Летом 1941 года 15-летний деревенский белорусский мальчик Митя приписал себе годков и ушел воевать. Уже 17 июля фашисты заняли райцентр Чериков и родную деревню Зори. Отец, мать и четыре сестры остались по ту сторону в оккупации до самого Освобождения 1 октября 1943м. Еще двоих сестер эвакуация сохранила в Туркмении. Митя рос единственным сыном в большой крестьянской семье, продолжателем рода, и еще одним из младших. Любили его. Я помню с какой нежностью звучало его имя устах моих ей бабушки. Митя. В 1945м своего первенца так назвала. Много не рассказывала. Какие истории-то за 15 лет наберешь, да еще в деревне? А война его была недолгой. Погиб сразу, совсем неподалеку, где-то еще в Белоруссии, при отступлении, под Витебском что ли? и как-то бессмысленно, не в бою, то ли после воздушной атаки? то ли под артобстрелом? свояк его тоже, старшей сестры муж, где-то там... Официальных бумаг не было, но откуда-то вся семья знала это, включая эти невнятные детали. Наверное кто-то из деревенских принес плохие вести с фронта. Уходил-то Митя с односельчанами и родственниками, и служил с ними. Наверное кто-то что-то слышал, что-то видел... Знали, в общем, что ребенок (нет, ну нам в XXI веке-то ребенок, а так - мужчина, конечно, в 15-то!) погиб быстро и невинно, в назидание не остановившим его взрослым. Ну хоть обошла его тяжелая фронтовая доля, не мучила долго... Ан нет. В 2017, спустя 75 лет, когда начали раскрываться архивы, оказалось, что ефрейтор Дмитрий Федосович Голубцов, 1926 г.р. из белорусской деревни Зори погиб со своими товарищами 13 сентября 1944 года, командуя отделением пехоты, в разведке боем перед генеральным наступлением Рижской операции. Вскрывали структуру немецкой обороны на том берегу реки Вяйке-Эмайыги недалеко от городка Валга в Эстонии для своей дивизии, которая станет в этом наступлении 377-й Валгинской Краснознаменной. Нашлось достаточно документов, чтобы найти те кусты, где вылез он на тот берег из воды, тот луг, где косили их пулеметными очередями, тот лесок на пригорке, где их сложили в первую братскую могилу, и тот памятник под который сносили их со всей округи под камень с его и многих других именами. Нашлось достаточно, чтобы знать про то как готовили последний бой моего юного пехоту-деда, зачем-чего хотели, как не смогли переправиться тихо, как и кто пошел первым, как за ним полезли под ливень пуль в сентябрьскую реку остальные... Жалко, что не дотянул еще год, что погиб. Но больше всего жалко, что не знали ни папа, ни мама, ни любимые сестры, через что прошел за эти три окопных года их Митя в свои 15, 16, 17 и вот-вот только 18 лет. Что смог преодолеть? За что стал ефрейтором? За что командиром? Когда? Где? То ли в окопах на Полисти у проклятого Мясного бора на Волховском? То ли в студеных боях за новгородские деревни? То ли в сражении под Нарвой? А может прямо перед тем смертным боем? Никто не пожалел, не обнял, не выплакал вот эти годы его доли. Три года нес на своих детских плечах нам нашу свободу, жизнь и Победу, а мама с папой даже не знали. А он 73 года лежал и очень хотел, чтобы узнали. Ну может, на том свете встретил да рассказал уже. А я хотел бы знать еще на этом, как провел брат моей бабушки, мой 18-летний дед Митя, свои последние три года. Ведь все это, как оказалось, еще не забыто. Вечная память воинам, защитникам Отечества и народа нашего!