Пусть знают дети, внучата и правнуки о моей боевой жизни и о тех трудностях и лишениях, перенесенных мною в период боевых действий в Великой Отечественной войне, хотя все это по истечении времени становится уже историей.
Все дальше и дальше отделяет время нас от тех грозных и тяжелых военных лет 1941-1945 годов.
Сейчас в тишине мирного времени можно вспомнить отдельные боевые эпизоды, которые были связаны со смертельной опасностью и до сих пор сидят в памяти.
Вот один эпизод из моей боевой жизни, когда я служил в политотделе 4 артиллерийской дивизии резерва главного командования (Р2К) – инспектором.

ВЫРВАЛСЯ
Дивизия временно занимала оборону, ведя в тоже время ликвидацию группы противника.
Штаб и политотдел 4 артдивизии находился в городе Бунцлау.
В частях шла напряженная боевая подготовка. В ночь с 14 на 15 апреля 1945 года подразделения дивизии совершили марш, во время которого соблюдалась тщательная маскировка. Артиллерийские и минометные бригады (их было 7), входящие в состав дивизии, заняли огневые позиции и наблюдательные пункты. После совещания в штабе дивизии, которое проводил командир арткорпуса, я по распоряжению начальника политотдела 4 артдивизии гвардии полковника Вишнякова поздно вечером направился в политотдел 162 артбригады к подполковнику Егорову, с которым вместе учился на высших курсах политсостава ст. Перхушково под Москвой.
Прибыв в политотдел бригады, обсудили вопросы по расстановке партийно-комсомольских сил, проведению партийно-политической работы с личным составом подразделений бригады в период прорыва сильно укрепленной и глубоко эшелонированной обороны немцев на реке Нейсе и по преследованию неприятеля.
После окончания совещания я зашел на кухню, где ординарец подполковника Егорова чистил свой автомат. Там на столе были рассыпаны патроны. Зная, что у меня только 2 обоймы к пистолету ТТ, я взял 2 горсти автоматных патронов и положил в разные карманы своей шинели, отметив при этом, что патроны не лишний груз и они всегда выручат в бою, что мы должны идти в наступление, а там бывает всякое.
После чая мы с Егоровым отправились на наблюдательный пункт артбригады. Пункт был устроен на высоком берегу реки в редком сосняке. С наблюдательного пункта хорошо просматривалась оборона фашистов. Ночь была теплая, тихая, небо усеяно звездами, что предвещало хороший солнечный день. На фронте стояла полная тишина.
Операция по прорыву обороны фашистов на реке Нейсе готовилась в большом секрете. Огневые позиции и наблюдательные пункты были подготовлены заблаговременно. Работы велись только ночью. Пристрелка по намеченным целям велась отдельными орудиями.
Вечером 15 апреля, после завершения марша, батареи заняли свои боевые позиции согласно плану разработанной операции.
На рассвете 16 апреля 1945 года в 6 часов 15 минут началась артподговка, которая длилась более трёх часов. Залпом ударили сотни орудий и минометов. Земля гудела и сотрясалась. Огненный смерч бушевал над обороной противника, вместе с землей вырывал укрепления фашистов. Все горело, заволокло дымом и пылью. Это было огненное извержение гигантского вулкана. От плотности и меткости артогня фашисты не находили себе места. Часть оборонявшихся, которые уцелели в первых траншеях, бросились в речку и плыли к берегу, где их взяла в плен наша пехота.
После артподготовки появилась наша авиация и стала наносить бомбовые удары.
В это время наши артиллерийские и минометные части приступили к форсированию реки Нейсе.
По договоренности с начальником политотдела товарищем Егоровым я поехал с артдивизионом, который, снявшись с огневых позиций, вытянувшись колонной, переправлялся по наведенному саперами понтонному мосту.
Колонна втягивалась в сосновый бор. Я сидел в кабине автомашины рядом с водителем и вел наблюдение за окружающей местностью и воздухом, орудийный расчет вместе с командиром находился в кузове.
Настроение у личного состава дивизиона было приподнятым. Мы продвигались вглубь фашистской Германии. Через полчаса нашего марша нам встретилась деревня, в которой догорали отдельные дома. Дивизион остановился в центре деревни. На дороге создалась большая пробка.
Выскочив из кабины и не успев еще выяснить обстановку, я увидел, как подъехал начальник политотдела дивизии полковник Вишняков, который, поравнявшись с нами, спросил: «Почему стоим?». Я ответил, что, видимо, за деревней находится противник. Полковник, не дослушав, сел в свой «газик» и выехал из деревни. Автомашина сразу же попала под обстрел фашистских бронетранспортеров, но, только благодаря находчивости и искусству шофера, машина была выведена из зоны обстрела. Полковник Вишняков благополучно вернулся к нам в деревню, ругаясь на чем свет стоит.
В сторону нашей стоянки бежал майор. Я его узнал и закричал: «Морозов! Морозов!». Тот приблизился и остановился, он узнал меня. Мы обменялись рукопожатием. Ни он, ни я не ожидали такой встречи, да еще во время боя в Германии. Мы с ним были близкими товарищами: служили в городе Калинине в артполку, а затем с отдельным артдивизионом в мае 1939 года нас перебросили на Дальний Восток, где мы служили в Полтавском укрепрайоне, который находился в 60 км от города Уссурийска.
В феврале 1940 года мы приехали из отпуска с женами и поселились в 8км от дивизиона в дорожном дому. Проходная комната, кровати в разных углах. Морозов тогда командовал огневым взводом, а я был политруком бригады дивизиона.
Но, несмотря на радость от встречи, времени на личные разговоры не было. Морозов сказал, что получил приказ уничтожить бронетранспортеры, которые мешают нашему продвижению, а также сообщил мне, что является начальником штаба противотанковой бригады стомиллиметровых орудий. После этой встречи я написал ему, но ответа так и не получил.
Когда путь для движения был освобожден, была дана команда: «По машинам», - в это самое время на трофейном «Опеле» подъехал к нам помощник начальника штаба бригады с двумя разведчиками и инструктором политотдела бригады майором Фоменко. Они предложили мне пересесть к ним. Предупредив замполита дивизиона и получив разрешение, я сел в открытую легковую машину, нас стало 5 человек, вооруженных двумя карабинами и тремя пистолетами ТТ. Мы быстро отделились от колонны дивизиона и выехали из деревни по хорошо укатанной проселочной дороге, которая пролегала через сосновый бор. Ехали на большой скорости, было очень тихо, только под колесами шуршал песок. Ветер бил нам в лицо, настроение было приподнятое. Встретившись на пути с офицером связи арткорпуса, узнали, что стеклозавод, где должна сосредоточиться наша артбригада, уже занят нашими войсками. Настроение стало еще лучше, бдительность и осторожность уменьшились. Мы следовали по заданному маршруту, а дивизион шел за нами в 400-600 метрах.
Выехав из бора, мы оказались в мелколесье. Доехав до перекрестка, остановили машину и стали сверять по карте свое местонахождение. Оказалось, что нам требуется сворачивать налево, но на дороге не было никаких следов, и она могла быть заминирована. Посоветовавшись и осмотрев небольшой участок дороги, рискнули ехать, помня, что риск дело благородное. Через 5 минут были на опушке. Перед нами открылось зеленое озимое поле, а в 300 метрах населенный пункт Доброцкое. Не сбавляя скорости, переехали через траншею по мостику, на бруствере лежал убитый пехотинец.
Но, доехав до середины поля, случилось непредвиденное: справа с крыш домов по нам открыли огонь фашисты, а слева, приняв нас за противника, начала обстреливать наша пехота. Это были считанные секунды, пули проносились как шмели. Впереди завал, справа пруд, слева железная ограда кладбища. Машина остановилась. Из стоящих за прудом домов начали выбегать фашисты, обстановка была для нас незавидная. Первым из машины выскочил майор Фоменко и прыгнул под берег пруда в вырытую немцами ячейку, но, не сумев сделать нескольких шагов за кусты ивняка, был сражен автоматной очередью. Затем выскочили я и помощник начальника штаба. Старшины выпрыгнули слева и побежали назад, откуда мы приехали. Из стоящих за прудом домов стали выбегать немцы. Началась перестрелка. Осмотревшись, я подался в сторону завала, оттуда, обогнув две ветлы, вбежал в открытые ворота кладбища, взглядом определив «выгодное место», бросился на землю и по-пластунски дополз до могильного холмика, где замаскировался под ветками сирени. Шла стрельба. Капитан побежал прямо к железной ограде, но, не сумев ее быстро перелезть, был сражен очередью из автомата фашистами.
Обстановка накалялась. Стоявшая за завалом в кустах автоматическая пушка немцев вела огонь по нашей пехоте, засевшей в окопах на опушке соснового леса.
Следовавший за нами артдивизион при выезде из мелколесья был встречен фашистами оружейным огнем. Завязалась перестрелка. С нашей стороны втягивались все новые и новые орудийные расчеты.
Отдышавшись, осмотрев все вокруг себя, напряженно прислушиваясь, я быстро перезарядил пистолет, очистив его от грязи. Набил пустой магазин. Достал с боку планшетку, расстегнул, взял блокнот с карандашом, написал на листке: «Русские в плен не сдаются. Прощайте, товарищи. Гульнев». Вырвав листок, сложил его и положил в карман гимнастерки. Этот листок, как память о тех днях, и сейчас у меня хранится.
В эти самые тяжелые секунды моей жизни, как солнечный луч в ненастную погоду, пролетела у меня в голове вся моя короткая жизнь. Мне только 12 апреля исполнился 31 год. Из раскрытой планшетки смотрела на меня жена с малолетним сыном Юрой. С ними я мысленно прощался. Стало очень обидно, что так случилось, что сам заехал за смертью к фашистам. Я укорял себя за легкомысленное поведение, за допущенную оплошность, за соблазн поехать на легковой машине. Но мои мысли были прерваны нарастающим шорохом. Я поднял голову из-за могильного холмика и увидел, что в мою сторону с винтовкой наперевес крадется фриц, за плечами у которого висел темно-коричневый ранец. Фашист был пожилой, весь напряженный и до предела сосредоточенный.
Сегодня на кладбище я еще раз столкнулся со смертью. Жизнь мне так мила показалась, так захотелось жить, что в этот самый опасный момент у меня столько прибавилось силы и желания защитить свою жизнь, свое существование на земле, что я со всей накопившейся ненавистью к врагу разрядил всю пистолетную обойму в фашиста.
Сделав выстрелы, я сразу спрятался за могильный холмик. Закрыл себя. В ответ на мои выстрелы из-за ограды, где стоял наш автомобиль, последовала автоматная очередь. Пули срезали на холмике траву, посыпался на меня песок, который оказался у меня во рту. Не делая никаких движений, я наблюдал за поведением фашистов, которые считали, видимо, что со мной все покончено. Мне надо было немедленно менять свое местонахождение. Я стал тихо отползать в глубину кладбища, маскируясь за могильным холмиком и ветвями сирени. А за тем, поднявшись, пригибаясь, начал перебежку между могилами.
Выбрав удобную и более безопасную позицию, я залег между могильных плит, наблюдая. Мгновенно отчистил пистолет от песка, вставил новую обойму и зарядил патронами опустошённую. Весь был в напряжении, сердце стучало в груди, как отбойный молоток. Солнце сильно припекало, мне стало очень жарко. И сразу же возникла мысль, что здесь задерживаться надолго нельзя. Подошедший на опушку леса артдивизион мог ежеминутно открыть огонь по кладбищу и населенному пункту. Я понимал, что тогда все будет перемешано с землей, мне не удастся спастись, поэтому принял решение уходить с кладбища.
Я уже приготовился к перебежке на угол кладбища, который был ближе к нашим позициям, но, повернув голову влево, в сторону завала, за которым тявкала фашистская пушка, увидел, как в мою сторону идут два фашиста, держа винтовки наготове. Расстояние между нами каждую секунду сокращалось.
Когда смерть заглядывает в глаза, то сразу же становишься смелым, расчетливым и находчивым. В голове мелькнула мысль: «Раз они меня не заметили, не видят, я побеждаю». Подпустив фашистов метров на двадцать, я из-за надгробной плиты прицелился и открыл огонь из пистолета. Расстреляв всю обойму, уложив наповал фашистов, я перезарядил пистолет, прислушался и осмотрелся. Не обнаружив врага, сделал перебежку между могил, тем самым добравшись до края кладбища, упал на дно неглубокой канавки, по-пластунски пополз к полю с зелеными всходами озимых. Передохнув, расстегнул шинель, поднялся и быстро зигзагами побежал через озимое поле в сторону траншей, где находилась наша пехота. Расстояние было примерно метров двести. Бежал, как по раскаленному песку, что было силы: полы шинели раздувались - в руках пистолет. Когда пробежал метров пятьдесят, меня заметили немцы и повели огонь. Мне пришлось изменить курс моего движения, и я побежал еще быстрее. Добежав до траншеи, прыгнул туда и прополз еще несколько метров до поворота, там залег, чтобы отдышаться.
Вокруг шла стрельба. Тут я увидел из-за угла траншеи две головы в пилотках. Окрикнув их, я спросил, что им надо. Они ответили, что пришли за языком, тогда я сказал:
- Вот вам «язык»! Только что прибежал от немцев.
- Да мы видели эту картину, поэтому и ползем к вам.
Удостоверившись, что это свои, я спросил: стреляли ли они в меня, когда я бежал по полю? Они ответили, что да. Потом видим, что бежит к нам - перестали стрелять. Я поблагодарил их, что оставили в живых. Узнав, где находится КП батальона, я еще раз поблагодарил их и направился в указанном направлении, где доложил, что произошло и как я оказался у немцев. Показав на карте огневые точки фашистов и скопления живой силы, я направился к артиллеристам. В сосновом бору я наткнулся на крытую автомашину, из которой вышел майор Горбатов - заместитель командира полка по политической части 171 артбригады. Я был сильно уставшим. Ноги подкашивались. Остановился, опершись на сосну. Горбатов, увидев меня, спросил: «Что с вами, майор Гульнев, и откуда вы?» Узнав от меня, как я попал к фашистам и как сбежал, видя мою усталость, майор Горбатов принес из машины стакан водки и подал мне. Я попросил Горбатова позвонить подполковнику Егорову командиру 162 артбригады, чтобы за мной прислали автомашину. Выпив, меня охватила сильная усталость, и я забылся.
Когда я проснулся, день был на исходе. Шофер разыскал меня, и мы поехали в политотдел 162 дивизии. По прибытии я доложил о случившемся и показал всю обстановку на карте.
Ночью в деревню просочились наши разведчики и пехотинцы. А к утру деревню очистили от фашистов.
Утром на берегу пруда, где мы выскакивали из машины, была вырыта братская могила, построен личный состав батареи. В гробу лежали майор Фоменко и помощник начальника штаба бригады. Фашисты надругались над ним после того, как его прошила автоматная очередь - ему распороли живот и перерезали горло.
На траурном митинге офицеры и солдаты поклялись отомстить фашистам за погибших товарищей. Я говорить не смог. Был дан трехкратный залп и установлен деревянный памятник со звездой. Прозвучала команда: «По машинам». Мы двинулись на реку Шпрею.
Наша дивизия 18 апреля 1945 года форсировала реку Шпрею, а затем повернула на север – на БЕРЛИН.

Гвардии майор Гульнев В.А.