В 1943 году 2 января из помещения бывшего аэроклуба ребят рождения 1925 года повели на вокзал. Проводы были очень трогательными, родители и провожающие многие плакали.
Во время марша колонна выглядела разношерстной, да и по росту призывники были в разброд: кто мал, кто велик. На вокзале было столько народа! Ужас, крик, слезы, плач, песни, танцы, но больше было слез. Были и такие будущие солдаты, которые не могли без посторонней помощи влезть в вагон. Но вот настало время расставания, и крик, и слезы, и рыдания возобновились с новой силой.
Поезд тронулся. Дал последний свисток. Вокзал остался позади со своим шумом и слезами. В вагонах скоро все утихло. Каждый занялся своими делами, а большинство углубились в нелегкие думы.
Первая остановка в городе Иваново. Из вагонов не выпускают, так как ожидалась отправка составов. В Иваново было еще взято пополнение в наш эшелон. Здесь тоже было немало слез. И снова в путь!
На другой день прибыли в город Владимир. С вокзала нас повели в казармы, где располагался 355 запасной стрелковый полк. Казармы большие, в некоторых из них уже были солдаты, одетые в форму. Очевидно на день, на два прибывшие раньше нас.
Здесь нас разбивают на отделения, взводы, роты. Располагают в комнатах повзводно. Водили в баню, выдали обмундирование. К стати сказать обмундирование было «б.у.» (бывшее в употреблении), и не по размерам. Немало было смеха!
Стали водить в столовую. Столовая была сделана из теса, в виде барака, с большими щелями, двери были сорваны, она не отапливалась. В столовой стояли кое-как сколоченные столы, а скамеек в большинстве не было и обедали зачастую стоя. На земляном полу был сплошной лед и мы курсировали между столами как на коньках. Пищи приготовлялась плохо, не вкусно, да и мало!
На другой день начались занятия. Строевая, огневая, тактическая подготовка проходили на плацу. Материальная часть оружия проходила в казармах, непосредственно в расположении взводов.
Было очень трудно! Тяжело!
Вскоре наш батальон был выведен из казарм на окраину города в землянку, в которую убирался весь состав батальона. Очень большая. Здесь нас сводили в баню, белье сдавали в жарилку. В бане не было воды, на полу лед. Мыла выдали 20 грамм на человека, но оно не потребовалось, почти никто не мылся, так как было холодно. Здесь, в бане проходила санитарная обработка: брили головы, подмышки, лобки. Из бани бежали в землянку не дожидаясь построения.
С января 1943 по апрель здесь мы прошли курс одиночного бойца, а мае была отобрана большая группа солдат и отправлены пешком в город Орехово-Зуево, где стояла 19-я учебная бригада. Мы стали курсантами школы младших командиров. Школа располагалась в здании церкви, она не отапливалась. Хотя были летние месяцы, на улице жара, а в помещении холодно! Нары в два этажа, спали под легкими одеялами. Носили офицерские фуражки, они были не размеры. Гимнастерки, брюки, обмотки и ботинки тоже не соответствовали размерам. Питались по 9-й норме, давали белый хлеб, масло. Обед из трех блюд! Но мы все выглядели худыми и тощими , так как учеба и занятия забирали все калории.
По сравнению с теми занятиями, которые проводились в городе Владимире, здесь во много раз было тяжелее. Буквально все занятия проходили на ногах, с подъема, т.е. с 6 утра, и до отбоя в 11 часов ночи. Мы садили только когда завтракали, обедали и ужинали.
Столовая была мала и зачастую недоев нас выводили строиться. Так что не успевали поесть и делали так: если в первую очередь то, что невозможно было взять с собой в карман. Такое бывало очень часто. Доедали на ходу. Курева не давали и нам приходилось менять пайку хлеба на табак. В ужин одну пайку ели на двоих, другую меняли у гражданских на табак, махру. Так делали многие! Были и такие ухарцы, которые обмазывали деревянную чурку мылом и выдавали за хлеб. Так как не хватало питания, то солдаты промышляли кто как мог. Продавали у кого что было. Потом повадились ходить на подсобное хозяйство. Ночью после отбоя собирались группами и шли за капустой, морковью, редиской.
Однажды это дело разузнали и мы получили по заслугам. Каждую ночь две недели подряд нас поднимали по три раза на проверку. Было очень тяжело, и многие не выдерживали и бежали на фронт, а их возвращали обратно в часть и судили, давали по 10 лет.
Чтобы топить кухню, нас всех батальоном водили за дровами на 10-15 км., там каждый брал полено и нес его в часть, кто брал маленькое, того разворачивали, и заставляли брать другое.
Возили нас и на Шатуру убирать торф, а однажды тушить пожар!
В начале октября началась инспекторская проверка наших знаний, по школе шел слух, что скоро нас отправят на фронт!
Наши войска громили немцев на Днепре! 6 ноября 1943 года наши войска форсировали Днепр, в этот день мы уже были обуты, одеты во все новенькое, получили сухой паек на 10 суток и вечером наш эшелон тронулся в путь, ближе к фронту! В составе было около 20ти вагонов, в них было около тысячи человек, а возможно и больше.
Эшелон наш шел окружным путем. В Москву нас не пустили, состав шел на Тулу. Первые дни состав останавливался на некоторых станциях , но потом это было запрещено! У солдат кончались продукты, мы ехали долго, и на станциях молодые солдаты стали просто отнимать у торгующих то, что они продавали. Начальник эшелона и офицеры бегали с пистолетами в руках, предупреждая нехорошие поступки. На одной из станций нами был обнаружен состав с трофейным и нашим оружием, все бросились добывать себе оружие, кто брал винтовку, кто ленту с патронами, кто сабли, саблями стали рубить дрова, солдаты лазили по крышам вагонов и в трубы печек бросали патроны и они рвались в печурках!
Некоторые, для интереса, рассматривал мины, снаряды, и были случаи, когда подрывались и получали смерть, не доехав до фронта и не видя немца, даже пленного.
На одной из станций, это было на Украине, скопилось несколько эшелонов, один с танками, другой наш. Был эшелон с девушками военными и эшелон с людьми и техникой, двигавшийся в тыл на формировку. Здесь немцы нас бомбили. Мы, необстрелянные солдаты, бросились от станции в поле, эшелоны быстро разъехались в разные стороны, жертв больших не было, было сброшено несколько бомб, и все снова утихло, было много разговоров и толков после бомбежки. Был разговор и о том, что начальник эшелона умышленно не выдавал нам продуктов, мы были голодны, многие солдаты попродавали с себя кто, что смог.
Когда мы приехали в Дарницу и выгрузились из эшелона, то неприятно было смотреть на молодых солдат. Вид у них был невзрачный. На головах у многих были полотенца, гражданские фуражки, изодранные военные ушанки. На ногах можно было видеть и рваные ботинки разных размеров, и рваные сапоги: наши кирзовые и трофейные яловые, а тои просто ноги, обернутые одними портянками. Вся эта армия бросилась на Дарницкий рынок. И опять кто продавал, кто менял новое на старое или просто отнимал.
На площади базар висел на виселице предатель. Его повесили партизаны.
В Дарнице мы пробыли до вечера. Вечером нам построили и повели на юго-запад. Так как многих солдат не было, то нас остановили в лесу. В лесу было по щиколотки воды, и мы ломали елки, делали себе что-то вроде постелей. После полуночи нас подняли и повели дальше. Прошли километров 20-30. Впереди был городок или село, нас в него не пустили. Мы простояли 2-3 часа, после чего кем-то была дана команда: «Кто как может, добирайтесь обратно до Дарницы». Все бросились кто куда. Кто на дорогу, чтобы на попутной машине уехать в Дарницу. Кто в деревню, чтобы что-нибудь поесть и поспать.
Нас собралась группа в 5 человек, и мы пошли в деревню, которая виднелась невдалеке. Хозяйка, видя нас, наверное, подумала: «Вот это солдаты!» Бабушка накормила нас, сварила картошки в мундире большой чугун, сала немного, хлеба. Все это мы съели и почувствовали боль в животах. Проспали мы ночь, утром нас опять покормили и дали по куску хлеба. Поблагодарив хозяйку, мы двинулись в путь. Выйдя на дорогу, мы остановили машину, которая шла в направлении Дарницы, с бочками из-под солярки. Усевшись на эти бочки, мы доехали до нужного места. Здесь мы узнали, что наш бывший начальник эшелона строго наказан, разжалован в рядовые, офицеры тоже были наказаны. Нас передавали другим офицерам.
К вечеру нас привели к переправе через Днепр. Через переправу и через Киев шли под прикрытием темноты. Поздно вечером мы были в Иветошинском районе
Здесь снова мы переночевали. На ночлег нас никто не пускал, было поздно, но все же мы уговорили пожилую женщину, старушку. И мы вошли в низкий каменный домик, есть у бабушки у самой ничего не было, мы не стали просить. Сначала бабушка была не разговорчива, но потом разговорилась и рассказала нам много того, что нам птенцам, было мало известно, а именно она нам рассказала, как немцы убивали евреев, и что несколько тысяч человек были зарыты живьем в «Бабьем Яру», что там, несколько дней дышала земля!
Утром мы попрощались с бабушкой. Утром же мы узнали от своих офицеров, что мы идем на пополнение 317 стрелковой дивизии, что она стоит недалеко за Киевом, так как нам и здесь продовольствия не давали, то мы спешили в часть, но и здесь не обошлось без курьезов! Догоним вечером дивизию, переночуем, поедим у хозяйки, а то у солдат, что у них есть, а утром проснемся, а дивизия уже ушла дальше, и так было не один раз.
Но вот однажды, в одной из деревень, нас собрали всех, построили и начали распределять по полкам, батальонам, ротам, взводам, здесь нас поставили на довольство, я и много моих друзей по школе Орехово-Зуево, очутились в 5-ой роте второго батальона 57-1го стрелкового полка 317-й стрелковой дивизии.
Нашу группу повели из деревни в поле, мы думали, что нам дадут отдохнуть и поспать, но, к сожалению, этого не получилось. Нам дали лопаты, указали место и мы стали рыть окопы, рыли всю ночь, земля была покрыта снегом, но поддавалась хорошо.
Здесь же нам выдали оружие, кто стал автоматчиком, кто стрелком, я стал вторым помощником у пулемета. Бой шел рядом, но наш батальон был в резерве, так называемый второй эшелон. На другой день передовая двинулась вперед и мы тронулись в путь. А так как ночь нам спать не пришлось, как предыдущие ночи спали мало, то многие спали на ходу. Спал и я, три пулеметных диска, лежавшие в брезентовом чехле, я положил на землю, привязал поясным ремнем, перекинул его через плечо, так шел, и спал, уснувши, свернул с дороги, ушел в степь, пока меня не окрикнули. И я вернулся в строй. Так спали многие, фронт шел вперед, и наш батальон вступил в бой. Некоторые мои друзья уже шли раненые, вечером вступить в бой пришлось и мне. Случилось это совсем непредвиденным для меня, вечером наше отделение повели куда-то к нейтральной зоне, потом нам только объявили, что мы идем в разведку, нужно было разведать расположение противника и прочность его обороны. Сначала мы шли, согнувшись, затем на нашем пути оказалась маленькая, не широкая речушка, но прыгать было нельзя. И опять знакомая дорожка, речушка, мы уже шли смелее, место знакомое, да и людей много, нас было шесть, а теперь много! Такой большой группой нам не удалось бесшумно подойти к противнику, и завязался бой. И мы быстро бросились в деревню, противник отступал, солдаты пошли по деревне, проверяя каждую хату. Крайние две хаты в порядке боя не были осмотрены, и я вернулся к ним. На встречу мне от опушки леса шел наш командир роты, пока он приближался я осмотрел хату и в последнюю минуту увидел, как немец выпрыгнул из сарая и бросился бежать к лесу, откуда мы ночью вели наблюдение. Я вскинул автомат, щелчок, осечка, еще щелчок осечка. Увидев, что у меня отказал автомат, командир роты выхватил из кобуры пистолет и всю обойму выпустил по бегущему немцу, тот упал. Мы с командиром роты пошли к упавшему, не дойдя шагов 20, смотрим немец приподнялся, в руке у него была граната с деревянным черенком, кинул ее под себя и тут же последовал взрыв.
Мы вернулись к хате, я рассказал командиру роты, откуда выскочил немец, спросил хозяйку, есть ли у них немцы, она показала на подполье, дверка вход был с передней части дома. Я открыл и увидел грязную рожу гитлеровца, прижавшегося к стенке, я не стал рассматривать его, да и некогда было рассматривать, видя, как отсюда выскочил тот, который подорвался, я нажал на спусковой крючок и к моему удивлению автомат сработал прекрасно. Немного позднее в этом же доме мне пришлось спасать нашего солдата, который по неизвестной мне причине оказался по грудь в отхожем месте. Как звать, откуда он, спросить не пришло как-то в голову, да вдобавок немец набрал силы и пошел в наступление на деревню, которую мы у него только, что отбили. Я вернулся к своим друзьям, они стояли у одной из хат, плотно прижавшись к ее стенке, я их спросил, что они тут стоят, они мне показали на церковь, оттуда противник вел пулеметный огонь и корректировал огонь своей артиллерии. Противник вошел в деревню и малыми группами стал просачиваться вглубь. Нам был дан сигнал собраться всем в центре деревни у каменных сараев, это были какие-то мастерские, но нам нужно было перебегать от дома к дому под пулеметным огнем. Мы стали перебегать по одному, я побежал третьим. Когда мы собрались у здания то одного солдата не было, другие, бежавшие после сказали, что он убит у той хаты, где мы стояли, его принесли сюда к зданию. Меня и еще двоих командир отделения послал собирать своих людей к мастерским. Скоро нас здесь собралось почти вся рота, и мы цепью пошли на сближение с противником, на западной окраине деревни проходила железная дорога и мы окопались на этой стороне, на другой стороне всего было три дома, где еще был противник. Здесь мы задержались до вечера. Я и многие другие товарищи уснули в своих окопах, а так как на мне было еще все мокрое, то я крепко замерз. После под самой темнотой выбили противника и из трех последних домов. Наше отделение, которое ходило ночью в разведку, спало в одной из этих хат, обогрелись и обсушились, на душе хорошо!
На другой день все занимались своими делами, противник вел методический обстрел деревни. Меня и солдата Волкова, послали за патронами, мы попали под минометный огонь, и мой товарищ был ранен в обе ноги немного выше колен, он мне кричал, что он ранен, я говорю: «Сможешь, идем в хату». Хата была в 10 шагах, и мы вошли в нее, обстрел продолжался.
Здесь, в хате, мы увидели такую картину: девушка, медсестра шибко ругала одного солдата, не русского, который шибко кричал, что он ранен, но сестра у него ничего не обнаружила. Оказывается, ему ударило по пальцам ноги комком земли, был просто ушиб, а его в хату принесли его друзья, которых было шесть человек, медсестра и их отчитала, как следует, и приступила к перевязке моего товарища. Так я расстался с одним из моих друзей по школе в Орехово-Зуево!
Примерно в полдень наша часть тронулась вперед!
Наше отделение было выдвинуто вперед, прошли мы километра 2-3 по полю, шли сначала повзводно, но затем пришлось развернуться в цепь, так как в воздухе появились самолеты противника. Они прошли на бреющем полете, и нам показалось, что они чуть-чуть нас не задели своими шасси, они развернулись и прошли вдоль цепи, сбрасывая бомбы, продвинулись еще километра 1,5-2. Мы остановились. Была дана команда «окопаться». Вырыв ячейки глубиной всего см. 40, а там вода, под ноги набрасывали кто, что мог: солома, щепки, палки, а в немецких окопах была солома, перины и пуховик, подушки, забранные у населения.
В этот вечер мне пришлось сменить автомат на ручной пулемет, а позднее вечером забрали пулемет и дали противотанковое ружье и всего 5 патронов в брезентовой сумке. Часов в 11 ночи противник выдвинул перед нами два танка и 6 бронетранспортеров и стал обстреливать из пулеметов, а слева пошла в атаку пехота противника. Наши солдаты стали отступать, загорели ракеты и стало светло. Мы открыли огонь по пехоте противника из пулеметов и автоматов по разрешению командира взвода. Я сделал один выстрел по бронетранспортеру, в ответ мы получили несколько очередей крупнокалиберного пулемета, одна из пуль попала в противотанковую гранату, стоящую на бруствере окопа слева от меня у одного из солдат, солдата не стало. Все напряженно ждали когда танки противника двинутся на нас, но этого не случилось. Справа наши части продвинулись вперед и очевидно по этой причине, а может и по другой танки противника отошли в деревню, мы уже видели пожары и шальную стрельбу справа от нас, а часа в 2 ночи 7 января 1944 года прибежал какой-то солдат, очевидно связной и кричал: «На помощь, выручайте!». И вскоре мы поднялись и цепью пошли вперед, мы с помощником командира взвода несли ружье, помощник командира взвода был выше меня ростом и мне было очень плохо нести ружье, солдаты падали, вставали и снова шли вперед, под пулями некоторые, упав, больше не вставали.
Мы подошли к деревне. Горели две хаты, и на фоне этого пламени было видно, как немцы свободно переходят от хаты к хате. Мы подошли вплотную к хатам. Офицер, бегавший с пистолетом в одной руке и гранатой в другой, что-то все время кричал своим охрипшим голосом, увидев меня с ПТР, матом закричал на меня и велел стрелять по танку, стоявшему совсем рядом, за хатой. Я бросился к углу хаты, быстро лег на землю и зарядил ружье, какой-то солдат бросился рядом со мной на землю, и его лицо оказалось совсем близко к ружью. Я ему говорю, чтобы отодвинулся, а он – ладно, ладно. Я выстрелил, и отработанным газом ему опалило лицо, и только тогда он отполз подальше. Я сделал еще один выстрел. Подбежал опять тот лейтенант. Спросил, почему не стреляю. Я ответил, что танк молчит, а у меня осталось всего два патрона. Тогда он велел перейти мне на другой конец хаты, где также близко стоял другой танк и вел сильный пулеметный огонь. Пули летели через головы солдат и рикошетом уходили в небо. Из ПТР с этого угла хаты стрелять было не удобно. И я, взяв его за ствол, стал передавать товарищу, который находился за стогом сена, в метрах в 5-ти от угла хаты. Передав ружье, я взял карабин и броском оказался за стогом, где было уже человек 10-15 солдат. Кто сидел, прижавшись к стогу, кто стрелял. Хата горела. Я увидел, как от хаты к хате переходил немец. Я вскинул карабин и с колена стал прицеливаться. С моим выстрелом слился разрыв снаряда, который выпустил немец из танка прямо по стогу сена. Я осознал это тогда, когда лежал на снегу, и из моего левого рукава вытекала лужица крови. Я понял, что ранен, а разбросанное взрывом сено горело. Я и еще несколько раненых солдат бегом побежали в сад, который вплотную примыкал к хатам. Здесь находилась медсестра, перевязывающая раненых бойцов. Она меня спросила, из какой роты. Я ответил, но она сказала, что у вас есть своя медсестра и пусть она перевяжет, у нее нет бинтов. Но потом быстро оторвала нижнюю часть моей рубашки, расстригла рукав шинели и забинтовала рану. Нас собралось несколько раненых, и мы пошли в тыл.
Пройдя километра 2 от боя, мы встретили нашего командира роты и санитарку роты. Помощник командира взвода, татарин по национальности, отругал их обоих и сказал, что вас надо пристрелить. Там гибнут люди, а вы гуляете!
Пройдя еще с километр, мы встретили полковую кухню. Повар положил нам по котелку пшенной каши и большому куску мяса конины. Хоть с трудом, но мы все его съели.
Потом мы пришли в село. В одном из больших домов, очевидно магазин, было много раненых солдат. Мы прошли к верстаку. На нем плотно лежал кусками хлеб с кусками сливочного масла и сахаром.
Ночевали в какой-то школе. Было тесно, лежали друг на друге. В других комнатах проводили перевязки и операции.
Утром нас покормили и стали разбивать на группы и отправлять в госпиталя. Нас усадили в автобус и повезли. Через несколько часов пути мы прибыли в село Червонное. Это недалеко от города Бердичев. Здесь нас поместили в школу, где было припасено место. В комнатах на полу была наложена солома, покрытая плащ-палатками. Здесь я пробыл дней 50, потом меня перевели в команду выздоравливающих. В школу поступали новые раненые, а нас разместили по частным квартирам по 2-3 человека. Я стал ходить на физиолечение.
Здесь я подружился с героем Советского Союза рядовым Павловым и командиром пулеметной роты капитаном, фамилию точно не помню. Капитан был ранен в шею. Павлов здоровый, красивый, ранен в плечо.
Мы втроем частенько выпивали. Капитан звал меня в свою часть пулеметчиком. Я обещал. Здесь в госпитале я встретил земляка из нашего города. Волков Борис был ранен в правую руку, ниже локтя. Ему нужно было вскоре выписываться в часть.
И когда его выписали, он получил документы и позвал меня. У меня рана подзаживала и я согласился уйти из госпиталя без документов. И когда мы отошли от госпиталя километров 8-10 в направлении фронта, нас остановил патруль, чтобы проверить документы.
У Бориса была справка, и его отпустили. У меня была незажившая рана, и нет справки из госпиталя. Борис ушел, а меня поместили в другой госпиталь. В этом госпитале я пролежал недели 2, а потом меня перевели в город Бердичев.
За все время моего лечения, линия фронта не сдвинулась с места.
В Бердичеве я пробыл одну ночь. Утром пришли «покупатели» и меня и еще троих взяли в разведроту запасного стрелкового полка…