Мой отец – Карпов Виктор Михайлович, 1924 года рождения, 14 сентября. Уроженец Саратовской области, села Анновка Хвалынского района.

1924 год – самый «выбитый» год. Так мне сказал один знакомый. Сам бывший военный и «афганец».

Вдумайтесь в эти слова!

Самый «выбитый» год. Война началась 22 июня 1941 года. Это значит, что примерно половине мальчишек 1924 года рождения не исполнилось и 17 лет.

Из 48 молодых людей, призванных и ушедших на фронт в одно время вместе с моим отцом из Волжского Военкомата города Саратова, вернулось домой только восемь. Восемь!... Из сорока восьми! Из них только один «целый», остальные раненые, контуженные или инвалиды, как и мой отец…

Как и всякий фронтовик-окопник, мой отец не любил рассказывать о войне. Он отступал от этого правила только на День Победы. В этот день мой непьющий отец делал себе нехитрую закуску, наливал стопку, другую. Иногда один, а иногда с таким же, как и он, фронтовиком. Мне доводилось присутствовать при этом. И подчас он рассказывал ... Рассказывал только то, что было, только то, что он видел и испытал сам, никаких подвигов, никаких «Ура!».

Воевал мой отец под Сталинградом.

Как-то, гуляя уже со своими детьми в Александровском саду, я остановился перед мемориальной тумбой «Сталинград» и сказал: «А вот здесь упирался наш дедушка». Именно так - «упирались». Уперлись и не дали врагу пройти!

Мой отец был трижды доброволец на фронт.

Первый раз 22 июня 1941 года после выпускного вечера в школе. Услышав знаменитое молотовское объявление войны, все мальчишки класса договорились пойти на фронт. А военком сказал им следующее:

 - Ребята, идите и занимайтесь тем, чем хотели. Поступайте в институты, техникумы, на работу. А когда будет нужно, мы вас призовем.

Второй раз, когда работал учеником слесаря или токаря на Саратовском авиационном заводе, выпускавшим истребители ЯК для фронта. Как все работники оборонного предприятия, он имел освобождение от фронта – так называемую «бронь», но пренебрег ею и попросился в летное училище, чтобы воевать летчиком. Отца направили то ли в Вольское, то ли в Балашовское училище.

В третий раз это произошло уже в училище. Обстановка на фронте обострялась. «Подоспел» Сталинград. Требовались люди. В училище кликнули клич: «Кто пойдет добровольцем на фронт?!» Мой отец в числе большинства курсантов вызвался и вышел вперед из строя.

Добровольцев поздравили, начали выкликивать:

- Кто на гражданке стрелял из пулеметов, автоматов, пистолетов и револьверов?

Вышли несколько человек.

- Кто стрелял из винтовок и охотничьих ружей?

Вышли еще несколько.

В итоге в строю добровольцев осталось несколько  мальчишек, среди них и мой отец.

- Ну, а вы из чего-нибудь стреляли? – с усмешкой спросили у них.

Тут мой отец, набравшись наглости, ответил:

- Из рогаток и поджигателей.

Привели мальчишек на стрельбище, дали винтовки, показали, как заряжать, как целиться, дали патроны:

- Стреляйте!

Отец выстрелил и попал в «Десятку». Дали еще патроны. Опять «Десятка». И когда их команду мальчишек отправляли на фронт, отцу выдали что-то вроде снайперской винтовки.

На фронт шли большей частью пешим порядком – туго было с транспортом. Шли долго. Благо Саратовская и Сталинградская области соседи. Перед самим фронтом на сборном пункте все выданное оружие пришлось сдать – мол на фронте этого «добра» навалом. Отец, помню, возмущался: до фронта пара часов пешком, немцы могли прорваться и всех нас, безоружных положить.

Дошли до передовой уже затемно. Первый раз в окопе. Оружия и в самом деле, «завались». На темном небе строчки от трассирующих пуль. Красиво! Один из мальчишек высунулся из окопа. Тут же его зацепила пуля. В горло. Он даже не упал, присел, скорчился. Все засуетились, а что делать, не знают. Так он и умер – захлебнулся собственной кровью. Потом уже поняли, что могли бы спасти – надо было перевернуть его, чтобы кровь стекала. Продержался бы до прихода санитаров.

Первый день, первая смерть…

Несколько раз мой отец сам чудом избежал смерти.

Один раз во время минометного обстрела при атаке. Накрыло – головы не поднять. Все вокруг рвется. Живого места нет. Впереди небольшой окопчик, поперек него бревнышко лежит, а в окопчике уже двое бойцов. Подполз отец:

- Ребята, дайте местечко.

А они:

- Не видишь, некуда!

Но минометный огонь был такой, что мой отец, уже не обращая внимания на ребят, прямо на них сверху взгромоздился. И только он это сделал, как мина в это бревно попала. Осколки поверху – никого из них не задело.

В другой раз, во время взрыва в землянке зимой. Отец уже считался опытным бойцом. Даже командовал небольшим подразделением. Прислали новых бойцов. Держались ребята как бывалые – в землянке сразу освоились. Было морозно, решили подтопить толом, который принесли с собой. Отец посмотрел на этот тол, он ему показался не таким, как обычно. Но его вызвал старшина, отец отвлекся. Пошел разговаривать со старшиной. И вдруг взрыв! На месте землянки – воронка! Как от взрыва настоящего фугаса. Так никто и не понял, что произошло. Может тол был не таким, может ребята что-то не так сделали.

А как-то раз отца уберег Господь от немецкого снайпера. Умение отца метко стрелять оценили. И хоть снайпером он не стал, но иногда его посылали пострелять фрицев. Один раз вышел такой случай. Сидел отец в засаде и только стал выползать, вдруг выстрел. И шинель на груди, где она провисла, пуля прошила. Понял отец, что на этот раз не он был охотником.

Спросил я как-то отца, боялся ли он на фронте. Отец ответил, что на фронте без страха нельзя. Это нормально. Но одного боишься больше, другого меньше. Отец больше боялся танков, чем самолетов. Наверное, сказались первые впечатления.

С самолетами вышло так. Шли они со сборного пункта по прибытию на фронт. Шли строем. Чуть ли не песни пели. Вдруг два «юнкерса» их заметили. Залегли ребята, но в форме защитного цвета трудно было их разглядеть. Юнкерсы «перепахали» бомбами все поле метрах в 150-200 от них.

А вот с танками... От танка нелегко спрятаться. В окопе от него не спрячешься. Он наедет на окоп, развернется на нем и зароет тебя заживо.

Война для отца закончилась, когда он лишился ступней. Помню, что на одной из его культяпок, когда раны особенно воспалялись (такое случалось время от времени) было видно углубление от удаленной пули. Ранен он был зимой, в лютую стужу, во время одного из наших наступлений. Отец еле ковылял и отстал. Лютая стужа сделала свое дело: отец отморозил обе ступни, и раненую и здоровую.

Надо, конечно, упомянуть и о наградах. «Иконостаса» у отца не было. Он не был увешан медалями и орденами. Фронтовая медаль была одна - «За боевые заслуги». Для людей, воевавших под Сталинградом, это была не «побрякушка». В семейном архиве хранилась и рекомендация в партию, написанная прямо на фронте химическим карандашом. В ней было указано, что боец Карпов Виктор Михайлович уничтожил более 20 фашистов. Поэтому и эту рекомендацию можно рассматривать как награду. Отцу тогда было 18 лет с небольшим.