться. Она час­то встречалась со школьника­ми и студентами, рассказыва­ла им о том, что пришлось пережить ей и ее боевым то­варищам в суровые годы вой­ны. Чтобы знали они, какой ценой досталась Победа, что­бы ценили и берегли мир, за­воеванный их отцами и ма­терями, дедушками и бабушками.

В каких кровопролитных боях довелось участвовать ей Керчь, Се­вастополь, мыс Херсонес, Мукачево, Ужгород, Тамань. Каждый бой оставил в ней свой след.