- Это из воспоминаний, записанных мной по «горячим следам», 9 мая 1975 года., когда исполнилось 30 лет со дня Великой Победы (отец разговорился):

«Мир! Мир! 30 лет мир на нашей земле! Мне скоро тридцать. Я дитя послевоенного 1946 года. Когда я была маленькая, я думала, что так было от века, и так будет вечно. Мир. Я спрашивала своего отца в солнечный летний день: «Папа, а войны больше никогда не будет?» И он мне твердо отвечал: «Никогда не будет!». Я ликовала. Солнце жарило меня с высоты, я крепко топала босыми пятками по глинистой дорожке, все во мне пело: «Мир! Войне не бывать!Я тогда порхала. Как мотылек, вечно бегала по травам, которые в изобилии росли возле нашего домика, вдыхала запах парного молока, прогретой за день земли, слушала жужжание коричневых майских жуков, рвала цветы и землянику и думала, что счастье- это вечный мир!
Но только иногда обрушивались на меня странные, дико пугающее воображение сообщения о войнах, пылающих на старом земном шаре. У папы был приемник «Родина-47» на батареях. Когда отец его включал, из хрипа, завывания, пулеметной морзянки возникали суровые слова: «Война в Корее! Народ Кореи сражается! Агрессоры в игрушках подбрасывают бомбы для корейских детей!» Само слово «война» сжимало в тиски мое маленькое сердце, оно замирало и проваливалось куда-то вниз. Я прятала голову под подушку, закрывала глаза, затыкала уши и старалась не дышать. В своей наивности я думала, что если я ничего не слышу, то ничего этого нет!

Я слышала разговоры отца с его друзьями про войну, про налеты самолетов, бомбежки, обстрелы. Я стала жутко бояться самолетов. Заслышав мирное стрекотание какого-нибудь захудалого кукурузника, я не знала, куда бежать и где прятаться. Помню, однажды бежала через подсолнухи, все ноги ободрала их шершавыми стволами.

Сегодня, 9 мая 1975 года мы собрались за столом у моих родителей. Папа рассказывал о войне. В самом начале войны попал в пехоту. Впечатление о ней: это круговорот. За полмесяца не пришлось ни с кем подружиться, так как одних убивают, ранят, на их место заступают другие, и так без конца. Однажды получили с товарищем Черновым (офицер) приказ - уничтожить ДЗОТ. (Политрук не пошел с ними). ДЗОТ поливал непрерывным пулеметным огнем. Дерево, под которым бойцы лежали, было исхлестано пулями, ветки дождем сыпались на землю. Мой папа заметил фашистских солдат, которые которые непрерывно подносили ящики с патронами, и ДЗОТ непрерывно стрелял. Тогда он сказал:

- Давай, Чернов, по подносящим патроны!
Стреляли из винтовок. Фашисты попадали, некоторые побросали ящики и поползли. Дзот через некоторое время замолчал. Тут подошел майор из «особистов» и закричал:
- Давай, вперед, на окопы!

Ему говорят:

- Что вы, ведь нас только трое!
- Ничего! И втроем возьмете!

- Нет, товарищ майор. Вы сами подумайте -зачем втроем?

- Фокин, давай винтовку! Я пойду вперед!

- Нет, не дам. Пропадете ни за что!
Тогда он вырвал винтовку у Чернова, встал в рост и стал целиться, но через мгновение упал с простреленной головой. Чернов закричал:

- Надо вынести товарища майора!
Они взяли майора. Понесли, и вдруг увидели, что на губах у него пузырится кровавая пена. Скорей схватили индпакет, перевязали его, и тут пуля ударила моего отца в мякоть руки между большим и указательным пальцем. Он говорит сейчас: «Словно палкой по руке ударили». Перчатка сразу наполнилась кровью, он ее сбросил, надел с другой руки. Потом его допрашивали в «особом отделе», не самострел ли?

… Сегодня, 9 мая 1975 года, было открытие небольшого мемориального комплекса. Миру было много. Плакали вдовы. Старые молились. Они вспоминали павших. Они вспоминали их, как в первый год гибели.

Мои третьеклассники были приняты в пионеры, потом стояли в почетном карауле. Немного продрогли, зато учились мужеству.

Благослови их Бог, пусть будут Людьми!

… Первое воспоминание об отце, когда я была еще младенцем. Он приехал из рейса ночью, а я спала. Мама подала меня отцу, он начал целовать меня. Я заревела и начала отбиваться. Так как у него был колючий небритый подбородок и он был в колючей армейской шинели. Он еще долго ходил в гимнастерке. А в 70-х годах донашивал гимнастерку сына, моего брата, пришедшего из армии.

Папа редко рассказывал о войне, слишком тяжело было вспоминать. Он отдал защите Родины около семи лет: сначала отслужил срочную, потом воевал на Финской, а в июне 1941 вместе с товарищами пошел добровольцем на фронт Великой Отечественной.
Прошел всю войну от Сталинграда до Берлина.. Он по специальности шофер, пришлось служить на автомобилях. Это про него и его друзей-шоферов песня «Эх, дорожка фронтовая! Не страшна нам бомбежка любая!». Еще одно из воспоминаний отца: колонна наших машин попала в кромешный ад на подступах к Сталинграду. С жутким завыванием внезапно налетели фашистские самолеты. И стали поливать колонну бронебойными пулями. Некоторые машины загорелись. Шоферы выскочили думали, что везли снаряды - из машин, папа тоже, побежали в поле. Негде спрятаться! Бойцы руками разрывали снег и землю, чтобы укрыться. И тут папа взмолился: «Мамин Бог! Спаси меня!». Когда налет кончился, вернулись к уцелевшим машинам. Оказалось, везли зимнее обмундирование: ватники, бушлаты, ватные штаны. Можно было спрятаться под грузовик. Пули пробивали только несколько слоев одежды.
Еще воспоминание. Дело было уже после капитуляции гитлеровской Германии. Папа ехал по Берлину на своей машине, и тут вдруг внезапно на дорогу выскочил подросток лет 14-15 в фашистской форме. Он расставил ноги, прицелился из фаустпатрона и выстрелил в упор по кабине. Снаряд, к счастью, пробил стекло рядом с водительским сиденьем и улетел прочь, взорвавшись где-то на улице. Пацан из гитлерюгенда бросился удирать. Мой бедный папа остановил машину, и помчался за ним. Подросток заскочил в подвал, отец за ним. Там находилась фрау. По словам отца — мать этого подростка. Она бросилась в ноги русскому солдату, стала побелевшими губами целовать его пыльные кирзовые сапоги и умолять пощадить ее сына. Пожалел мой папа мальчишку, пощади, хоть и был с автоматом, только вдрал его своим солдатским ремнем. Жив ли сейчас тот пацан из Гитлерюгенда?

… Был май, 1945 год. В Берлине встретились союзники, победители этой кровавой войны. Папа ехал по Берлину, и вдруг его знаками остановил американский офицер. Знаками же попросил закурить и показал свою сломавшуюся зажигалку. Отец достал из кармана коробок спичек, дал прикурить, а коробок назад не взял, подарил ему и сказал, что у нас в СССР спичек много, они не подведут, как ваши американские зажигалки.

По словам отца. 9 мая 1945 года они встретились у Рейхстага с родным, старшим братом Федором Архиповичем Фокиным, двоюродным братом Сергеем, земляком Николаем Михайловичем Сундеевым (впоследствии директором школы) и другими земляками -алтайцами, их имен я уже не помню. Все радовались Победе, расписывались на Рейхстаге. Я спросила: «Папа, а чем ты расписывался на Рейхстаге?» «Штыком, дочка. Написал: П.Фокин».
На руке у него была армейская татуировка: 1939 год, РККА и рисунки. Я написала стих:
Татуировка у отца
Цветочный куст и синий якорь.
Четыре буквы - РККА
А также дата,
когда кололась его рука.
Умер мой папа 29 марта 1982 года от болезни.

С годами многое забылось, но кое что помню. Помню,  у отца было несколько солдатских медалей: «За победу над Германией», «ЗА взятие Будапешта» и т. п. Но мы медали не сохранили — заиграли их, затеряли в детсве — игрушек тогда не было. А также награждали его юбилейными медалями.

P.S. Стихи, написанные в первом часу ночи под влиянием сочинения на заданную тему. Прошу не судить поэта строго.

Папе и маме
Под грохотом будней армейских
Над плацами и палаццо
На фоне столиц европейских
Твое молодое лицо.

Нас нет еще в бешеном мире,

Но это не ваша вина.
Сейчас вы не в теплой квартире — над миром бушует война.
Но вот и конец войне виден,

Весенний мерцающий свет.

Берлинская Unter den Linden

Как тихо! И выстрелов нет...

Родное лицо молодое

На фоне берлинских руин.

Еще ты не знаешь — нас трое.

Последний - сыночек-блондин.