Иван Андреевич Новиков

    Родился я фактически 4 июля 1921 года, а паспортистка ослышалась и записала в метрику 4 июня. Вот так и отмечаю всю жизнь день своего рождения дважды. Часто настоящий день рождения приходился на рабочие дни, и семья собиралась вечером после работы. Выяснять, почему произошла ошибка, переделывать документы как-то в голову не приходило: ну, ошиблась и ошиблась, ничего страшного.

    Родился я в Белгородском  районе Курской области. В 1938 году мама перевезла нас в Ивнянский район, село Студенок. У меня еще были старшая сестра и младший брат. После войны жить там я не смог.

    В армию призвали в ноябре 1940 года после девятилетки. Демобилизовался в 1947-м. От Новгорода со всеми наступал, отступал, попадал в окружение… Рига, Будапешт, Вена. В Вене 16 апреля 1945 года был ранен и пока восемь месяцев лечился по госпиталям, война закончилась. Победой!

    Я служил в артиллерии. Тяжелой. Дальнобойной. Мы разбивали  немецкие эшелоны и прифронтовые тыловые базы от Новгорода до Ленинграда. Батарея располагалась в 15 км от линии фронта, потому что пушки бьют до 20-30км. На деревьях делали «кукушки» - посты для дежурных, наблюдающих за противником. Снаряды экономили. Стреляли наверняка и только по команде. Фугасные, осколочные, бризантные – без разницы, как нам было сказано, они по стоимости, «как корова», и расходовать их безрезультатно нельзя. Командиром 35-й гвардейской пушечной артиллерийской Новгородской орденов Суворова и Александра Невского бригады был Гильман, начальником политотдела - вычислитель шестой  батареи Арбузов. Я был комсоргом артдивизиона.

    Командиры честно представляли отличившихся в боях к награде. Я тогда получил свою первую медаль - «За освобождение Новгорода». Вот так: когда освобождали советские города,  нас награждали медалями «За освобождение …». Когда по пути в Берлин брали столицы других стран, лучшие, те, кто в данный сложный момент сделал больше других для победы,  получали награды «За взятие…». По-моему, такими этапами пишется реальная история.  

   На войне грань между тем, чтобы стать героем или штрафником очень тонкая. В 1944-м под Ригой командир дивизиона, кавалер трех! орденов Ленина, представленный к званию «Герой Советского Союза»,  попал в штрафбат. За нарушение дисциплины. Мы наступали, настроение у всех было приподнятым, и так получилось, что под Ригой наши офицеры встретили своих однокашников из других частей. Конечно, захотели собраться, пообщаться – комдив разрешил. Один из капитанов решил добыть для боевых офицеров фронтовые сто грамм и нашел у Риги оставленные немцами емкости со спиртом. К сожалению, поехал он туда со старшиной и солдатами, которые тоже набрали жидкости. Все бы ничего, только спирт немецкий оказался метиловым. Отравились более 20 человек. Следствие провели в ту же ночь. Допрашивали всех. Трибунал решил дивизион расформировать, всем виновным – по 10 лет заключения или в штрафбат. Комбата и старшего лейтенанта разжаловали. Со мной не могли решить, чего делать.

    Я в тот день был карауле, помощником дежурного офицера. Лейтенант  тоже был на той злополучной встрече друзей. Когда меня вызвали с дежурства и приказали отвезти пострадавших на машине в госпиталь, многим уже было плохо. Привезли мы вечером ребят в Ригу, а там во дворе госпиталя лежат на траве раненые – без руки, без ноги, контуженные… Я возмущение врачей понимаю: «Зачем нам ваши пьяные, когда этих раненых спасать надо?!»  Да, размахивал пистолетом перед ними, требовал помочь и моим товарищам тоже.

    После ночного допроса получил вердикт следователей: спас людей – молодец, а за нарушение устава – на гауптвахту на 5 суток. Утром произошло странное, всех наказанных (а наказаны были все) отправили на улицу убирать территорию, а мне приказали навести чистоту в ленинской комнате. Я еще подумал, что это шутка какая-то – чего там делать-то, в пустой ленинской комнате?  Сидеть целый день?

    Вечером вызвали к комбату, еще не разжалованному, и он  говорит подчиненным: «Чего это комсорг у нас на гауптвахте делает?» Оказалось, комсорг – это выборное лицо, и командир не имел права меня наказать, пока не переизберут.

    Тогда двое скончались, остальные выжили. До сих пор перед глазами плетеная 20-литровая бутыль на траве. Очень жаль, что такая житейская случайность перечеркнула судьбы заслуженных людей, я все равно считаю своего комдива героем, а не штрафником – врагом народа. И еще, может, тогда фашисты специально оставили бачки со спиртом на виду?         

    Я думаю, что иногда невозможно понять, где случайность, а где судьба. Какое-то время я был связистом. В начале войны на Северо-Западном фронте было особенно тяжело. Чего стоят жуткие бои под Старой Руссой! В них, например, с ходу попали два эшелона сибиряков – почти все погибли! Две дивизии! Или мы (сборная) зимой 1941-42гг попали в окружение – пурга, непонятно, кто где, и майор из другого подразделения говорит: «Спасайтесь, кто как сможет!», а наш командир майор Дахновский: «Какое имеешь право так говорить? Вот пулемет, и мы будем прорываться   вместе!»  Они же оба не знали, что впереди. Нас командир вывел из окружения целыми, а из тех ребят не вернулся никто.

    Мы в 1942 году стояли возле Новгорода, в местечке Копцы у Лелявино. Как-то утром оборвалась  связь, и командир приказал мне срочно найти место обрыва и восстановить связь, а я только что вернулся с задания – грязный, замерзший и с мокрыми ногами. «Дайте, - говорю, - хоть ноги просушить!» А командир: «Нельзя костры разжигать – кругом болота, видно издалека. Вот все печки даже потушили». Мне было чуть больше двадцати и я по молодости даже тихо обиделся на командира. Не успел отойти и полсотни метров, как блиндаж накрыло миной.

    Погибли все, с кем я только что разговаривал. И мой лучший друг Иван Ветряев тогда погиб. Он был ранен, я, когда проверял кабель, слышал  его голос, он песню пытался петь, потом я узнал, что в это время его отправляли в госпиталь – не довезли. Иван был родом из Серпухова. Он очень радовался, когда получал письма от сестер Марии и Клавдии и читал мне их вслух. Я потом эти письма друга с обратными адресами носил с собой всю войну, хотел встретиться с сестрами Ивана и вернуть их. Не получилось. Я потерял письма вместе со своим вещмешком в Австрии в 45-м, когда раненым трое суток провел без сознания.

    Под Веной ранило меня в левую руку и в нашем полевом  госпитале решили ее отрезать. Но наш комбат Бирко возразил, дал мотоцикл и приказал дагестанцу Магомедову доставить меня в настоящий госпиталь возле Вены. Пока собирались, умывались, услышали крики местных: «Камраден! Флиге! Флиге!»  Налетели немецкие самолеты и посыпались бомбы. К пулевому ранению руки добавились контузия и многочисленные осколки от бомб и разлетевшихся стекол. Я потерял сознание. В госпиталь под Веной Магомедов привез меня быстро.  Врачи и там не знали, как спасать руку, как и в каком месте делать операции, потому что рентген стекло не показывал, а рука выглядела все хуже. Здесь выход врачи тоже видели в ампутации. Однополчане, приехавшие в очередной раз проведать, просто забрали меня и на лошади верхом повезли в другой госпиталь в сторону Будапешта. Помню, была теплая погода, а рука за дорогу сильно распухла и болела. В госпитале под Будапештом  мне еще раз сказали, что руку придется отрезать. Спас пожилой гражданский врач-венгр, который случайно оказался рядом. Он прощупал руку и сказал, что жалко парня без руки оставлять, надо попытаться ее сохранить. Благодаря неравнодушию  профессионала, я не стал инвалидом. Мои товарищи потом отвезли ему в Будапешт подарок. Я после выздоровления также дослуживал в Венгрии.     

    В селе Студенок после войны я пробыл недолго. Меня до сих пор гложет чувство вины. Я считаю, что стал косвенным виновником гибели мамы и брата. Маму немцы запытали до смерти, потому что брат был партизаном, а его командир отряда был нашим однофамильцем и немцы думали, что он – это я и требовали выдать. В нашем доме остались жить моя сестра и ее муж-танкист без ноги.

    Я поехал к своему однополчанину в Краснодар, а там мама спит на единственной кровати, сын – на полу… Не хотел стеснять. Тут меня нашел другой боевой товарищ  - позвал в Мариуполь, там оказалось сложно с работой. Переехал в Орджоникидзе по приглашению еще одного друга, закончил вечернюю десятилетку, устроился грузчиком в Мин-Водский аэропорт. Там появились у меня новые знакомые, которые строили дорогу Ростов-Орджоникидзе. Я перешел на работу к ним, а в 1954 году на базе нашего участка впервые было создано Управление автомобильных дорог «Ростов – Орджоникидзе – Баку» с дислокацией в городе Пятигорске. Сейчас оно называется Управление федеральных автомобильных дорог «Кавказ».  И там много лет работает моя дочь Людмила - пошла по моим, так сказать, стопам.   

    Я горд тем, что наше управление считалось одним из лучших в стране, а коллектив стремился  освоить все новое и передовое в отрасли. Я работал в бухгалтерии, потом в плановом отделе, учился заочно в Махачкалинском автодорожном техникуме, и мы с лабораторией по научной организации труда изучали и вводили новые методы нормирования работы автодорожников. Внедряли бригадный подряд – ездили по обмену опытом в Уфу, Ярославль, Свердловск. Дороги на Урале и в Башкирии, скажу вам, тогда были гораздо хуже, чем на Северном Кавказе. 

    А самые хорошие дороги в Италии. Так сказал наш руководитель   Николай Сергеевич Сандуца.  Он их видел, и я ему верю как специалисту. У них основание не менее 30см и асфальта слой 15-20см. А у нас  - 5см. Потому и срок службы дороги  там больше. Так что нам есть к чему стремиться. Вот во время войны сколько техники и заводского оборудования пришлось перемещать? Много. А дороги-то рассчитаны на такую нагрузку не были, разбивались быстро. Боевая техника увязала, разбивалась, ее приходилось чаще ремонтировать. А с другой стороны – плохие дороги помогали сдерживать и немецкое наступление… Но все равно, если тебе поручена работа, надо делать ее честно и добросовестно. Никакой «липы» быть не должно. А то как бывало  иногда – пришла новая техника, не используется, потому что нет нормативных расценок. Есть научная лаборатория – за год ни одного предложения…  В последние годы в стране стали уделять больше внимания федеральным дорогам. Любую работу надо делать хорошо, а тех, кто хорошо работает – поощрять, это тоже важно. Мне министерская грамота за строительство автомобильной дороги Черкесск – Бекешевка так же дорога, как и боевой орден Отечественной войны I степени.

    Вот так и сложилась моя жизнь - служба в одной армии и работа в одной организации: Великая Отечественная война и строительство автомобильных дорог на Северном Кавказе.