В семье сохранились письма Шуры двоюродной сестре Селиме (Селе), с которой он очень дружил и шутя называл старшей сестричкой, ведь разница в возрасте у них была всего в несколько месяцев.
Здесь привожу расшифровку фронтовых писем Шуры сестре и письмо его отца, Абрама Владимировича, семье родного брата Льва Владимировича, отца Сели, в котором он сообщает о гибели сына.

* * *
Май 1943 г.
Здравствуй дорогая «старшая» сестричка!
Получил твою вторую открытку от 14.4.43 г.
Напрасно, Селя, ты беспокоишься о моем молчании по отношению к отцу. Я думаю, что теперь он на меня не в обиде. Правда, было время, когда писать-то мы писали, а вот отправлять письма не могли. Вот и получился месячный перерыв.
Сейчас у нас уже все наладилось. Оборудовал себе жилище. На фронте у нас, как и везде сравнительно тихо. Пользуюсь этим у нас уже два раза был концерт агитколлектива нашей части. Было кино.
О себе интересного больше ничего сообщить не могу. Хочу кое-что узнать о тебе. Как у тебя дела? Где ты работаешь? Все ли целы твои подруги и друзья? Где Лена Красина? Где твой «кучерявый» Виктор, как его воздушная профессия? Ну я уже кажется так расписался, что места нет. Пока всё, с фронтовым приветом. Всё. Целую. Шура.
* * *
17.06.43.
Здравствуй, Селя!
Наконец-то я получил весточку и от «Вашего сиятельства».
Ты, я вижу, решила отвечать мне взаимностью, но с той лишь разницей, что я задерживал ответы на несколько лет (или вообще не отвечал), а ты скромно – по недельке.
Ну, ладно, я на тебя обижаться не стану.
У меня за последнее время особенного ничего не произошло, если не считать того, что я в другом подразделении и на другой должности. Адрес мой тоже немного изменился. Теперь он выглядит так: пол. почта 20698 «М».
Селя, если я не ошибаюсь, Лена, в мою бытность в Москве последний раз, симпатизировала Борису (кажется его так звали), он был лейтенантом-артиллеристом. За него ли она вышла замуж или предпочла кого-либо другого? С Виктором, я думаю, ты связь потеряла нехотя, если наоборот, то напрасно хороший паренёк.
Селя, я вот хочу тебе объяснить, что значит для нас – артиллеристов быть в бою. Штыковую атаку мы не ходим. А вот как только прозвучит команда «к бою» – мы уже в бою до «отбоя». Поняла?
Что у вас в Москве? Как Мишка? Тётя Соня, Лёва?
Я, конечно, себя чувствую очень хорошо. Живу тоже неплохо.
Ты тут пишешь, что возможна встреча со мной у нас, то есть на фронте. Поверь мне, что фронт до того широкое понятие, что не зная номера части, ты, конечно, меня не найдёшь, хотя я бы хотел обратного.
Я расписался, пора кончать. Пиши чаще, подробнее, буду отвечать на все интересующие тебя вопросы.
Пока привет всем. С фронтовым приветом. Обнимаю. Твой «младший» брат Шура.
* * *
Июнь,43.
Привет, Селя!
Получил, наконец, и я твое письмо. Интересно получается, ты меня ругаешь за долгое молчание, а я тобой не очень доволен по той же причине.
Друзьям моим тебе, конечно, не придётся писать, исключая то, что если что нибудь случится, а в остальных случаях я сам буду «чиркать» по-немногу.
Хочу тебе пояснить, что времени на написание посланий мне много не надо, а вот основная затрата времени идёт на подыскание места, сборы и приготовления.
Сейчас я немного изменил свою специальность. Раньше я был огневиком. (Зачёркнуто цензурой. Очевидно, было написано, что новая специальность - корректировщик).
Ты сама понимаешь, что это работа более рискованная, но зато в несколько раз интереснее. Ведь теперь я нахожусь недалеко от своих разрывов и вижу их работу.
Находимся мы сейчас в БССР, точно где, я и сам не знаю.
Недавно форсировали Днепр и уже порядочно продвинулись на западном берегу.
Немцы, против обыкновение не успевают даже убрать своих убитых, ввиду обильности последних и поспешности отступления. Особенно хорошо они «чешут» от «Катюши» и танков. В этих случаях их на горном олене не догонишь.
Ну вот кажется и всё, чем я хотел с тобой поделиться. Сейчас сижу в ровике, кругом стреляют и никак не пойму (пока не упадёт) где свой снаряд , а где фрицевский.
Вчера (зачёркнуто цензурой) мы (зачёркнуто цензурой) подбили 3 танка, а один взяли «живьём». Один из трёх подбитых стоит недалеко от меня. А в остальном фронтовая картина, окопы, окопы, и окопы.
Как у тебя дела? Как учёба? Как Мишка, мама, папа?
Как живёт Москва? И самое главное скоро ли я дождусь твои фотографии?
Ну, пока, всего хорошего. Привет всем, кого я знаю. Целую. Шурка.
PS Обязательно вышли фото, ведь я тебя не видел уж скоро три года. Шура.
* * *
16.07.43.
Здравствуй, Селя!
Я тоже «наконец» получил твоё письмо. Выходит что мы ждём какого-то конца И тогда только пишем. Давай попробуем его не ждать. Или, другими словами, писать друг другу чаще. Договорились? Новеньким ничем похвастаться не могу, если не считать того, что сейчас начали воевать значительно активнее. То что ты снова думаешь учиться - хорош,  а вот что учиться на медика, не знаю как тебе, но мне не особенно нравится. Ты это письмо маме не показывай она ведь врач и конечно меня будет ругать.
С Виктором переписывайся, он парень хороший. А вот где находится лейтенант-артиллерист, о котором я писал в прошлом письме? И как его фамилия? Что слышно в Москве? Как жизнь? Была ли ты на выставке трофейного вооружения?
Селя, я тебя попрошу одну вещь. Если можно, вышли мне бандеролью что что-либо почитать и пяток карандашей простых желательно мягких. Сейчас я пишу тебе карандашом длиною в 2 см, вставленным винтовочный патрон. 
Ну пока всё. Привет всем, кого я знаю и кто меня знает. Целую. Шура.
* * *
18.08.43.
Здравствуй, Селя!
Получил твою открыточку от 7.08.43. Даже за обещание выслать бумагу и карандаши я тебе безмерно благодарен.
В моей бумажной нужде, если так можно выразиться, убедись сама. Видишь на каких клочках приходится писать письма, и не кому-либо, а «старшей» сестре.
Дорогая старшая сестричка, 20 августа твой день рождения. Поздравляю тебя, хотя и поздновато, но лучше поздно, чем никогда. Желаю тебе успехов в твоей медицинской карьере. Лечи людей а я буду делать свое противоположное делаю, но в месте с тем добивающиеся одной и той же цели. О том, что Лена в Сталинграде, я не знал, это сообщение для меня ново.
Селя, ты спрашиваешь, как с куревом. Об этом не волнуйся. Табаку, а иногда и дыму, хотя и порохового, здесь с излишком. Сестричка, ты пишешь, что получила фото брата (Эрика), а вот своему воюющему братику выслать своё фото без напоминания не догадалась. Но я надеюсь, что ты этот маленький пропуск учтешь. Ну, я расписался. Пиши как живёте? Как здоровье всех ваших? Кончаю. Привет всем. Целую. Шура.

* * *
(Зачёркнуто цензурой) обл.
26.09.43.

Здравствуй, Селя!
Виноват перед тобой, как черт знает кто. Давно я уж тебе не писал. Собирался написать много раз, но обязательно какой-либо, от меня не зависящая причина, не дает писать. То фрица погнали - догоняй, то напрямую наводку выезжали, то ... (?) огневой, а один раз по правде сказать, не дало написать тебе письмо - кино. Но я думаю, что ты меня простишь, когда узнаешь, что кино у нас бывает не чаще раза в месяц.
Через пару дней ты снова сядешь за парту, снова начнутся sinus’ы и cosinus’ы (или медику это не надо?), литература и прочее, а у нас здесь один предмет изучения и преподавания – взрывчатка. Сейчас стою в 6–7 км от южной границы Белоруссии. Завтра уже буду там.
Селя, как Витя? Наладила ли с ним переписку? Если наладила, то где он находится? Как воюет? Вот видишь и в этот раз хотят помешать дописать, но на сей раз я их обману. Допишу на ходу сидя на станинах. Команда «Шагом марш» (поехали (?)). Как Ваши? Как Миша? Привет всем. Целую. Шура.

* * *
17.11.43.

Здравствуй, Селя!
Получил, прочитал и решил, что твое предложение, не ссориться из-за писем, приемлемо.
Писать буду, хоть и не очень часто, но буду. Все предлагают: пиши понемногу, но часто. Я напишу тебе раз пять–десять по два–три слова и уверен, поступят письма с требованием писать побольше. Ладно увидим. Вот и страдания с вызовами к доске я, конечно, тоже когда-то переживал и утверждаю, что закон о дули (?) – ерунда. Я несколько раз попадался на этой чепухе. Я, конечно, жив пока и здоров. Чувствую себя отлично. Вот и всё о себе. Как у тебя дела? Как Мишка? Дядя Лёва? Тётя Соня? Жду фото. Крепко жму руку, Шура. Привет всем.

* * *
Письмо отца Шуры из Киева 25.02.1944 г.

Мои дорогие! Уже в своих письмах к вам я у вас не буду спрашивать а весточках от Шурика. Этих весточек уже не будет. Шурик погиб. Уже нет в живых моего родного мальчика. «При прорыве обороны на Полесском направлении наш сын был осколком смертельным ранен в голову и умер, не сказав ни слова» - так гласит это страшное сообщение, которое я получил 17 февраля от незнакомого мне товарища Шурика по фронту. Письмо от 4 февраля. Так, значит, письмо от 27 декабря было действительно последним от Шурика, и недаром вернулось нянино письмо с надписью «доставить невозможно». Уже прошла неделя со дня получения письма, а я не могу до сих пор осмыслить случившегося. Я сделал над собой неимоверное усилие, чтобы сесть и написать вам пару слов. Кругом такое равнодушие, безразличие (это и понятно: ещё одна из миллионных жертв), а тут такое горе, безысходное горе в полном смысле этого слова. Что делать, что предпринять, как дальше жить, для чего жить? Господи, какие муки! Потерять 19-летнего сына, которому отдана вся жизнь, лишиться единственной радости в жизни, единственного утешения, И тогда, когда собственные годы закате. У меня буквально мут... (?) в голове, когда я мысленно - дома, на работе, в бессонные ночи, начинаю представлять себе родного сыночка, лежащим бездыханным на снежном поле, около своего орудия. С простреленной головой, с раскинутыми руками. Мне все кажется что это не может быть, что это неправда, что вот-вот Шурик ввалится в дом в офицерской фронтовой шинели, возмужавший, радостный всегда присущей ему жизнерадостностью с лукавой улыбкой, трепанёт меня, бросится на шею. Ведь я последний раз видел его, когда прощался с ним в школе в Илеке, когда ему едва исполнилось 17 лет. Ну как страшно действительность! Я не жалею о себе, о своих нечеловеческих страданиях, мне жаль его юную головушку, так безвременно погибшую. И что в жизни хорошего он увидел – ведь все было бы впереди! А судьба безжалостна. Удар идёт за ударом.
Мне ужасно тяжело, дорогие! Я не могу больше писать. Вы все знали Шурика. Пусть память о моём дорогом единственном сыночке будет жить в ваших сердцах - также, как память о нём не угаснет во мне до конца дней моей жизни. Абрам.