Наша 112-я стрелковая дивизия ехала на маневры. Стояла чудесная пора – июнь. Тепло, кругом зелено – душа радуется. И мы, красноармейцы, тоже не грустили. Только что окончили полковую школу. Я – сержант. Мне предстоит доказать на деле, какой же из меня командир отделения. Нам разъяснили, что учения предстоят серьезные. Дисциплина строгая. Даже письма посылать не разрешают. И маршрут движения держится в секрете.

Утром 22 июня 1941 года мы находились уже в одной из западных областей. Вдруг по вагонам прошел слух: война! Тут же митинг. Тогда мы были наивны, горды и самоуверены. «Врага отбросим в два счета! – говорили все. – Горя причинить он нам не успеет».

Вдруг над нами появился самолет. Мы заспорили: наш – не наш. Когда он снизился над станцией и застучали пулеметы, реальность войны мы ощутили всеми клетками тела. На моих глазах четверых ранило. Но мы не оказались пустозвонами – самолет этот сбили.

На фронт попали лишь на третий день. Все из-за того, что на путях часто встречались заторы, двигались очень медленно. На станции Дретунь спешились. Сменили обмундирование, получили патроны, гранаты. Разрешили написать письма. Первое письмо с фронта для многих стало и последним.

Стремительный марш-бросок. Через час привал – и снова в путь. Бегом что есть силы. Не верил, что можно спать на ходу. Убедился: можно. Даже сны вижу.

Фашистские самолеты часто кружат над нами. Но командир Шатков строго приказал: без команды не стрелять. А когда скомандовал – мы поймали самолет на мушку. Он рухнул где-то неподалеку.

Наш полк получил приказ прикрывать отход других частей. В пять утра наши пушки и минометы ударили враз. Было велико желание встать в полный рост, крикнуть «ура» и повести за собой всю роту. Хотелось встретиться с врагом лицом к лицу и заставить его бежать. Наконец, свершилось! Мы пошли в атаку.

Ведя прицельный огонь на ходу, мы охладили пыл врага. Он начал окапываться. Но отходить не стал. Наша рота под прикрытием леса довольно близко подошла к окопам. Некоторые из бойцов подползли к ним на расстояние гранатного броска. Думалось, еще рывок и мы покончим...

Но вскоре произошло нечто неожиданное. Почувствовав силу сопротивления, мы отступили. Погибли командир взвода, еще 13 человек из роты. Взвод я принял на себя.

Было хорошо видно, как немцы окапывались. В одном из зданий расположился их штаб. Обо всем этом было доложено командованию. И вскоре результат: скопление немцев от артобстрела разлетелось в пух и прах. Но торжествовать победу не пришлось и на этот раз. Фашистские танки стали обходить нас с флангов. А автоматчики пошли напролом.

...После этого боя ряды батальона изрядно поредели. Мы думали только об одном: как бы догнать своих. Патронов – по десятку на каждого. Ряды смешались. Я оказался в группе с двумя братьями Кичасовых – Николаем и Борисом. Знаем друг друга с полковой школы. Уже третьи сутки без еды, без курева. Нас вынудили забраться в болото. Только ночью выползли на поле – нарвать ржаных колосьев. И нежданная встреча с Корякиным, однополчанином. Теперь нас четверо, и мы решаем пробиваться на восток.

Двигаемся сутки, двое, трое, четверо. Отчаявшись, приходим к решению: искать подходы к партизанам. Но осуществить это оказалось непросто. Сложнее всего было войти в доверие к местному населению. С позволения старосты нас записали в качестве родственников местных жителей. Мне дали новое имя: Мелихов Александр Иванович.

В начале ноября мы встретились с одним храбрым парнем – Сергеем Моисеенко. Он был на войне, попал в плен, сбежал и вернулся в родную деревню. Мы избрали его командиром отряда. В начале декабря мы соорудили землянку в глубине леса. Там и поселились.

Последние листовки, сброшенные с самолетов, сообщали о параде на Красной площади в честь годовщины Великого Октября. А немцы сеяли ложные слухи и жестоко расправлялись с местным населением.

«Надо сбить спесь с фашистских холуев», – предложил Моисеенко. Мы покончили со старостой и его приспешниками. В тот же день за нами была послана сотня карателей. Но мы успели углубиться в лес.

Морозы стояли жуткие, костер мало спасал. Построили себе шалаш на возвышенном месте – землянка наша была разрушена, а подходы обложены гранатами, связанными проволокой: тронь – все разом взорвется. Гранаты перешли в наше распоряжение.

Вскоре мы наладили выпуск листовок. Сообщение о крупном стратегическом успехе Красной Армии под Москвой, доставленное с воздуха, вооружило нас прекрасным агитационным материалом. Более того, мы выпустили листовки и на немецком языке. Помогли нам в этом подпольщики села Нища. Друзей у нас становилось все больше. В селе Долосцы 80-летняя старуха при встрече с нами от души посетовала, что не в состоянии помочь нам. И то, мол, денно-нощно молится за успехи партизан. В другой малой деревушке как-то зашли в крайнюю хату обогреться, мальчуган лет семи и говорит: «Знаю я, кто вы, – партизаны, сергеевские ребята, наши, советские...». А его мать угостила нас горячей картошкой с молоком.

Первая партизанская весна 1942 года заставила нас скоро пересмотреть стратегическую линию борьбы. Пришли к решению, что пора браться за более серьезные дела. В дневнике командира начали появляться записи: «сбили автомашину», «взорвали мост», «порвали линию связи», «задержали отправку рабочей силы в Германию»... В один из дней пустили под кювет крытую автомашину с фрицами. В трофеи взяли пять тысяч патронов, винтовки и много медикаментов.

Стало известно, что в Юховичах разместился отряд в составе 52 человек из числа военнопленных украинцев, направленных сюда для борьбы с партизанами. Желая привлечь их на свою сторону, мы послали им письмо. Вскоре 22 украинца покинули казарму и пожелали присоединиться к нам. По этому поводу в одном из сел состоялся митинг. Вновь прибывшие сообщили, что в казарме остались лишь выходцы из Западной Украины.

Узнав, что в школе села Малеево находится штаб карателей, командир с двумя разведчиками 18 мая направился туда. Но в ночной темноте напоролись на часового. Шальная пуля оборвала жизнь нашего командира. По правде говоря, Сергей не имел права идти на такой опрометчивый шаг. Но у него всегда был довод: я местный, я знаю все до кустика, каждую тропинку. Накануне, затосковав по матери, он ходил к ней на свидание в тюрьму. Все сошло, потому что Сергей переоделся и удачно сыграл роль деревенской женщины.

В тот же день я перед строем объявил, что командиром отряда имени Сергея Моисеенко будет Степан Корякин – боевой друг Сергея и смелый партизан. Первым делом новый командир спросил у товарищей: хотят ли они идти на соединение с отрядом Дубняка? Все согласились. На переговоры направили меня. «Для вас я – Машеров Петр Миронович» (Машеров П.М. – впоследствии советский, партийный и государственный деятель, Герой Советского Союза и Герой Социалистического Труда, член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь Компартии Белоруссии. – Прим. ред.) – добродушно ответил мой собеседник, когда узнал, что я вовсе не Мелихов, а башкир по имени Разетдин. После объединения сразу же состоялось совещание. Один из партизан предложил идти с боями на восток, на соединение с частями Красной Армии. Его поддержали и другие.

Следующим выступил я: «Что скажут про нас местные жители, если мы их оставим на произвол судьбы? Разве партия не призвала нас вести партизанскую войну?» В рядах установилась тишина. Разрядило обстановку выступление Машерова. В отличие от меня он говорил спокойно: «Хорошо бы воевать в рядах армии, – начал он – но не менее важны и партизанские действия. А главное для нас в данное время – это строгая дисциплина, а не вольница, как считают некоторые».

В конце мая 1942 года комиссар отряда Петровский, Машеров и я с двумя взводами пошли до села Чайки. По данным разведки, здесь в волостном управлении

были составлены списки молодежи, назначенной для угона в Германию. И масло-сырзавод нас тоже интересовал. Пока одно отделение патрулировало улицы села (гитлеровцев не было), остальные демонтировали оборудование завода и занимались в волостном управлении. Все было чисто. Население от души приветствовало наши действия. Машеров перед собравшимися объявил: «Товарищи, мы сегодня уничтожили всю документацию фашистской управы. Завтра уничтожим тех, кто будет давать им сведения. Помните, у нас отныне есть только одна власть – советская, наша родная власть».

От местных жителей стало известно, что по шоссе ежедневно под вечер проходит почтовая машина. Группе разведчиков Володи Хомчановского было поручено устроить засаду. Ждать пришлось очень долго. Наконец появился черный «опель», его сопровождала усиленная охрана. Небольшой группе партизан при таком соотношении сил не полагается вступать в бой. Но Володя, наш бесстрашный и смекалистый боец, и мысли не допускал такой. Он скомандовал штурмовать «опель» гранатами. Пулеметные очереди прошили колеса. Из машины выскочили четверо, один в генеральской форме. Володя, зайдя с фланга, вплотную подобрался к генералу. Лицом к лицу встретились видавший виды боевой генерал и молодой партизан. Володя упредил его на секунду и сразил наповал. Ведя жесткий огонь из автомата, он ворвался в машину и выхватил портфель генерала. Другой партизан забрал документы.

Портфель был набит особо ценными документами, поскольку генерал оказался инспектором. Мы решили доставить портфель в штаб 4-й ударной армии о дислокации которого уже знали. Возможность встречи со своими взбодрила всех партизан. Многие написали письма. Письмо матери написал и я. Красивой арабской вязью сообщил о своем благополучном пребывании на белом свете.

Отряд перебазировался к озеру Лисно. Место живописное и глухое, близко и к латышской земле и к Белоруссии. Стало известно, что в Освитском районе Белоруссии начал действовать партизанский отряд под командованием Захарова. Вскоре мы встретились. Радости не было конца.

«Дорогие соседи, – обратился к нам Захаров, – давайте нашу встречу отметим совместным боем. Тут в латвийском селе Шкяуне находятся склады, тыловые учреждения немцев. Там ведут учет молодежи для угона в Германию».

Теплая июньская ночь плыла над озерами, когда мы вышли на исходный рубеж. Пушистые облака заволокли небосвод. Штурмовая группа бесшумно миновала все опасные места. С нею идут Захаров, Машеров, Корякин, Петровский. Мне же с командиром взвода Галимом Ахмедьяровым из отряда Захарова поручили руководить засадами на дорогах.

Быстро сняли часовых, уничтожили патруль. Два выстрела из пистолета остались незамеченными. Немцы продолжали весело гулять.

В небо взлетела ракета. Человек восемьдесят устремились по улицам села. Дружно застрочили партизанские пулеметы, автоматы, защелкали винтовки. Внезапность нападения – вот залог успеха. Фашисты и айзсарги (службисты из латышей) не успели оказать сопротивления.

На обратном пути наша колонна растянулась почти на километр. На дневку остановились в лесу. Вволю побаловались чаем с сахаром. Для многих это было впервой с самого начала войны. «Заглянем в почтовые посылки немцев», – предложил Корякин. Удивлению нашему не было предела. Офицеры посылали бекон, мед, дорогие отрезы, кожгалантерею, игральные карты. Рядовой состав удовлетворялся обувью, ношеным платьем, детской одеждой.

«Сволочи! – раздались возмущенные голоса. – Отобрали у женщин и детей последнее».

Отряд разросся, а опыта управления таким формированием у нас не было. Хотелось охватить своим влиянием большую территорию, получить лучшую возможность для маневрирования. Мы разделились на три самостоятельных отряда.

Через три дня меня и командира отряда Овсянникова вызвали в штаб. Там были Захаров, Машеров, Петровский и другие. Капитан Петраков ознакомил нас с решением командования об объединении партизанских отрядов в бригаду «За Советскую Белоруссию». Бригаде предписывалось вести партизанскую войну в пределах районов Полоцка и Идрицы – в более широких масштабах. Удары наносить по коммуникациям противника. Мы очень обрадовались, когда узнали, что в штабе бригады есть рация. Теперь-то мы сможем получать достоверную информацию из первоисточников.

Получив приказ готовиться к взрыву большого железнодорожного моста через реку Дриссу, в последние дни июля бойцы только и были заняты сбором неразорвавшихся снарядов. По этому мосту (длина 120 метров) ежедневно проходят десятки воинских эшелонов противника. Его бомбят наши самолеты. Но бомбы почему-то все время падают мимо.

«Сергеевская» четверка в вечерних сумерках незаметно заняла позицию вблизи моста. Судя по всему, фашисты не подозревали о намерениях партизан. Часовые размеренно вышагивали по мосту.

Впервые в нашем крае партизанскому налету предшествовала артподготовка. Продолжалась она минут двадцать. Одновременно ударили пулеметчики. Один станковый пулемет достался мне. Вел огонь и радовался: еще не разучился. Наш огонь все сильней.

– Резерв в бой! Атака! – закричал комбриг. Тут же раздался призывный голос Машерова:

– Вперед, за мной!

Несколько минут рукопашного боя, и по шпалам и настилу моста бегут партизаны. Смолк последний вражеский дзот. И сразу же две красные ракеты прочертили ночную тьму: сигнал к отходу.

Три минуты напряженного ожидания. Поднялся огромный столб дыма, яркие сполохи молний взметнулись в небо. Земля как бы набрала воздуху полной грудью и освободилась во взрыве. Фермы огромного моста рухнули в реку.

Движение поездов прекратилось более чем на полмесяца. Накопившиеся на путях эшелоны стали легкой добычей наших летчиков-штурмовиков. А каков был моральный и политический резонанс! Начался новый приток людей в партизанские отряды.

Вскоре отряд испробовал свои силы в засаде. Получив точную информацию от разведчиков о движении транспорта, мы решили его перехватить. С этой целью засели у кладбища села Осочно. Прождали всю ночь, уже начинало казаться: сидим безнадежно. Но ранним утром появились два автобуса…

* * *

На этом воспоминания комиссара обрываются.

Инсафутдинов задумывал составить объемное повествование о друзьях-товарищах. Долгие годы настойчиво собирал материалы, упорно трудился над ними. Часть написанного удалось издать в Минске и Ленинграде. Но тиражи разошлись так быстро, что даже в семейном архиве не сохранилось ни одного экземпляра.

Он торопился. Ему хотелось как можно скорее написать книгу и оставить потомкам бесценный труд о боевой партизанской жизни, о верной, бескорыстной дружбе и о многом другом. Работа шла не так быстро, как того хотелось. Аксакал спешил, нервничал, чувствовал, что силы уже не те. В один из дней ему стало плохо. Пришлось вызвать «скорую». Врач долго осматривал и в итоге заключил: придется ехать в стационар. Больной об этом и слышать не хотел. Убеждал, что поправится и дома, потом снова возьмется за работу…

Асма Тазеевна не отходила от него. «Ты, душа моя, – просил он, – не покидай меня. Хочу смотреть тебе в глаза и гладить твои руки. Только не уходи...» Это были его последние слова и последнее желание.