Бревно вертелось, ныряло, и, словно намыленное, выскальзывало из рук, онемевших в холодной воде. Обмундирование, с каждой минутой борьбы с волнами за жизнь, все больше тяжелело и становилось свинцовым грузом, увлекающим Михаила на дно Волги...

         То было холодной осенней порой 1943 года. Бригада тральщиков, сформированная из моряков, откомандированных со всех флотов, выполняла стратегическую задачу обеспечения связи тыла с растянувшимся фронтом от Прибалтики до самого Черного моря. Осенняя распутица превратила дороги в сплошное месиво и ловушки, поэтому широкая лента Волги оставалась единственной артерией, питавшей боеспособность всей нашей армии. Вот так и угадал наш земляк Михаил Степанович Федосеев на веками воспеваемую матушку-Волгу.

            – Призвали меня на действительную службу в 1936 году. Помню – говорит он, – в те времена каждый молодой парень мечтал попасть на флот. Привлекала нас матросская форма с ее легендарной бескозыркой и, конечно же, романтика морских приключений. Мне повезло, попал служить на дальневосточный флот. За четыре года службы обучили меня сложному делу обезвреживания плавучих и глубинных мин. Всякое было на учениях в водах Тихого океана, а в 1943 году пришлось хлебнуть и водицы из Волги.

         Налетела, однажды, вражья авиация и устроила такую карусель над нашей речной траловой флотилией, что трудно было сориентироваться. Фашист букваль­но поднял взрывами участок могучей реки на воздух. Все перемешалось. Вода дыбилась под ногами, смерчем обрушивалась на голо­ву. А под конец налета угадала тяжелая бомба и в наш катер. Сначала его тряхнуло, приподняло и так рвануло, что он разлетелся кусками во все стороны со всей своей начинкой. Экипажи были на катерах по 18–20 человек. Сколько матросов из нашего катера погибло сразу и сколько утонуло, оказавшись за бортом в холодных волнах, сказать трудно.

         Меня выручило бревно. Как оно не вертелось, как не норовило ускользнуть, все же мне удалось его «оседлать», чтоб добраться до противоположного берега. Из последних сил прибился я к отмели и не мог разомкнуть омертвевшие руки. Долго в ушах стоял хряск разрывов, плеск воды и сквозь него буравом в душу ввинчивались голоса мольбы о помощи раненных и утопающих товарищей.

         Не знаю, что больше мне придало тогда сил. Или мысли о том, что остался жив, или переполнившая все нутро ненависть к безжалостному врагу. Только вот так с, бревном долго я еще месил илистую отмель, выбираясь на сушу. От него оторвался только тогда, когда от движений немного согрелся, и прошло общее судорожное оцепенение. А в мозгах, как те яркие вспышки от взрывов, горела одна мысль: ты должен жить, иначе, кто же прогонит лютого чужеземца ни за что уничтожающего твой народ. Без прикрас скажу, именно так оно и было. Передвигались, делая свое дело, мы по всей Волге. На подступах к Сталинграду картина смерти была еще страшней, чем где-либо в другом месте. Город вся окрестная земля и река кипели в смертельных муках. На моих глазах огромный пароход «Карл Маркс» напоролся на разбросанные врагом ночью с самолетов мины. Пароход раскололся наполовину, а все находящиеся на нем люди (старики, женщины, дети) оказались в месиве огня, обломков тонущего корабля и увлекающих на дно воронок. Тральщики пытались спасать людей. Извлекали из воды раненых, пропуская проплывающие, мимо безжизненные уже тела. Иногда выхватывали из пучины показавшуюся на поверхности чью-то руку и с ужасом от нее отталкивались потому, что она оказывалась без самого туловища. Жутко об этом сегодня вспоминать, но и забывать истинное «лицо» войны никогда не следует. И мы с еще большим ожесточением сил старались «цедить» воду и «царапать» дно рек, чтоб ни одна вражеская мина не достигла злого замысла. После Волги мы перебазировались через Черное море на Дунай. Там я и встретил Победу...

Нахлынувшие воспоминания на некоторое время сделали задумчивым и пасмурным моего собеседника. И, улучшив момент, чтоб как-то разрядить обстановку, спросим Михаила Степановича, что бы он пожелал фронтовикам, всем нашим людям накануне праздника 50-летия Победы над Германией?

И он ответил.

 – Время уносит с собой стариков. В первую очередь, уходят фронтовики:         они много пережили и перенесли. Редкий человек вернулся с фронта без метины. У одного все нутро простужено или продырявлено, другой таскает в себе осколочную начинку, третий и вовсе инвалид – от человека одно название осталось. Так вот я хотел бы пожелать всем фронтовикам, чтобы дожили они свою жизнь без мук и страданий.

         А всем остальным?.. Хотелось, чтоб каждый заглянул в свою душу и понял наше фронтовое поколение. Ведь в свое время мы трудились, воевали, не жалея крови и самой жизни, ради тех, кто будет жить после нас. И если мы пока еще живы, то относиться к нам надо по-человечески. А о тех, кому не довелось вернуться с поля боя, надо по-доброму хранить память.

И еще... Худо будет тому, кто забывает вековую народную мудрость о дружбе между людьми. Не зря же говорят: в веселье смеется каждый по-своему, а в горе плачут все одинаковыми слезами. И война это показала лучшим образом. Вряд ли бы мы праздновали эту Победу, если бы русский воевал по-русски, казах – по-казахски, узбек тоже по-своему и т. д. Дружба между разными народами была и должна остаться великой драгоценностью. ("Знамя труда".-1994.-13 апр.    записал И. Волков)