«Я был призван в армию в июле 1942 года Спицевским райвоенкоматом Ставропольского края. Был направлен в Житомерское пехотное училище, которое в то время дислоцировалось в г.Ставрополе. В августе 1942 года г.Ставрополь был занят немцами. Житомирское училище, его курсанты и я в том числе были эвакуированы и размещены в г.Сталинире Грузинской ССР. Там из курсантов училища было сформировано несколько истребительных противотанковых батальонов. Первыми были отправлены на фронт 71 и 72 батальоны. Какова их судьба, мне неизвестно; среди курсантов прошёл слух, что что они пропали без вести. Затем был направлен на фронт мой батальон, в котором я был номером противотанкового ружья. Мы были вооружены, кроме того, винтовками, гранатами и бутылками с зажигательной смесью.
Батальон следовал со стороны г. Орджоникидзе через г.Ардон Ставропольского края. Это было в октябре 1942 года. Когда мы уже выходили из г.Ардона, нас обнаружила «рама» и навела на нас двухмоторные бомбардировщики. На окраине города были окопы, наверное, отрытые жителями города, и мы в них укрылись от бомбёжки. Я поставил своё ПТР на краю окопа и взял на прицел один из самолётов,который, как мне показалось, пикировал прямо на меня. Я успел сделать два выстрела. Один самолёт стал падать, за ним потянулась полоса дыма. Затем он ударился о землю и взорвался. Когда немцы отбомбились командиры стали выяснять, кто стрелял; но я не сказал, так как опасался, что сделал что-то не так, стрелял без приказа.
Далее мы проследовали к селу Чикола Ставровольского края, и на северной его окраине закрепились. Я отрыл себе окоп. Ко мне подошёл мой помкомвзвода. Как его зовут, я не знал, знал только, что он помкомвзвода. Дело в том, что кроме курсантов и офицеров училища, в батальон были зачислены в г.Сталинире много других солдат, сержантов и офицеров, которых мы увидели буквально накануне выхода из г.Сталинира. Было видно по их поведению, что это опытные люди, уже учавствовали в боях. Таким был и мой помкомвзвода. Его присутствие придало мне уверенности.
Было видно, что гитлеровцы в скором времени начнут атаку. Помкомвзвода приказал мне взять его автомат и отсекать пехоту от танков, а стрелять из ПТР он будет сам. Я передал ему ружьё и сумку с патронами, которую носил как заряжающий. В сумке было 18 патронов вместо 20 по положенности. Когда же он спросил, где ещё два патрона, я ответил, что израсходовал их, когда стрелял по самолёту. Он отругал меня за то, что я не сказал об этом ещё в Ардоне и сказал, что доложит об этом командиру батальона и убежал. Когда он вернулся назад, то похвалил меня и сказал, что я буду представлен к награде. Это было примерно часов в восемь утра. В это время, как я понял, командир батальона был ещё жив. Был ли я представлен к награде или нет, не знаю.
Вскоре после этого немцы начали атаку танками и пехотой. И того и другого было очень много. Помкомвзвода приказал подпустить немцев поближе, затем зарядил ружьё и хотел дать команду открыть огонь. Да не успел. Разорвался снаряд, унесло нашу маскировку. Сошкой от ружья меня ударило в висок, а его прямо в лоб. В казённике ПТР образовалась трещина длиной сантиметров в 15, а шириной такой, что в ней был виден патрон. Стрелять из ружья уже было нельзя. Командир соседнего взвода приказал мне отдать патроны другому расчёту. Когда я нёс
патроны, меня контузило в голову, я упал и потерял сознание. Сколько лежал, не помню. Когда очнулся — бой продолжался. Я добрался до окопа другого расчёта и там меня перевязали. К тому времени я потерял много крови и сил, делал много ошибок. 4 бутылки с горючей смесью я израсходовал на один танк, потому, что бросал их неточно и не добрасывал. Тогда бросил противотанковую гранату. На этот раз удачно. Граната хоть и мощная, но сделала такие разрушения, которые ей не по силам. Борта танка упали на сторону, пушка с башней улетела метров на 30, а корма и лобовая часть остались на месте. Говорили, что это взорвался его собственный боекомплект. Бой продолжался до самой темноты. Мы сожгли и подбили 17 танков Т-III и Т-IV, а наш батальон был уничтожен почти полностью. Кто-то крикнул, когда уже стемнело и бой окончился, чтобы оставшиеся в живых собрались в одном месте.
Мне показалось, что помкомвзвода жив, и я попытался вытащить его из окопа. Но там было тесно, а я ослабел от раны и контузии и не смог это сделать сам. Тогда я взял уцелевшее оружие и боеприпасы и отнёс их к месту сбора. Затем я и ещё два человека вернулись к моему окопу. Но помкомвзвода был уже мёртвым. Мы вернулись к месту сбора, но там к тому времени уже никого не было. Тогда мы пошли в село Чикола и там заночевали. Жителей в селе не было. А утром в село вошли немцы, и нас захватили в плен и поместили в лагерь. Там меня перевязал немецкий врач, так как никто из солдат не мог толком перевязать мне голову.
Пока я был в лагерях, три раза убегал... ...Третий побег оказался удачным. В феврале 1945 года, в Австрии, я убежал из лагеря и добрался до своих. Я был снова взят в армию, служил до конца войны и был демобилизован в 1947 году...
...Несколько фамилий, несмотря на давность лет остались в памяти и я их перечислю...может быть, к счастью, кто-то из них ещё жив.
Это: Орлов — первый номер моего ПТР; Гафуров — санинструктор; Мирошниченко Александр, Перцев Александр (мои односельчане — погибли); Нечаев; Кокарев.»

1) Бои за Кавказ в конце 1942г. были связаны с большими потерями в составе батальона истребителей танков в котором воевал мой отец. Больше всего батальон пострадал от авиабомбардировок. Отец считал хорошую лопату чуть ли не такой же ценностью как винтовка.

2) Убегавших из плена немцы подвергали показательным наказаниям для устрашения других. Отец чудом остался жив после побегов. Многие убегавшие были или показательно расстреляны или забиты до смерти. Отцу переломали пальцы на руках. Пальцы его были как барабанные палочки, с утолщениями на концах. Держать в руках мелкие предметы (швейные иглы и т.п.) он не мог, почистить картошку и другие действия на кухне - большая для него проблема. А вот топор, лопата, вилы и пр. - залюбуешься.

3) Трагикомический случай. После избиения у отца были вывихнуты плечевые суставы и руки не работали. Не помню всех подробностей, но как-то так получилось, что в сильнейший мороз отцу нестерпимо захотелось "по маленькому". А как без рук? Мужчины поймут. И рядом был только немецкий конвоир. Наших никого не было. Короче немец расстегнул, "подержал", стряхнул, застегнул. Фактически это, при данных обстоятельствах, было равно спасению жизни. "Наделать" себе в штаны на сильном морозе вдали от тепла - равно гибели. Или сильному обморожению и всё равно гибели, только позже и с мучениями.

4) Как это ни странно, описанный выше эпизод был уже вторым случаем спасения жизни отца немцами. Первый был сразу после попадания в плен. Отец был контужен и ранен в голову. Перебиты какие-то сосуды, толком остановить кровотечение и перевязать другие солдаты не умели. Отец рассказывал, что он был как очень сильно пьяный. В лагере немецкий врач остановил кровь, подштопал и перевязал.
Эти два эпизода я даже хотел написать на сайт "Народная история", но прочитав там про случай как несколько перепуганных немцев, простых солдат, помогали рожать русской женщине в течении нескольких суток, не стал. А то получается, что они появились у нас чуть ли не с гуманитарной миссией.

«Я был призван в армию в июле 1942 года Спицевским райвоенкоматом Ставропольского края. Был направлен в Житомерское пехотное училище, которое в то время дислоцировалось в г.Ставрополе. В августе 1942 года г.Ставрополь был занят немцами. Житомирское училище, его курсанты и я в том числе были эвакуированы и размещены в г.Сталинире Грузинской ССР. Там из курсантов училища было сформировано несколько истребительных противотанковых батальонов. Первыми были отправлены на фронт 71 и 72 батальоны. Какова их судьба, мне неизвестно; среди курсантов прошёл слух, что что они пропали без вести. Затем был направлен на фронт мой батальон, в котором я был номером противотанкового ружья. Мы были вооружены, кроме того, винтовками, гранатами и бутылками с зажигательной смесью.
Батальон следовал со стороны г. Орджоникидзе через г.Ардон Ставропольского края. Это было в октябре 1942 года. Когда мы уже выходили из г.Ардона, нас обнаружила «рама» и навела на нас двухмоторные бомбардировщики. На окраине города были окопы, наверное, отрытые жителями города, и мы в них укрылись от бомбёжки. Я поставил своё ПТР на краю окопа и взял на прицел один из самолётов,который, как мне показалось, пикировал прямо на меня. Я успел сделать два выстрела. Один самолёт стал падать, за ним потянулась полоса дыма. Затем он ударился о землю и взорвался. Когда немцы отбомбились командиры стали выяснять, кто стрелял; но я не сказал, так как опасался, что сделал что-то не так, стрелял без приказа.
Далее мы проследовали к селу Чикола Ставровольского края, и на северной его окраине закрепились. Я отрыл себе окоп. Ко мне подошёл мой помкомвзвода. Как его зовут, я не знал, знал только, что он помкомвзвода. Дело в том, что кроме курсантов и офицеров училища, в батальон были зачислены в г.Сталинире много других солдат, сержантов и офицеров, которых мы увидели буквально накануне выхода из г.Сталинира. Было видно по их поведению, что это опытные люди, уже учавствовали в боях. Таким был и мой помкомвзвода. Его присутствие придало мне уверенности.
Было видно, что гитлеровцы в скором времени начнут атаку. Помкомвзвода приказал мне взять его автомат и отсекать пехоту от танков, а стрелять из ПТР он будет сам. Я передал ему ружьё и сумку с патронами, которую носил как заряжающий. В сумке было 18 патронов вместо 20 по положенности. Когда же он спросил, где ещё два патрона, я ответил, что израсходовал их, когда стрелял по самолёту. Он отругал меня за то, что я не сказал об этом ещё в Ардоне и сказал, что доложит об этом командиру батальона и убежал. Когда он вернулся назад, то похвалил меня и сказал, что я буду представлен к награде. Это было примерно часов в восемь утра. В это время, как я понял, командир батальона был ещё жив. Был ли я представлен к награде или нет, не знаю.
Вскоре после этого немцы начали атаку танками и пехотой. И того и другого было очень много. Помкомвзвода приказал подпустить немцев поближе, затем зарядил ружьё и хотел дать команду открыть огонь. Да не успел. Разорвался снаряд, унесло нашу маскировку. Сошкой от ружья меня ударило в висок, а его прямо в лоб. В казённике ПТР образовалась трещина длиной сантиметров в 15, а шириной такой, что в ней был виден патрон. Стрелять из ружья уже было нельзя. Командир соседнего взвода приказал мне отдать патроны другому расчёту. Когда я нёс
патроны, меня контузило в голову, я упал и потерял сознание. Сколько лежал, не помню. Когда очнулся — бой продолжался. Я добрался до окопа другого расчёта и там меня перевязали. К тому времени я потерял много крови и сил, делал много ошибок. 4 бутылки с горючей смесью я израсходовал на один танк, потому, что бросал их неточно и не добрасывал. Тогда бросил противотанковую гранату. На этот раз удачно. Граната хоть и мощная, но сделала такие разрушения, которые ей не по силам. Борта танка упали на сторону, пушка с башней улетела метров на 30, а корма и лобовая часть остались на месте. Говорили, что это взорвался его собственный боекомплект. Бой продолжался до самой темноты. Мы сожгли и подбили 17 танков Т-III и Т-IV, а наш батальон был уничтожен почти полностью. Кто-то крикнул, когда уже стемнело и бой окончился, чтобы оставшиеся в живых собрались в одном месте.
Мне показалось, что помкомвзвода жив, и я попытался вытащить его из окопа. Но там было тесно, а я ослабел от раны и контузии и не смог это сделать сам. Тогда я взял уцелевшее оружие и боеприпасы и отнёс их к месту сбора. Затем я и ещё два человека вернулись к моему окопу. Но помкомвзвода был уже мёртвым. Мы вернулись к месту сбора, но там к тому времени уже никого не было. Тогда мы пошли в село Чикола и там заночевали. Жителей в селе не было. А утром в село вошли немцы, и нас захватили в плен и поместили в лагерь. Там меня перевязал немецкий врач, так как никто из солдат не мог толком перевязать мне голову.
Пока я был в лагерях, три раза убегал... ...Третий побег оказался удачным. В феврале 1945 года, в Австрии, я убежал из лагеря и добрался до своих. Я был снова взят в армию, служил до конца войны и был демобилизован в 1947 году...
...Несколько фамилий, несмотря на давность лет остались в памяти и я их перечислю...может быть, к счастью, кто-то из них ещё жив.
Это: Орлов — первый номер моего ПТР; Гафуров — санинструктор; Мирошниченко Александр, Перцев Александр (мои односельчане — погибли); Нечаев; Кокарев.»