Иванов-Ещенко Валентин Матвеевич. Гвардии сержант воздушно-десантных войск. Родился 3 марта 1924 года. В 1941 г. добровольно из аэроклуба записался в Омскую аэрошколу в возрасте 17,5 лет. Прибавив себе при этом год. В 1943 году выпускников трех аэроклубов края добровольно записали в Омское военное летное училище. Но из-за нехватки летательных аппаратов Валентин Матвеевич со своими сослуживцами был перенаправлен в 336-ю стрелковую дивизию. И направлен на фронт по собственному желанию. Начал войну в июле 1943 года в составе 336-й дивизии. Летом 1944 года участвовал в освобождении Белоруссии. Там удалось окружить много немцев. Это был знаменитый Могилевский «котел». С 1944 года в воздушно-десантной воинской части. Затем вошли в Польшу, но вскоре перебросили под Будапешт в ноябре 1944 года. Демобилизовался в апреле 1950 года.Награжден орденами «Отечественной войны» первой степени, «Славы» третьей степени, двумя медалями «За отвагу», Медали: «За взятие Вены», «За освобождение Белоруссии», «За освобождение Украины».

Про войну дедушка говорил немного. Он больше любил вспоминать детство и послевоенные годы. Он больше любил шутить. Но достаточно было просто посидеть с ним рядом , чтобы почуствовать, сколько нужно было силы, особенно душевной, чтоб через это все пройти, что характер его волевой помог ему, а может и частично там сформировался. Он был крепок духом и о него мы заряжались этим и до сих пор, вспоминая, чувствуем внутреннюю поддержку. Общаясь с ним , мне очень четко приходило осознание радости жизни без войны. Дедшка был человеком с очень сильным внутренним стержнем. И строгим, и сентиментальным одновременно. Наверное, эта сильная воля в сочетании счеловеколюбием и помогли ему там и привели к нам. Вот одно из интересных интервью с моим дедушкой:

Валентин Матвеевич Иванов-Ещенко, богатый внуками и правнуками ветеран войны и труда, делится воспоминаниями о себе и стране в трагический период Второй мировой войны, своём так и несбывшемся желании стать лётчиком, однако состоявшейся службе в разведке, а в мирное время — работе на железнодорожном и строительном поприщах.

— Валентин Матвеевич, Вам 3 марта исполнилось 90 лет, 10 из которых Вы отдали военной карьере, в том числе в самые тяжёлые для страны годы. Кем Вы хотели стать, когда учились в школе?

В.И.: Я хотел летать, впрочем, как и многие мои сверстники. В начале 41-го года я активно посещал аэроклуб в Канске. Вот моя фотография тех лет, в будёновке (показывает фотографию), а вот моя детская фотография (показывает фотографию)… Но до контрольных полётов, в апреле 1941-го года, меня не допускали, так как выяснили, что мне ещё нет 18-ти.

Я обратился к сестричке (она работала зуботехником), а у неё подружка была, у который друг был участковым. Он выписал мне штраф за нарушение паспортного режима, из штрафа следовало, что мне есть 18 лет. В общем, я успешно прошёл контрольные полёты.

С началом войны нас, кто прошёл подготовку в аэроклубах Иркутска, Ачинска, Красноярска, отправили в омскую авиашколу, всего 200 человек с нашего региона.

Мы прошли подготовку в Омске, а потом нас отправили в Новосибирск, где мы уже заканчивали лётную подготовку.

— Значит, Вы прошли полную лётную подготовку, но почему тогда Вы не стали лётчиком?

В.И.: Весь наш курс отправили для пополнения пехотных формирований в Рубцовск, это уже был 1942 год. Не на чем было летать! На По-2 начали летать женщины, став для фашистов грозными «ночными ведьмами».

— И Вы после этого попали в разведку?

В.И.: Не совсем… До разведки ещё было далеко. Мы ждали, когда нас направят на фронт, несли повседневную службу. Сменился я как-то с караула и возвращался в казарму. Смотрю, знакомые ещё с лётной школы ребята что-то у склада крутятся. Я к ним подошёл, поздоровался. Смотрю, у склада дверь приоткрыта. Мне и говорит один из них: «О, Валентин, привет! На, возьми сало». И даёт мне пласт сала. Я и взял, хотя надо было задуматься, что они здесь делают и чем это может обернуться. Пришёл в казарму, положил сало под матрац, да и забыл про него. А уже к вечеру вызывают, идёт допрос, показывают мне сало, которое я положил под матрац, спрашивают: «Откуда оно у Вас?». В общем, очень быстро осудили всех. Меня на 8 лет. И сразу отправили на фронт, в штрафную роту. Я разговаривал потом с тем, кто мне дал сало. Он сказал, что они специально решили таким образом попасть на фронт, так как надоело по учебкам таскаться.

— Значит, штрафная рота?

В.И.: Да.

— Где воевали?

В.И.: Под Харьковом, там шли страшные бои, погибло огромное количество советских солдат.

Там я и получил самые тяжёлые ранения, в первом же бою. Он стал последним для очень многих из тех, кто поднялся тогда в атаку. Я сейчас инвалид второй группы из-за тех ранений в ноги. Два осколка до сих пор в ногах, один вышел двадцать лет назад, а несколько убрали из мягких тканей в военном госпитале. По нам тогда вёлся миномётный огонь, а потом ещё и оказались на минном поле.

— Минное поле наше, или гитлеровское?

В.И.: Не знаю, там и наши были минные поля, и гитлеровские. Я когда упал с перебитыми ногами и пополз, то обнаруживал и растяжки, и нажимные мины. Выполз к речке, задремал. Атака была днём, а выполз к речке уже вечером. Там меня случайно обнаружили наши разведчики, которые в этом месте переправились через речку, возвращаясь с задания. Меня узнал разведчик, с которым я успел раньше познакомиться. Мы с ним потом ещё пересекались. Благодаря ему меня вытащили, на телеге отправили в какую-то деревеньку, где собирали раненых. В общем, удалось выжить, четыре месяца ушло на интенсивное лечение, мышцы за это время на ногах совсем атрофировались. Но как начал ходить, сразу же стал пытаться быстрее вернуться на передовую.

— В свой штрафбат?

В.И.: Нет, судимость сняли, прямо в госпиталь пришёл сотрудник и объявил, что искупил кровью. Вот так-то.

— И куда удалось попасть?

В.И.: Я хотел летать. У меня появилась знакомая, училась в Томске на медицинском факультете с моей двоюродной сестрой. Она сказала, что в военкомат пришла разнарядка на двадцать человек в авиационную школу. Я срочно стал готовиться проходить врачебную комиссию. Прохожу комиссию, в самом конце терапевт меня осматривает, пишет «годен». И надо же, в этот самый момент входит врач-старикан, лысый, с бородой, грузин. Посмотрел, и спрашивает с акцентом: «Ну, что, молодой человек?». Я отвечаю: «Доктор решила, что я могу летать!». А он: «Летать, говоришь? А ну, вставай на табуретку, прыгай с неё!». Я прыгун и рухнул от боли. А он рядом с «годен» приписал большими буквами «НЕ» и расписался. Вот так я опять не стал лётчиком.

Очень скоро я оказался в военкомате, на пересыльном пункте. И там меня через окошко узнал парень из второй эскадрильи, ещё омской. Нас когда в Омск привезли, он уже летал. Он попал на передовую, но его сбили под Ростовом на шестом или седьмом вылете, и после лечения ранения его определили служить в военкомат. Мы с ним разговорились. Он понимал, где бы я хотел служить, но ничего подходящего не было. Он договорился, и меня отправили в артучилище в Уральск.

Стояли лютые морозы. Пока я ездил в Уральск, и морозы прошли бы, и, если бы мне там не понравилось, может быть появились бы какие-то нужные мне распределения на фронт. Так мой товарищ решил мне помочь. Приехал я в Уральск. Там молоденькие курсанты, каждый день маршируют с песнями. Нас среди этих курсантов оказалось трое уже послуживших. Мы ходили завтракать отдельно, без песен.

Наступает мандатная комиссия. Говорю генералу: «Я у Вас учиться не буду». Он: «Почему?». Отвечаю: «Я ходить с песнями не буду, если только вы меня на машине будете возить…». Он хмыкнул, и меня не приняли в училище. Возвращаюсь на пересыльный пункт. Мне мой знакомый говорит: «Тебе повезло! Формируется десантная бригада. Пойдёшь?». Я говорю: «Конечно, пойду!»

Так я и оказался в 3-й гвардейской воздушной бригаде под командованием полковника Сорокина. Он до 43-го года на Дальнем Востоке был полковником пехотным. Его оттуда прислали к нам, и он сразу подключился ко второй формировке 3-ей гвардейской воздушной бригады.

— А что означает вторая формировка?

В.И.: В 43-м году бригаду бросили на десантирование и от них почти никого не осталось. Поэтому и было новое формирование. Я стал разведчиком первого батальона. В батальоне было четыре роты. Формирование располагалось в Тейково, под Иваново.

— К какому фронту принадлежало формирование?

В.И.: Ни к какому, полк был отдельной единицей, входил в бригаду общего командования.

— В чём состояла подготовка к будущим боевым заданиям?

В.И.: Постоянные прыжки, прыжки с парашютом.

– А как Ваши ноги?

В.И.: Ноги уже начинали работать нормально. Да и у меня ведь уже был опыт прыжков, ещё с Канска. Я до войны даже два раза прыгнул с парашютом с ручным открытием, хотя мне и годков для этого было недостаточно — смог договориться. Кстати, в довоенном Канске с церкви с парашютом мог прыгнуть любой желающий. Сейчас такого нет.

– В каких Вы боях участвовали?

В.И.: В боях за освобождение Белоруссии, Польши, Венгрии, и не только. Это хорошо видно по медалям, вот медаль «За освобождение Праги», например.

— У Вас 28 правительственных орденов и медалей. Какие награды самые ценные для Вас?

В.И.: Орден Славы третьей степени, орден Отечественной войны первой степени, две медали «За отвагу».

— Когда для Вас закончилась война?

В.И.: Только к концу мая 1945 года. В тылах наших войск, которые рвались к Берлину, оставалась огромная немецкая группировка в центральной части Чехии, почти миллионная, очень боеспособная и не собирающаяся просто так сдаваться даже после капитуляции Берлина. Кроме того, немцы предпочитали сдаться американцам, которые медленно продвигались с запада по направлению к Праге.

5 мая в Праге произошло восстание против оккупационного фашистского режима, Чешский национальный совет бросил клич: «Злата Прага погибает!». Таким образом, восставшая Прага встала на пути между американцами и основной фашистской группировкой.

Ходили и другие разные слухи, что что-то не ладилось между Иосифами: нашим Иосифом Виссарионовичем и словаком, Иосифом Тито. Тито, якобы, имел какие-то территориальные амбиции. Также говорилось, что немцы хотят проскочить через Прагу, а летом вновь развязать новую войну.

Вот мы и пошли не на запад, а на восток. Это было с 8 на 9 мая и продолжалось до 20-х чисел. Где-то к 12 мая разобрались с основной немецкой группировкой, 60 генералов тогда пленили. Но ещё с неделю потом приходилось вылавливать многочисленные разрозненные немецкие группы. Бригада в те дни несла очень большие потери.

— Какие эпизоды военных лет всплывают в памяти чаще всего? Может быть успешные боевые действия?

В.И.: Как гибли товарищи…

— Военная служба для Вас не закончилась в 1945 году, а продолжалась до 1950-го. Что этому способствовало?

В.И.: Как закончилась война, я написал письмо маршалу авиации Голованову, что я закончил аэроклуб и т. д. Просил продлить свою службу в авиации. Так вот, стоим на границе, охраняем пленных, наш батальон там стоял до августа 45-го. Вызывают меня к полковнику Сорокину. Захожу к нему, он встаёт, подходит ко мне, улыбается: «Ну что, пехота, надоело ползать, летать захотел?». И протягивает мне ответ от маршала авиации — направить меня в распоряжение генерала Терешкова, начальника Новосибирской авиашколы. Сорокин дал распоряжение, чтобы меня хорошо собрали, напутствовал: «Летай, как надо! Как здесь воевал, так и там летай!».

Приезжаю в новосибирскую школу. Меня там очень тепло встретили, нашлись и бывшие товарищи.

— Какое у Вас тогда было звание?

В.И.: Старший сержант, а как прибыл в училище, стал старшиной.

— Так Вы стали лётчиком?

В.И.: Полетать полетал, а лётчиком так и не стал. Сдал за 17 дней весь курс теории, на «отлично», стал курсантом, много летали, на Ш-2, он как чайка. Полёты всегда начинались и заканчивались с меня. Молодые курсанты были без претензий. Летали с инструктором и уже должны были начать летать самостоятельно.

— И что случилось?

В.И.: 20 января 46 г. жизнь в школе прекратилась. В чём дело? Офицеры бегают с обходными. Появился приказ, решение Правительства — Новосибирскую школу лётчиков расформировать, офицерский состав распределить по частям, курсантов, у кого есть 10 классов — по лётным школам, а остальных — решать индивидуально. У меня было 9 классов.

Я попал в группу из 20 человек, которую не знали, куда деть. А в армии шла демобилизация. Нашу группу отправили в Будапешт. Там стоял 101-й полк бомбардировщиков, В-26, американских. Я стал старшим башенным стрелком. Там башни сверху, снизу и на хвосте, и две сбоку. Радисту — две боковых, нижний стрелок отдельный, и на хвосте постоянно находился стрелок. Мы в Будапеште пробыли с полгода, а потом наш полк перегнали на южную Украину. В апреле 1950-го года я демобилизовался.

— Куда Вы после этого направились?

В.И.: В родной Красноярский край, в Иланск.

— Чем стали заниматься?

В.И.: Я поехал в Красноярск учиться, поступил в военизированный железнодорожный техникум.

— Почему выбрали железнодорожный техникум?

В.И.: Я любил технику. Дядька Аким Семёнович Ещенко из Могилёвской области в своё время поехал на строительство Транссибирской магистрали, позже керосиновые лампочки зажигал на стрелках. Он и перетянул всю родню в Сибирь. А ещё раньше, тоже родственник, из Потатуркиных, был железнодорожником, он как раз и подсказал дядьке поменять профессию. Мой двоюродный брат, Миша Потатуркин, светлая голова, умница, в 24 года стал заместителем начальника железной дороги «Рига-Питер», закончил железнодорожный техникум в Томске, а потом за два года окончил институт. Его забрали в Москву. Все электрические выключатели, переключатели семафора он изобретал. Мы с ним общались.

— У техникума, как и у Вас, этот год юбилейный. В 1894 году именно в Красноярске было открыто первое в Сибири техническое железнодорожное училище! Вы знаете об этом?

В.И.: Нет, не в курсе…

— Расскажите подробнее о годах Вашей учёбы!

В.И.: Я отучился в техникуме четыре года. Наш курс был последним, который обучался военизированному железнодорожному транспорту. После нас уже выпускались просто техники. Я окончил техникум с отличием.

— А где жили?

В.И.: В общежитии, оно было возле первой проходной Комбайнового завода.

— Техникум находится в районе проспекта Свободного, это далековато от общежития!

В.И.: Ну и что, встали, да пошли! Первые курсы жили в бараках на ул. Новосибирской, то есть недалеко от техникума, а 3 и 4 курсы жили уже подальше. Вот фотография 2012 года в классе, за партами, нашего того выпуска (показывает фотографию), до сих пор поддерживаем отношения...

— Как был организован образовательный процесс?

В.И.: Если бы мне решать, я бы оставил обучение таким же, каким оно было, когда готовили военных техников. Подъём, общая зарядка, то есть армейские порядки. После нас всё это ушло в прошлое. Мои сокурсники потом, когда встречались, отмечали, что техникум дал им собранность, дисциплинированность, целеустремлённость, все самые хорошие качества.

— Вы, наверняка, выделялись из общей массы курсантов…

В.И.: Меня попросили, так как у меня был армейский опыт, помогать руководству. Я смотрел за порядком, чтобы были убранные тумбочки, одежда. Приезжали ведь из деревень, некоторые привыкли подойти к кровати, скинуть брюки, да и закинуть их ногой под кровать. Приучал сложить аккуратно, повесить. Наставлял молодёжь, больше с юмором, помогал, меня хорошо воспринимали. Потом даже выбрали председателем студенческого профкома.

— Чем занимались в свободное время?

В.И.: Ходили в деревянный клуб неподалёку, кинотеатр «Ударник». Были рядом с техникумом поле футбольное, волейбольное, стадион.

— Кого помните из преподавателей, руководства техникума?

В.И.: Всех помню. Начальником учебной части был Лапков, директором — Одинец. Аксёнов преподавал «Вагоны», недавно похоронили. Павел Фёдорович Ермошенко преподавал математику…

— Хороший был преподавательский состав?

В.И.: Хороший!

— Как Вы осваивали математику после десятилетнего перерыва в учёбе?

В.И.: Я и в школе, и в техникуме учился на пятёрки, в том числе у Павла Фёдоровича. На четвёртом курсе у нас уже была высшая математика.

Поехал я как-то в Управление железной дорогой, чтобы получить какие-то ЦУ по профкомовской линии. Из-за этого не успел подготовиться, и назавтра на контрольной по математике из трёх задач одну не решил. Павел Фёдорович поставил мне тройку, а общую оценку по высшей математике в диплом вывел четвёрку. «Ты, — говорит, — меня оскорбил. Никто из ребят так сознательно, как ты, математику не знает!»

— Почему у Вас потом не сложилась карьера железнодорожника?

В.И.: Она у меня очень хорошо складывалась. Я был в числе двадцати лучших рационализаторов производства. Я и ребятам давал заработать — нарисую картинку, как что-то улучшить, а они уже доводят «до ума».

У меня жена работала на правом берегу, в торговле (показывает её фотографию). Довольно рано умерла, очень хорошая была девушка, мы поженились сразу после окончания мной техникума, как и договаривались. Так вот, мы жили далеко от моей работы, снимали комнатку в Красмашевском посёлке. Главный бухгалтер, у которого мы снимали квартиру, пригласил меня в Управление капитального строительства инженером. Расширяли завод «Красмаш», строили Холодильный завод, очень много задач стояло. Я потом стал начальником отдела оборудования Управления строительством.

— Сколько Вы проработали на железной дороге?

В.И.: Года два. Чем хорошо обучение в техникуме? От «а» до «я» учат. Поэтому поработал и постановщиком, осмотрщиком вагонов, с молотком ходил, трещины обнаруживал, был и мастером автоконтрольного пункта на станции Красноярск, и потом ушёл. Меня не хотели отпускать.

— Чем Вы успевали заниматься в свободное время?

В.И.: Любил в тайгу сходить. В тайге в 80-е гг. столько ходили, что один осколок из ноги вышел. Дача была. Растил сына с дочерью. Сейчас вот только с ходунками передвигаться могу.

— С кем поддерживаете связь из сослуживцев?

В.И.: Поумирали все, остался один десантник из нашей бригады, в Минске живёт.

— Вам кроме родственников кто-то помогает?

В.И.: Вот поздравительная бумага из соцзащиты в связи с 90-летием. Как я понял, 5 тысяч рублей дадут, по тысяче в год, пять раз.

— А до этого материально помогали?

В.И.: Нет, только пенсия, и всё.

— С праздником Вас Победы!