В первые часы 22 июня 1941 года, немецкая авиация провела удары по аэродромам, а также по районам сосредоточения и колоннам войск. Наступление немецких войск началось в 5-6 часов утра, при чем основной удар был направлен в направлении Устилуг-Житомир-Киев. Одновременно 17-я армия противника атаковала Львов и Перемышль, а 11-я армия — севернее Станислава, 6-я полевая армия следовала за 1-й танковой группой, направляясь к Ковелю.
Несмотря на то, что численность советских войск позволяла справиться с наступлением, большая часть их располагалась вне направления главного удара, что затрудняло использование возможных контрмер. В результате этого в первый день войны 6 пехотных и танковых дивизий противника прорвались на значительное расстояние в глубину советской территории.
Юго-Западный фронт оказался расчлененным практически по линии разграничения 5-й и 6-й армий. Контрудар советской 5-й армии 1 июля по левому флангу немецкой 1-й танковой группы замедлил противника в районах Ровно и Острога всего на два дня. 6 июля танковые дивизии Вермахта преодолели укрепленные районы первой линии обороны, вышли к Новоград-Волынскому укрепрайону и начали наступление на Киев.
За неполные четыре месяца 1941 года немецкие войска нанесли поражение советским войскам на всех фронтах, взяли около 1,5 млн. пленных, захватили или уничтожили большую часть тяжелого вооружения и техники и оккупировали громадные территории.
Красной Армии противостояла хорошо подготовленная мобильная немецкая армия, обкатанная в боях при захвате Европы, оснащенная современным оружием с отлаженной тактикой ведения охватывающих ударов и хорошей школой командного состава.
Планирование и реализация «котлов» немецким командованием проводилось по стандартной схеме: на флангах группировок советских войск организовывались прорывы крупных танковых соединений, уходящих глубоко в тыл советских войск и охватывающих их клещами с двух сторон. Затем осуществлялось замыкание внутреннего кольца окружения и замена танковых соединений мотопехотой, добивающих окруженные войска, дальнейшее продвижение вперед танковых клиньев и образование внешнего кольца окружения, исключающее возможность деблокирования.
Уманский котел (26 июля — 7 августа):
Проиграв приграничные сражения, Юго-Западный фронт начал 30 июня отступление на восток в попытке закрепиться на старой советской границе. Войска фронта были изрядно потрепаны, восемь мехкорпусов фронта были разгромлены или понесли серьезные потери в приграничных сражениях, танков оставалось очень мало. Закрепиться не удалось, немцы рвались к Киеву, 16 июля немецкий танковый клин рассек у Белой Церкви фронт надвое, на южном фланге были отрезаны две армии, 6-я под командованием Музыченко и 12-я под командованием Понеделина.
В образовавшуюся севернее Киева брешь шириной 90 км немцы ввели танковую группу и начали заходить в тыл 6-ой армии, а с юга в тылы 12-й армии рвалась немецкая группа «Юг», прорвавшая оборону на Днестре. В районе Винницы 12-я армия упорно сопротивлялась, чудом избежав окружения, начала отходить в район Умани. Попытки командования фронта организовать 22 июля контрудар силами 26-ой армии с севера и 2-го механизированного корпуса успеха не имели.
Образовав подвижную группу «Ланг», немцы 26-27 июля прорвали оборону 12-ой армии и вошли глубоко в тыл советским воскам, вследствие чего управление войсками в районе Умани было дезорганизовано. Ставка и командование фронтов не оценили надвигающуюся катастрофу и вовремя не дали команду на отвод войск, в результате 29 июля немцы замкнули кольцо окружения. Музыченко принял решение прорываться на юго-восток, но и здесь уже были плотные немецкие заслоны. Войска 6-й и 12-й армий 3-6 августа предпринимали ожесточенные попытки прорвать кольцо окружения, 7 августа в районе лесного массива «Зеленая брама» они сдались, вырваться удалось только нескольким разрозненным группам.
В Уманский «котел» попали соединения 6-ой и 12-ой армий, часть 18 армии и соединения 2-го мехкорпуса. По данным немецкого командования, в плен попали 110 тысяч бойцов и командиров.
После трагедии под Уманью, это могло бы стать полным уничтожением Южного фронта, но героическими усилиями 96-й Винницкой горнострелковой дивизии немецкое кольцо на станции Грейгово было разорвано, путь к Днепру был открыт. В истории второй мировой войны Грейговский прорыв был единственной операцией, позволившей успешно выйти из окружения двум нашим армиям – 18-й и 9-й.
Киевский котел (21 августа — 26 сентября)
Немецкое командование, осуществив прорыв Западного фронта для удара на Москву, опасалось серьезного советского выступа над их правым флангом в районе Чернигова и Киева. Гитлер дает 21 августа директиву на окружение и разгром советского Юго-Западного фронта (5-я, 21-я, 26-я, 37-я, 38-я армии), удерживающих Киевский укрепрайон и левый берег Днепра.
Прорыв на северном фланге должна была осуществить 2-я танковая группа Гудериана, а на южном фланге — 1-я танковая группа Клейста. Группа Гудериана разворачивается на юг, завязывает успешные бои в междуречье Днепра и Десны, в августе в нескольких местах форсируют Десну и пытается захватить плацдармы на левом берегу Днепра севернее Киева в районе Остера.
23 августа при отводе 5-й армии за Днепр немецкие танковые части, преследуя отступающие советские войска, неожиданно захватывают стратегический мост на Днепре севернее Киева у села Окуниново и начинают формировать и расширять захваченный плацдарм. Попытки советских войск с помощью авиации и Пинской флотилии ликвидировать плацдарм были безуспешны.
На южном фланге передовые части 1-й танковой группы Клейста 20 августа форсируют Днепр у Запорожья, захватывают понтонные переправы у Днепропетровска, а 17-я армия немцев захватывает небольшой плацдарм у Кременчуга. На северном фланге 2-я танковая группа Гудериана 6 сентября наносит удар с Окуниновского плацдарма по 5-й армии, с этого момента на севере образуется правая клешня, готовая идти навстречу танкам Клейста через Конотоп – Ромны – Лохвицу. Немецкое командование 10 сентября отдает приказ 1-й танковой группе Клейста форсированным маршем идти к кременчугской переправе. Ночью под дождем армада танков форсирует Днепр и сосредотачивается на левом берегу, а утром 12 сентября наносит удар навстречу 2-й танковой группе в направлении на Прилуки – Пирятин.
Появление немецких танков на кременчугском плацдарме было неожиданностью для командования Юго-Западного фронта. 11 сентября оно запрашивает Ставку об отводе войск от Киева, но разрешения не получает.
К 13 сентября в войсках фронта начался хаос, огромные колонны пытаются пробиться к Пирятину и выйти из окружения. Танковые колонны Гудериана и Клейста 14 сентября встречаются в Лохвице, замыкают окружение и начинают формировать внешнее кольцо. 18 сентября Ставка письменно санкционирует отход, но уже поздно.
Войска вышли из Киевского укрепрайона и оказались восточнее в районе Лохвицы в двойном кольце окружения, ожесточенные бои продолжались до 27 сентября.
В «котле» были разгромлены 5-я, 21-я, 26-я и 37-я армии, более 450 тысяч человек.
Мелитопольский котел (29 сентября — 10 октября)
События на Южном фронте в сентябре начались с удачного наступления 26 сентября 9-й и 18-й армий южнее Мелитополя с целью отсечения немецкой группировки, наступавшей с Каховского плацдарма на Крым, действия которой прикрывал румынский корпус. В течение нескольких дней фронт румын был прорван, на помощь немцы перебросили 49-й горный корпус Кюблера.
Наступление пришлось остановить, поскольку 29 сентября началось запланированное немецким командованием наступление на Донбасс. Они планировали ударом с севера из под Днепропетровска 1-й танковой группы Клейста и на юге ударом пехотных частей 11-й армии с Каховского плацдарма окружить и разгромить армии Южного фронта восточнее Мелитополя. Для прорыва в районе Новомосковска была создана сильная танковая группировка, которая стремительным броском 29 сентября прорвала оборону 12-й армии и зашла глубоко в тыл советским войскам.
Командующий фронта Рябышев не сразу осознал угрозу и только 5 октября отдал приказ 9-й, 12-й и 18-й армиям отходить на заранее подготовленные рубежи обороны.
Остановить наступление не удалось, 7 октября 1-й танковая группа противника соединилась в районе Андреевки с прорвавшимся севернее Мелитополя румынским кавалерийским корпусом и прошедшей вдоль берега моря с юга бригадой СС «Лейбштандарт». С помощью наседавшего с запада 49-го горного корпуса немцев вокруг 9-й и 18-й советских армий было замкнуто внутреннее кольцо окружения и образовано внешнее.
Попытки окруженных войск прорваться на Волноваху и Мариуполь в основном успеха не имели, выйти удалось некоторым разрозненным соединениям с потерей практически всего тяжелого вооружения. Советские войска 9 октября прижали к деревне Семеновка, в открытой степной местности без лесов и водных преград окруженным войскам устоять долго было невозможно.
По немецким данным, они взяли 100 тысяч пленных.
Неудачные действия советских войск в районе Мелитополя, закончившиеся окружением двух советских армий, тем не менее, не позволили немцам захватить Крым в 1941 году до переброски туда Приморской армии из Одессы.

Есть на территории Украины небольшой городок Умань, когда советские войска освобождали Украинскую ССР раскрылись все подробности того что там происходило в конце лета 1941 года. В декабре 1945 года во время Нюрнбергского процесса, показания давали немецкие офицеры.
В августе 41 года под Уманью попали в котел 6 и 12 армии РККА, количество пленных немцы оценивали в 110 тыс. человек.
"Яма под Уманью" - название лагеря для пленных, расположенного в карьере кирпичного завода в августе-сентябре 41 года. Глубина карьера до 10 метров, никаких сооружений, пленные изнемогали под жарким солнцем и проливными дождями. Количество умерших не поддается оценке. Списков не велось. Даже общее количество пленных в лагере известно лишь примерно.
Воспоминания А. Колесникова, бойца 21 кавполка НКВД:
"Вот и Умань. Нас загнали в глубокую яму, из которой кирпичный завод брал глину. Яма была метров 7 глубиной метров, 300 шириной и около одного километра в длину. Нас не кормили, воды не давали. Все лужи повыпивали, начали есть глину. Потом эта глина в желудке сбивалась в комок, и человек умирал в тяжелых муках. Через несколько дней начали организовывать питание. На возвышении поставили несколько трофейных кухонь. Только кухни задымились, как голодные люди начали бросаться на них. А немцы открыли огонь из пулеметов. Однажды прошел холодный дождь. Все начали вырывать в стенах небольшие ямки, чтобы согреться. Но потом все это обвалилось и кто не успел выбраться из своего укрытия, того ждала страшная смерть."
Из воспоминаний Сергея Чеканова, село Новое Тарбеево:
«На окраине города, немцы сделали для военнопленных лагерь. Обнесли проволокой, поставили вышки с пулемётами и часовыми… На земле валялись опухшие с пересохшими губами люди, просили воды. По лагерю ходили санитары с носилками и подбирали умерших. Рядом с лагерем была яма, из которой местные жители брали глину. На дне ямы осталась грязная вонючая вода от давних дождей. Нас погнали туда. Скоро эта жидкость была выпита. Ночевали тоже здесь, на дне ямы. Дня через три дно ямы было усыпано мертвецами, их никто не убирал".
Из протокола допроса охранника лагеря, 27 декабря 1945г.
"Вопрос: Известно ли вам что-либо относительно смертности в лагере? Ответ: - Ежедневно в лагере умирало 60-70 человек. Вопрос: По каким причинам? Ответ: - До того как начались эпидемии, речь шла лишь об убитых людей. Вопрос: Убитых при раздаче пищи? Ответ: - Как во время раздачи пищи, так и в рабочее время, и вообще людей убивали на протяжении всего дня".

Попав в руки немцев после ранения в бою, я был брошен в концентрационный лагерь близ местечка Голованевское. Здесь я находился около трех недель, испытав вместе с другими заключенными, жителями оккупированных районов и пленными, все мыслимые и немыслимые человеческие муки. Гитлеровцы изощряются в издевательствах над советскими людьми, как только могут.
В течение первых четырех дней нам не давали ни пить, ни есть. Только на пятый день нам принесли по две столовых ложки вонючего варева из концентратов, облитых керосином. Народ стал пухнуть и умирать от этой гадости, по 30—40 человек умирали ежедневно.
Никакой медицинской помощи нам не оказывали, люди гнили заживо. Раненые счищали червей с ран ложками. Так, в жутких мучениях умерли зенитчик политрук Ткаченко и мой сосед красноармеец Афанасьев. Находившаяся среди нас медсестра Нина Фастовец попросила у коменданта лагеря несколько бинтов, чтобы перевязать раненых, за это ее тут же избили палками до потери сознания. Гражданский врач, старик, заключенный вместе с нами, фамилии которого я не помню, пытался чем мог помочь раненым. Узнав об этом, комендант вызвал его во двор и стал избивать палкой.
— Танцуй, рус, — приказал комендант, избивая 62-летнего врача. Старик не хотел этого делать, и избиение усилилось. В конце концов он не выдержал и под ударами начал танцевать. После этого его заставили стоять весь день, не двигаясь, на солнцепеке.
Население местечка Голованевское старалось помочь нам. Через проволочные заграждения нам бросали мед, фрукты, но все это забирали немцы.
В самых невозможных условиях советские люди сохраняли свое достоинство, заботились друг о друге. Из своего белья мы сделали бинты, которыми ночью, украдкой от фашистов, начали перевязывать раненых.
Через девятнадцать дней меня повели в другой лагерь. Я в последний раз оглянулся, прощаясь с товарищами, и увидел вокруг много могильных холмиков. Не много нас уцелело, в каждой могиле лежало 12—15 трупов советских людей, замученных здесь фашистскими палачами.
Колонну в новый лагерь гнали безостановочно, отстающих конвоиры расстреливали на месте. По дороге фашисты придумали для себя кровавую потеху: в то время, как один приказывал строиться по четыре, другой командовал строиться по шесть, естественно, что из-за этого начиналась толчея, а за «невыполнение» приказа мерзавцы немедленно пускали в ход автоматы. Так в течение суточного перехода к Умани было зверски убито 64 наших товарища.
В Умани оказался еще более страшный концентрационный лагерь. Этот лагерь известен во всех захваченных районах Украины под названием «Уманьской ямы». Нас загнали в огромный глиняный карьер диаметром около трехсот метров. Отвесные стены этого карьера высотой по пятнадцати метров охранялись усиленным конвоем, открывавшим беспорядочную стрельбу из автоматов при малейшем движении в яме.
Здесь находилось несколько тысяч заключенных, из пленных красноармейцев и гражданского населения, много железнодорожников из-под Аккермана. Управляли нами по радио. Каждое утро репродуктор выкрикивал приказ одной группе строиться у стены номер один, другим — у стены номер два, номер три и четыре. Стена номер два часто означала смерть, около нее расстреливались без всякого повода все, не понравившиеся чем-либо охране.
Голодали мы здесь еще больше, чем в Голованевском. Умерших от голода хоронили тут же в яме, мертвых было так много, что мы не успевали их закапывать, да и закапывать было нечем. Для того, чтобы как-нибудь согреться, некоторые из нас руками вырыли в стене норы, стена обвалилась и похоронила под собой 36 человек.
Однажды фашисты затеяли своеобразный спектакль. Голодным людям кинули вниз раненую лошадь. Когда мы ее стали резать, наверху появился фотограф, который запечатлел это на пленке. Очевидно, таким путем создавалась очередная немецкая фальшивка, извращающая какие-то факты.
У лошади собралось слишком много людей, фотограф был недоволен кадром, но автоматчик помог ему и убил несколько человек.
В этот же день тот же фотограф инсценировал в яме «гитлеровское милосердие». Среди нас находился старший лейтенант Новиков, он имел одиннадцать ран. Новиков был совершенно раздет, фашисты перед объективом аппарата перевязали ему раны и одели в чистую рубашку. Однако как только фотограф закончил свою работу, эту рубашку отняли у Новикова, сорвали с его ран все повязки и зверски избили.
Была у фашистов еще одна излюбленная забава — спускать в яму собак и натравливать их на нас. Не одному человеку перегрызли они руки и ноги. Практиковалась и такая пытка: раненого клали на землю и вливали в него через лейку ведро воды. В Уманьской яме я находился всего несколько дней, но пережитого здесь никогда не забуду"...
В Гайсине мне удалось бежать. Когда в ближайшем селе я рассказал крестьянам, что вырвался из Уманьской ямы, на меня смотрели, как на воскресшего мертвеца. Крестьяне отнеслись ко мне исключительно сердечно, переодели, накормили, указали дорогу.
Двигаясь дальше по земле, захваченной гитлеровскими бандитами, я всюду видел ту же жуткую картину издевательств и мучений, которым подвергают немцы советских людей. В Маньковском и Монастырищенском районах, которые я проходил, изверги-фашисты расстреляли всех активистов. В Белой Церкви я видел разграбленные квартиры, мать с ребенком на руках, заколотых вместе, кровь и трупы беззащитных стариков, женщин, детей.
В селе Каменичи я видел обуглившийся труп женщины: ее заживо сожгли за то, что муж ее в Красной армии. В селе Сосницы висел труп председателя колхоза. Его убили много дней назад, но труп запретили снимать. В Иванькове я видел старуху, убитую немцами за то, что, когда они стали рвать в ее саду груши, она пыталась остановить их.
Свыше полутора месяцев был я в лапах у немцев и каждый день снова и снова думал о том, что фашистский плен — хуже смерти. Прежде я бы просто не поверил, что возможны такие зверства, какие творят немцы над советскими людьми. Но теперь я видел это собственными глазами, на себе испытал эту муку. До сих пор мои раны не зажили. Но сейчас я окружен товарищами, я — у своих, обо мне заботятся, и силы мои мало-помалу восстанавливаются.
Сейчас мне хочется только одного, — чтобы поскорее зажили мои раны! Тогда я сполна рассчитаюсь за все с фашистскими негодяями. Я буду мстить им за кровь и страдания наших людей до тех пор, пока бьется мое сердце, я буду истреблять их беспощадно, как бешеных псов, как самых чудовищных гадин, какие есть только на земле.

В конце лета 1941 года каждый день, каждый час, когда удавалось сдерживать продвижение фашистов на восток, являлся лептой, положенной на алтарь грядущей, тогда ещё очень далёкой, Победы. Каждый советский человек, каждый населённый пункт Советского Союза, стоящий на пути вражеских армий, внёс тогда свой вклад в будущее торжество.
Перед войной в Днепропетровске проживало 543 тысячи человек. В первые же дни войны из добровольцев-днепропетровцев было сформировано 5 дивизий, объединенных в корпус, насчитывающий более 50 тыс. ополченцев.
В середине августа начались бои за Сухачевку и Диевку. Удар противника сдерживали передовые части Резервной армии Южного фронта под командованием генерала Н. Е. Чибисова. Армия была сформирована в районе Днепропетровска. Этот факт говорит о многом. Тогда же в первый раз отличилась 8-я танковая дивизия полковника Е. Г. Пушкина. В первых же схватках с танковой группой фашистского генерала Клейста советские танкисты разгромили вражескую колонну из 50 танков и 200 автомашин с пехотой. Командир дивизии Е. Г. Пушкин лично водил своих танкистов в бой, вдохновляя их на подвиги. В ноябре 1941 года он был удостоен звания Героя Советского Союза.
9 августа 1941 года, когда жестокие бои шли уже фактически в предместьях Днепропетровска, началась эвакуация предприятий на восток. В Днепропетровске на период начала войны работало более 150 крупных промышленных предприятий. В основном, это были металлургические, трубопрокатные, химические и машиностроительные заводы.
В конце августа 1941 года после тяжелых боев Красная Армия оставила Днепропетровск. Германская оккупация длилась более 2 лет, с 29 сентября 1941-го по 23 декабря 1943 года.
В октябре 1941 года в Днепропетровске начались массовые расстрелы пленных красноармейцев и евреев. Чуть позже к этим двум категориям советских граждан добавились партизаны и подпольщики. Расстреливали немцы людей в овраге на территории лесопитомника неподалеку от института транспорта. Чтобы заглушить стоны и крики умирающих, были включены трактора, а над местом расстрелов постоянно кружили немецкие самолеты. Так же местом массовых расстрелов был противотанковый ров за поселком Верхний. Всего за годы оккупации фашистами в Днепропетровске и его пригородах было расстреляно более 60 тысяч человек. Более 75 тысяч днепропетровцев было угнано на работы в Германию.
С первых и до последних дней оккупации в городе действовал комендантский час, чтобы снизить активность подпольщиков, которые начали оказывать сопротивление практически с первых же дней оккупации. С 20.00 и до 5-6 утра в зависимости от времени года, горожане не имели права находиться на улицах. Специальное разрешение имели только работники заводов, трудившиеся в ночную смену, если их замечали не по пути на работу или домой, то могли забрать в полицейский участок. Немецкая администрация следила за тем, чтобы город никто не мог покинуть, чтобы работники ходили на заводы, а безработные трудились на общественных работах либо вывозились на работы в Германию. Горожане могли выехать за город только по специальному разрешению. Каждый взрослый житель должен был являться раз в месяц на биржу труда - засвидетельствовать свое присутствие. В Днепропетровск начали приезжать и специалисты с территории Рейха со своими семьями, чтобы восстанавливать промышленность и железную дорогу. Им предоставлялись самые лучшие квартиры города (немцы с первых же дней исследовали жилой фонд города). Прежних хозяев квартир переселяли в другое жилье, часто в сараи и бараки. Жилось там, тяжело, особенно зимой - горожане устанавливали буржуйки и вырубали деревья в парках.
С приближением Красной Армии немцы срочно организовали эвакуацию не только своих частей и награбленного добра, но и гражданского населения. Они надеялись увезти как можно больше людей на работы в Германию. Уцелели те, кто мог надежно спрятаться - полицаи рыскали по чердакам и подвалам. Многие бойцы Красной Армии отмечали, что они входили в пустой город. Кто-то из горожан прятался у родственников в других городах, и, вернувшись в Днепропетровск, им приходилось доказывать советским властям, что возвращаются в свое жилье. Отступая, фашисты взорвали многие здания в городе.

Д. К. Левинский. Воспоминания.
"В ночь с 10 на 11 декабря 1939 прибыли в Чернигов. Этой же ночью нас ожидали баня и солдатское обмундирование. .. По пути в военный городок с интересом читали городские вывески на украинской мове, например - "Перукарня". Думали, что это пекарня, а оказалось - парикмахерская. Нам предстояло пройти недолгий карантин в 236-м запасном стрелковом полку Киевского особого военного округа. Моя рота - 2-я пулеметная.
Зимой 1939/40 года СССР увеличил армию в 2,5 раза, в том числе за счет нас, окончивших среднюю школу. А тут еще и мобилизация в трех пограничных военных округах - Ленинградском, Белорусском и Киевском.
Утром 30 января 1940 года мы выехали двумя эшелонами к новому месту службы. Пункт назначения - город Ромны Сумской области. Новая часть - 147-я стрелковая дивизия, 640-й стрелковый полк, 1-я пулеметная рота.
В Ромнах у нас был такой распорядок дня, что Чернигов с карантином в запасном полку показался раем. Буденновский шлем был заменен на стальную каску с серым, вязаным, довольно плотным, с вырезом для глаз и рта подшлемником... выдали кирзовые сапоги взамен ботинок и краг.
Начались тактические занятия по отработке наступления - в армии даром есть хлеб не положено. Наступили трудные дни: часами мы двигались бегом и ползком с пулеметами то в гору, то с горы, гимнастерки были насквозь мокрые от пота, который буквально хлестал из-под касок, заливая лицо, ночью гимнастерки высыхали и становились белыми от выступившей соли, а потом - лопались.