Иван
Герасимович
ПОДЕЛИТЬСЯ СТРАНИЦЕЙ
История солдата
Иванников Иван Герасимович, рядовой красноармеец, москвич, рожден был в Тульской области, жил в селе с матерью до 15 лет, там же первый раз был женат, потом к отцу в Москву перебрался - 06-09-1908 (в некоторых документах неправильно указана дата рождения - 07-09-1908 и вот такое встречалось 08-09-1907) - 25-12-1990
В послевоенной Москве детских игрушек почти не было - так дети играли медалями и орденами, как игрушками. Пока мама и её сестра были маленькие - почти все награды деда были так утрачены. (потеряны на улице и в песочницах)
Дед прошел Советско-финскую (воевали с белофиннами, как говорил дед) войну и Великую отечественную войну, - трижды был ранен, дважды выходил из окружения. Дважды (или трижды) был представлен к ордену Красной звезды.
В первый год - неразбериха, - под Москвой он был и зенитчиком, и пехотинцем, и сапером, и в рембригаде был. И в атаку не раз ходил с одной трехлинейкой на троих. (убьют рядом бегущего, подбираешь винтовку и дальше бежишь... а что делать, винтовок на всех не хватало...)
И диверсантов (которые по лесам с фонариками сидели - путь немецким бомбардировщикам показывали) по лесам Подмосковья ловил и самострелов (и таких было не мало... оденут на руку резиновую перчатку и выстрелят сами себе в руку - по трусости и малодушию. Так с такими ранениями быстро научились бороться - гонят нас в лес, где стояла часть - прочесываем... глядишь и найдем где под деревом, а где на дереве, такую перчатку... Потом быстрый полевой суд, сами себе могилки выкопают... и в расход... время такое было... немец у Москвы, тут не до милосердия... тут дисциплину в войсках держать нужно было... И первый налет на Москву хорошо помнил - когда немецкие летчики попросту не долетели до Москвы и отбомбились на близлежащий лес - нашли потом их сигнальщика в лесу и расстреляли.
Из рассказов - сидим под большой елью - немец бомбит... мы прижались к стволу... потом слышу шик-шик-шик рядом... а это большой осколок бомбы ветки срезает у дерева... потом глухой звук... и друг, сидевший рядом, упал замертво - тот самый осколок прошел его насквозь.
Первые бои под Москвой - пригнали нас, как пополнение, на батарею к зениткам, а огурцы (снаряды) привезли другого калибра... или неразбериха, или диверсия была... и такое было...
Когда стали в войсках раздавать наркомовские 100 грамм - так я не брезговал... Порой и свои и того, кто не пил вообще, пригублю. А потом в атаку, на пулеметы, бежишь, а сам на ногах еле стоишь... а пуля, она дура, она видит, ты и так на ногах не стоишь, - так она в трезвого всегда попадала...
Был друг (не помню имя) бежим в атаку, тут взрывы кругом... танки на нас шли... вот, рядом взорвался снаряд... я бегу... и друг мой, бежит... но уже без головы, срезал осколок снаряда голову другу... а он все бежит, как живой... страшно все это...
В окружении долго мы были... все ждали самолеты с сухарями... цинга была повальная... а тут видим летит... и каково же было наше удивление, когда вместо сухарей и тушёнки в мешках мы обнаружили небольшие подушки (сшитые вручную из лоскутов - поставлялись американцами по ленд-лизу)
* долго еще, после войны эта подушка была в нашей семье - дед её с фронта, как память привез.
А еще был такой случай, за что уж не помню, но, представили меня к ордену Красной звезды (первое представление) ... Часть наша в то время стояла в лесу, все чин по чину. Офицерская столовая, рядом для рядового состава... и вот, как-то выйдя из столовой, мне приспичило... а офицерская столовая была ближе... ну я за неё зашел... по нужде...
За этим делом меня и застукали... вместо ордена поехал я на губу (гауптвахту)... В Москву. Зима 41-го, холод страшный... пригнали на Пресню (место бывшего Тишинского рынка), загнали в барак... окна все выбиты, солдаты на полу вповалку все обмороженные спят... Гляжу, холод холодом, а лампочка горит. Встаю, иду к начальнику губы, - так мол и так, спрашиваю, а есть ли на складе асбест и проволока?
Да, говорит, все есть... а ты мол что задумал? Ну оторвал я первую попавшуюся на глаза водосточную трубу, обернул её асбестом, намотал провод и в розетку... смотрю, а она красная... нет, думаю, так не пойдет... еще домотал проволоки... теперь разогреваться стала до коричневого цвета... вот это. думаю, то, что нужно...
Сначала сделал один такой обогреватель - начальнику понравилось - в его каморке стало тепло... потом другой, третий... и во всем бараке стало тепло.
Прошёл день-второй... заходит начальник гауптвахты, - добровольцы есть, машины разгружать? А не шибко то тут солдатики откликнулись... Шепот пошел... и так. мол сидим на губе... чего спину, мол гнуть...
А я думаю, чего бес толку сидеть то, и пошел... еще три таких же солдатика со мной пошли... Ну разгрузили мы все, как положено, а там и хлеб был и лук, и сало...
Срок на губе пролетел не заметно... а как обратно в часть я начал собираться, так мне, начальник губы... Иванников, а ну открыть вещмешок... и берет, прям охапками, и лук, и хлеб, и сало. и все в вещмешок...
Вернулся я в часть, а ребята в толк взять не могут где я был... на губе или на курорте... За вечер всей ротой все и съели... цинга была (зубы выпадали). а тут лук... трешь его о хлеб и ешь - здорово это нас всех тогда поддержало. (добрым словом начальника губы долго вспоминал)
Курил? Да, курил во время войны махорку... гадость редкостная, но... ходила какая-то зараза по окопам... в легких образовывались какие-то гнойные мешочки... а потом смерть... а я её махоркой, всю эту гадость потравил (выжег) видимо, раз не умер тогда.
* дед курил до самой смерти (82 года) Беломор канал - по паре пачек в день.
Весной 1942 собрал нас командир (из трехсот человек, нас двоих, командир решил откомандировать на учебу), тех, кто был со смекалкой, и предложил пройти ускоренные курсы медработников, на помощников хирургов должны были учить, так командир говорил... Покумекал я сам с собой... ну сколько получает медик? А сколько электрик или водопроводчик? Вот и получается, что медики получали в два-три раза меньше... так и остался я в части электриком... и не только, работать я любил, и дело свое знал, товарищи и начальство ценило мой труд.
Война шла своим чередом... и опять орден Красной звезды, и опять на губу... но, в этот раз пригнали нас на разбор завалов после бомбежки Москвы, на Тверскую... там памятник Пушкину на крышу дома взрывной волной забросило. Так вот мы его возвращали на место - на веревках руками с крыши спускали.
Я про все эти ордена уже давно забыл... но, к Московской Олимпиаде, кто-то в Пресненском военкомате нашел случайно все эти документы. Предложили восстановить. А оно мне надо? Все эти побрякушки, - дети мои в них после войны играли, после войны, мы все старались забыть о войне, и уж тем более ничего не было принято рассказывать... а теперь и вовсе мне все эти побрякушки не нужны.
Так и умер мой дед, не восстановив свои награды в 1990 году.
Боевой путь
Воспоминания
То,
Дед всю жизнь, до глубокой старости, проработал простым водопроводчиком. Но, его труд ценили и за это его уважали! (и это главное) Дед водил знакомство со многими известными личностями того времени. И в гости звать его не чурались ... от главного художника Большого театра, до таких артистов, как Ростислав Янович Плятт, Пуговкин и прочие...
Из воспоминаний Беллы Ахмадулиной:" Про случай с Павлом Антокольским и нашим водопроводчиком дядей Ваней Белла часто рассказывала, так уж он прекрасен.
Про дядю Ваню — великая история. Ты знаешь, мы же очень дружили с дядей Ваней. Дети помнят огромную корзину для мусора, дядя Ваня ее выносил, а гонорар его был пустые бутылки, он их страстно собирал и сдавал. Он всегда просил выпить, ты оставлял для него, даже как-то чачу он у нас выпил, но однажды не было ничего. Я говорю: “Дядя Ваня, ну, ничего нет, есть только вот вино, сухое вино”. Он плевался, презирал меня, говорил: “Ну какая гадость, лучше бы грузинской водки дала, вот хорошая была”.
Ты не присутствовал при наших беседах, просто оставлял для него деньги и огромное количество бутылок после наших посиделок в мастерской. Ты меня спрашивал: “О чем вы с дядей Ваней беседуете?”. Я говорю: “Ну как, мы очень хорошо беседуем, в основном о произрастании огурца”. “Какого огурца?” “Ну дядя Ваня проклинает Мичурина все время, потому что он изначально деревенский житель был. Он очень часто возвращался к теме Мичурина, говорил: “Вот только испортили огород, сад испортили, огурец неправильный растет”. Потом он презирал дачу: “Что это вы все на дачу ездите? Как можно, вам же там жопу продует!”. Он имел в виду, что там уборная должна быть дощатая, в общем, он слов не стеснялся. Меня он называл “евреечка с верхнего этажа”, это мне уже соседи говорили. “Евреечка, но хорошая”. Ах, бедный дядя Ваня, Иван Герасимович Иванников, так мы с ним дружили, он часто приходил, забирал бутылки, выкидывал мусор, а однажды мы с ним сидим и опять говорим про Мичурина, еще что-то он там рассказывает, что у него с нижнего этажа тоже есть еврейская женщина и она на него бросает какие-то взгляды.
Вот это он мне так рассказывает, и в это время врывается Павел Григорьевич (Антокольский — русский советский поэт, переводчик и драматург) с палкой. Врывается, и они знакомятся. Павел Григорьевич был старше дяди Вани намного, здоровается, протягивает руку, говорит: “Павел”. Дядя Ваня протягивает руку, говорит: “Иван”. Они начинают разговаривать. Павел Григорьевич спрашивает: “Иван, тебе сколько лет?”. Дядя Ваня отвечает, что семьдесят с чем-то. “Иван, а ты можешь сказать, у тебя баба есть?” Дядя Ваня оскорбленно отвечает: “Зачем мне баба? У меня жена есть!”. Павел Григорьевич вздыхает: “А моя жена умерла”. Так они беседуют, беседа долго продолжается, по рюмочке выпивают, и потом вдруг Павел Григорьевич о чем-то заспорил с дядей Ваней, рассердился и спрашивает у меня: “Слушай, а кем тебе приходится этот человек, Иван?”. Я говорю: “Павел Григорьевич, этот человек мне приходится водопроводчиком этого дома”. Павел Григорьевич опускается на колено и целует ему руку. Видимо, до этого он думал, что это лауреат Нобелевской премии. Это великий случай."