Мой дедушка, Николай Прокофьевич Грибко, родился 13 декабря 1897 года (1 декабря, по старому стилю) в деревне Аргеловщина,  Копыльского р-на Минской обл., в Белоруссии. Фамилия его была Грибок. По ошибке канцеляриста фамилия претерпела изменение и стала Грибко, а дедушка решил ее оставить. К сожалению, он умер за год до моего рождения, так что всю информацию о нем я получила из воспоминаний моего отца Грибко Всеволода Николаевича. На начало войны моему отцу было 11 лет, так что он хорошо помнил это время.

Дедушка с  1911 по 1913 год успешно учился и окончил Грозовское 2-х классное сельское училище Слуцкого уезда. 15-го мая 1916 года, в связи с ведением Россией, войны с Германией,  досрочно  18-ти лет, был призван в армию.  Поскольку он был грамотен и имел «благонравное» поведение, его направили  в школу прапорщиков, так тогда было заведено. Окончив эту школу, он получил чин младшего унтер офицера, с правом преподавать военное дело новобранцам. В годы советской жизни он этого, конечно не афишировал. В этом чине с 1917 по 1918 гг. был председателем ротного комитета, депутатом полкового комитета, 15 сентября 1918 года избран на должность секретаря комитета. Солдаты видели в нём честного и справедливого человека и постоянно выбирали своим представителем. 11 апреля 1918 года был уволен в запас и исключён из списка полка и роты. А Богунский полк царской армии вскоре был расформирован. К счастью в боевых действиях армии участвовать ему не пришлось. Точных сведений о том, как шла его служба в царской армии у нас нет.  Но мой отец помнил,  как он рассказывал, что какое-то время их полк стоял под Гумбининым в Восточной Пруссии. Во время его демобилизации Богучарский полк стоял в Тамбове, а родная ему Белоруссия была оккупирована немцами, поэтому дедушка оказался в статусе беженца и не мог вернуться в Белоруссию.

Он всегда мечтал продолжать учёбу и поступил в, открывшуюся тогда в Тамбове, школу инструкторов-десятников огнестойкого (бетонного) строительства, где учиться ему удалось, к большому его сожалению, с 1-го января 1919 года по 29 мая того же года. Всего лишь потому что, 29-го мая всех курсантов этого училища в добровольно-принудительном порядке, забрали в красную армию. Так  он стал красноармейцем.

Не буду рассказывать весь жизненный путь дедушки до начала Отечественнй войны, так как он был долгий и не простой. Скажу толко, что с 1929 года он с женой Анной Григорьевной Самофаловой и сыном Волей жил в Москве. В 1941 году, когда началась война дедушке было 43 года, и по нормам того времени, его сочли «нестроевым» и направили в обслуживающую команду Артакадемии, что у Китайского проезда. Затем Артакадемию эвакуировали в Самарканд, и дедушка покинул Москву и отправиться в дальний путь. Из-за приближения фронта дорога шла через Урал и «на перекладных»: то машины, то поезд, а то и пешим порядком. Совсем скоро условия изменились, и дедушка, был признан «строевым» и включен в состав миномётного подразделения, сформированного на базе Артакадемии. Их направили через пустыни к Каспию в Красноводск (ныне Туркменбаши), переправили в Азербайджан и далее в Грузию. Там подразделение провело военную переподготовку, и, войдя в Чечню в 1942 году, вступило в военные действия. Затем  движение продолжилось, но уже в западном направлении в сторону Берлина.

За время войны он сменил несколько специальностей: минометчик – на Кавказе, сапер – на Кубани, ездовой – в Украине и Белоруссии, писарь – в Краснодаре и в ВосточнойПруссии. Он был абсолютно штатским человеком, из-за искренних пацифистских убеждений в юности (1920 г.) под страхом смертной казни отказался от службы в Красной Армии (уцелел благодаря ленинскосму указу об альтернативной службе для людей, не могущих служить в армии по религиозным убеждениям). Считая, что в трудную годину нужно быть вместе с народом и всем сердцем ненавидя фашизм, он пошел на войну и был «справным» солдатом.

На войне он ни разу не был ранен, хотя многие товарищи падали сраженными с ним рядом, но трижды был в госпитале. Первый раз его туда бросила малярия, полученная в кубанских плавнях. Второй – из-за сильного ожога обеих рук. Он голыми руками схватил вспыхнувшую плошку с бензином, спасая спавших в палатке солдат. За что и был награжден «Красной звездой». Третий раз в госпитале он оказался из-за подорванного сердца, потому что, хоть он и был признан «строевым», но по состоянию здоровья ему нельзя было таскать тяжести, а минометная «матчасть» весит порядочно.

Во время своего «странствия» он очень часто писал моему отцу (своему маленькому сыну) пространные, подробные письма (своего рода путевые заметки), в которых описывал всё, что видел, что думал и переживал. Это были не просто письма, он как бы ими продолжал воспитание сынишки. Сын в ответ тоже писал ему о своей детской тыловой жизни. Большую часть этой переписки мы сохранили (около 200 писем). Будучи на фронте дедушка, из соображений безопасности, не всегда мог сообщиь, где именно он находится, но знал, что близкие волнуются и хотят знать где он. Тогда он прибегал к "эзопову языку" и косвенно намекал в письмах на свое место пребывания. Вот, например, выдержка из одного такого письма:

31/08/1942

"... С южной стороны доносится гул моторов целой эскадрильи, пронесся он в направлении западном и за реку. Вслед за тем гулом, гул одного мотора самолета, все в том же направлении. Вслушиваясь в гул моторов наших самолетов, начинаешь все увереннее думать, что, несмотря на временные неудачи и отступления, отпор наш врагу будет ГРОЗНЫЙ и сокрушающий. (Дедушка специально выделил слово Грозный, чтобы, в обход военной цензуры, дать понять, что он находитья рядом с городом Грозный - А.Г.)..."

А это о фронте, когда дедушка был на Кубани в мае 1943:

"... Казавшиеся страшными, когда был ещё в дали от фронта, звуки войны теперь стали настолько привычными, что относишься к ним спокойно и продолжаешь делать своё дело. Я уверен, что это дело освобождения родины, мы выполним с честью и завоюем победу над врагом, каковы бы ни были трудности, и как бы ни были ужасны способы ведения войны..." Как рассказывал дедушка на Кубанских плавнях каждый метр наших позиций был пристрелен немцами. В эту пору дедушка был сапёром. На Кубани сапёры в основном занимались поиском безхозных лодок. Как он рассказывал: «утром уходили вверх по течению искать лодки, а к вечеру их трупы приносило течение ...»

Следущий отрывок из письма августа 1943 о том, как дедушка выполнял боевое задание:

"Утро, выглядывает из-за туч, поднимается солнце. Завтракаем и группой в количестве пяти человек отправляемся на один из участков передовой линии, чтобы пригнать оттуда, имеющиеся там лодки, необходимые нашему подразделению для выполнения ночью боевого задания. Идем по дороге усеянной воронками от разрывов снарядов. Вот и плавни. Берем легкую, фанерную лодку и, усевшись все пятеро, двигаемся на указанный участок позиции. По сторонам водного прохода, густой стеной, высотой до пяти метров, стоят камыши. Воды в проходах стало меньше, лодка частенько садится дном на кочку и вертится на ней, пока не столкнем ее веслами, опираясь ими в другие кочки под водой. Проплываем один и другой лиманы, открытые для взоров противника благополучно – не обстреляли нас. Вот и проход последний, в конце которого стоят лодки. В этом проходе слишком мало воды. Лодка задевает за дно. Чтобы ускорить движение вылезаем из лодки и по колено и по пояс в воде проталкиваем лодку и подходим сами к месту стоянки лодок. Выбираем лодки и тащим их пешим порядком до лимана, где большая глубина. Сцепляем две группы лодок – в одной группе три, в другой – две. Первой пошла через лиман группа в три лодки, на вторую сел я с товарищем. Как только очутились мы на середине лимана, батарея противника открыла по нам огонь. Снаряды начали рваться между нами (между первой и второй группами лодок). Первая группа лодок устремилась вперед к проходу, а я с товарищем, повернули обратно, чтобы укрыться от противника за камышами в проходе, из которого вышли. При этом передние лодки мы потеряли из виду. Пустив по нашей группе лодок два шрапнельных снаряда, противник прекратил обстрел. С передних лодок слышны были крики, поэтому мы решили, что там, очевидно, есть раненые. Мы стали думать о том, как пробраться к передним лодкам. Товарищ пошел пешком, я же, не рискнул идти по шею в воде, думая, что если лодки на большой глубине, я все равно не смогу оказать помощи. Воспользовавшись дождем, я решил проехать лиман на лодке. Так и сделал, на лимане, у входа в проход я увидел такую картину: одна лодка затонула, две другие плавают в воде, но в них никого нет. В воде, подле затонувшей лодки, я увидел темя головы погибшего товарища. Противник в дождь, по-видимому, ослабил внимание и не обстрелял меня. Я прицепил лодку к своей и поплыл к себе на базу. В следующем лимане я нашел в камышах ехавшего с передней группой лодок. От него я узнал, что они спрыгнули из лодок при обстреле и по камышам пошли вперед. Один из товарищей сел на лодку, найденную по пути с тем, который, вначале ехал со мной и уплыл на базу. Пробравшись к нему, мокрому и дрожащему, я взял его в лодку, и мы отправились на базу. Когда стемнело, доставили остальные лодки, таким образом, задание было выполнено, и намечавшаяся операция была проведена.

Утром, на следующий день, возвращаемся в расположение нашего подразделения. Камыш. На метелке камыша сидит какая-то птичка и поет свою песню. Звуки, издававшиеся этой птичкой, можно передать такими словами нашего языка: «Это вы идете? Это вы идете? Удивительно! Удивительно!» Так и хотелось ответить этой птичке, но разговаривать с птицами мы не можем, поэтому под впечатлением ее песни я уже себе ответил на этот вопрос: «Да дорогая, это мы идем. Путь наш удивителен, это верно, потому что он направлен на то, чтобы отстоять в борьбе с коварным врагом счастливое будущее нашей дорогой Родины»..."

Дедушка встретил победу в Германии. Вот отрывок из его письма от 08/05/1945:

"...За это время я прошел Германию до Берлина. От него находился километров на 60 южнее. Жаль, что не пришлось побывать в нем. В начале войны в НИИОХе (Научно исследовательском институте овощного хозяйства, где дедушка работал агрономом - А.г.)  производили запись добровольцев в отряды по защите городов. На вопрос, заданный мне по этому поводу, я ответил: «Пойдем повоюем, побывает еще и в Берлине». Предчувствие мое осуществилось. Лично мне не пришлось быть в самом Берлине, но товарищи из моей части были, занимали Берлин. Сейчас я нахожусь в Германии..."

Закончил дедушка письмо уже 9 мая:

"Война окончилась нашей победой. Еще не сложила оружия группировка в Чехословакии, но ее существование тоже быстро закончится.

Привет НИИОХовцам.

До свидания! Любящий Вас Н. Грибко.

P.S. Поздравляю Вас с победой и с большим радостным праздником в честь этой победы.

Ваш Коля

9.5.45".

Мой отец тоже встречал со своей мамой победу в Москве. Вот как он вспоминал о салюте за взятие Берлина:

"Да, радость наша была безгранична! День победы был светлым днем счастья « со слезами на глазах»!  А вот салют в честь взятия Берлина произвел на меня более сильное впечатление, чем салют победы. Я наблюдал его из пос. Текстильщики. Оттуда, через «Сучье болото», погребенное теперь под корпусами АЗЛК, видно было все небо над Москвой, мерцая огнями, стлавшееся по горизонту. Зрелище было потрясающее! По Садовому кольцу, а может быть и по Бульварному кольцу, были довольно часто расставлены прожектора. Перед залпом лучи прожекторов устанавливались абсолютно вертикально, образуя над Москвой огромный световой столб.  После залпа столб рассыпался, и лучи прожекторов веером вращались над городом. Затем, перед следующим залпом, они снова взмывали ввысь и т.д..." "...В день победы мы отправились с мамой в город... Над Красной площадью стоял в небе аэростат воздушного заграждения, с подвешенным к нему портретом «генералиссимуса»,  ярко освещенный направленными на него прожекторами. По улицам и площадям, свободным от транспорта, текли несметные толпы народа. Люди обнимали и целовали всех встречных и поперечных в воинской форме. Часто принимались «качать» их, высоко подбрасывая в воздух на руках. Ликованию не было предела. Но день победы не стал для нас с мамой днем конца войны. Пока продолжалось нестерпимое ожидание возвращения папы. Вернулся он в августе...". Дедушка вспоминал: «И вот мы снова идем. Путь большой, от Берлина до Белоруссии, где должна быть проведена демобилизация солдат первой очереди. В августе месяце получаю документы с направлением в Москву. Получив документы, разъезжаемся по домам, чтобы заняться мирным трудом на благо народа нашей страны. В сентябре месяце, после месячного отдыха, вновь приступил к своей работе в Институте Овощного Хозяйства». Вот как мой отец описывает возвращение дедушки с войны: "Папа вернулся рано утром, мы еще спали. Он обнял и расцеловал меня прямо сидящего в постели. Все мы были бесконечно рады. Точно лед в сердцах растаял. Именно в этот момент для меня кончилась война".

К концу войны папа, в дополнение к довоенному «Знаку почета» за труд, был награжден медалью «За боевые заслуги» и многими медалями за взятие различных городов. И, как уже было сказано выше, за спасение солдат от пожара в палатке он был награжден орденом «Красной звезды».