"Мой папа Казаков Иван Иванович до войны жил и работал на прииске «Козлово», Нерченско-заводского района, Читинской области. Работал он в золотой промышленности горным мастером, был стахановцем. Здесь и застала его война в 1941 г., ему было 27 лет, у него была семья: жена и дочь Аллочка, т.е. я. Мне было тогда 4,5 года и, конечно, я смутно помню события тех лет. Но по рассказам мамы знаю, что папа сразу пошёл на фронт, хотя мог бы получить бронь, ведь золото очень было нужно стране. Но об этом тогда никто не думал. Мы с мамой провожали его в г.Чите. Я только помню, что было очень много народу на читинском вокзале и все мужчины, в том числе и мой отец, были одинаково одеты (в военной форме). Запомнила я это, видимо, потому, что папу мне было непривычно видеть в такой одежде. На вокзале было шумно и даже весело, и мне было совершенно не понятно, почему плачет мама, да и другие женщины тоже. День отправки папы на фронт запечатлён на фотографии, которая и по сей день у нас хранится: папа в военной форме, улыбающаяся я и с заплаканными, опухшими глазами мама.
А потом потянулись долгие годы ожидания. Я помню, как мы ждали писем от пап. Они приходили в виде бумажных треугольничков, но очень редко. Писем ждали и в тоже время очень боялись. Ведь скольким людям письмо обжигало руки, ранило сердце, если в нем сообщалось о гибели самого родного человека….
В каждом письме папа рассказывал, как героически сражаются его товарищи, и поэтому не было никакого сомнения в том, что фашисты будут разбиты и победа будет за нами….
Нам несказанно повезло: мы не получили ни одного письма с похоронкой (на фронте был не только папа, но еще и два его родных брата). Не получили и сообщения о безвести пропавшем, такое сообщение было ни менее горьким, чем похоронка, хотя, начиная с 1943 г., от него не было ни одной весточки. Мы старались найти объяснения этому. К тому времени мы с мамой переехали на крайний Север, в Хабаровский край, прииск Баладэк, куда был переведен муж папиной сестры. Это было почти Заполярье….. Мы заставляли себя думать, что в такую даль, да еще с фронта просто не доходит почта, потому и нет писем.
Но всё было по-другому. Воевал папа на Орловско-курском направлении, был пехотинцем в полковой разведке. И хотя о себе и о войне он не очень любил рассказывать, как и все фронтовики, но мы-то понимали, что такое 1941-1943 гг., что такое пехота, и что такое орловско-курское направление. О том, как он воевал, рассказывают его боевые ранения и награды, которых у него немало.
Мы потом только узнали, что самое тяжёлое ранение он получил на Курской дуге. В бессознательном состоянии он был доставлен в полевой госпиталь. Полевые хирурги, низкий им поклон, всеми силами спасали жизни наших солдат. Но страх перед гангреной заставлял действовать быстро, и раненные часто оставались без руки или ноги, а то и без обеих. Моему папе повезло, спасибо медсестре, которая настояла не ампутировать руку, спасибо хирургу, который на это пошел.
Руку папе сохранили. Но это ранение было не единственным, поэтому целый год он лечился ещё в разных госпиталях. Домой он вернулся только в конце 1944 г. Грудь в наградах, а рука согнута в локте, она не выпрямлялась, совершенно мертвые пальцы. Но все равно это счастье, папа живой и нет пустого рукава гимнастерки».