Мой отец -  Андрей Семенович Ефрон был призван в армию в ноябре 1942 г., до конца ноября проходил курсы всеобуча (всеобщего военного обучения), а ровно 30 ноября, в день рожденья, когда ему исполнилось 17 лет, их погрузили в эшелон. В боевых действиях он принял участие только осенью 1943 г.

По окончанию артиллерийской полковой школы дедушка попал под Белую Церковь в войска Второго Украинского фронта, потом в северную Молдавию. Участвовал в Ясско-Кишиневском прорыве (получил легкое ранение в голову). Он был направлен  в 18 гвардейский прорывной корпус, в 1055 стрелковый полк.

По специальности он – командир взвода самоходных противотанковых пушек, но стал командовать взводом автоматчиков.  Они почти без боев прошли Румынию и уже с тяжелыми боями вышли к Будапешту. Около трех месяцев шли бои за Будапешт, в которых дед участвовал с первого до последнего дня, командовал взводом противотанковых пушек калибра 45 мм. Так он провоевал всю Будапештскую операцию. Опять был ранен в ногу осколком гранаты. Был награжден орденом и медалью.

После освобождения Будапешта, их полк получил звание Будапештского. Потом были бои за Вену.

Где-то под Прагой,  ранним утром 20 апреля 1945 г.,  Андрей был ранен в левую руку и полгода провел в госпиталях. Награжден был двумя орденами Красной Звезды, медалями.

Вот одно из воспоминаний моего папы о войне:

«Как будто вчера это было… Окопы с ходами сообщений, вой вражеских снарядов, отчаянное желание стрелять и стрелять, как будто своим автоматным огнем можно оградить себя от смерти…Но особо страшна тишина на войне. В Будапеште был у меня такой случай. Воевал я тогда в составе 1055 стрелкового полка, был командиром взвода автоматчиков. Поздно вечером, а шел уже февраль 1945 года, вызвал командир батальона и поставил задачу – проверить, не прячутся ли немцы в большом семиэтажном доме, что находится на нашем правом фланге.

Фронт в городских боях – понятие весьма неопределенное. Нам было непонятно, вроде бы здание, замыкавшее квартал, на нашей стороне. Днем оттуда противник огня не вел, но кто его знает, может быть, ночью, под прикрытием этого огромного дома что-нибудь и готовилось. «В бой не ввязываться, пойти узнать, что к чему и доложить обстановку» - получил такой приказ. Со мной пошли пять человек. Действительно, ввязываться в бой с такими силами было рискованно.

Подошли мы к зданию. Ночь темная. Снежок мелкий сыплет. Здание кажется особенно зловещим. Тишина. Только за Дунаем, на другой стороне идет артиллерийский бой. Подошли мы к зданию вплотную. Парадная дверь сорвана с петель взрывом, на тротуаре кирпичи, осколки стекла. Убитый солдат лежит, в темноте не разобрать, свой или немец. Как выяснилось потом, это была телефонная станция. Оставил я бойцов у входа, а сам – палец на спусковой крючок автомата, шаг за шагом стал продвигаться вглубь здания. Шел настолько осторожно, что не слышал своих шагов и даже дыхания. Был у меня трофейный фонарик, но никакая сила не заставила бы меня зажечь его.

Шаг, еще шаг. Ноги ступают по чему-то мягкому, левую руку вытянул вперед и кажется так явственно, что вот-вот наткнусь на фрица. Нащупываю шершавые стенки, провода, что-то непонятное, твердое и холодное. Гулко стало стучать сердце, я его слишком хорошо слышу. Шаг, еще шаг. Где же я? Неужели заблудился? Как же теперь быть?! Кругом абсолютная, беспросветная тьма и тишина. Наверное, я уже больше часа блуждаю в этом мрачном доме. Пытаюсь хоть что-нибудь разглядеть, но тщетно. И вдруг увидел едва-едва различимый серый свет. Медленно ступая, пошел в этом направлении. Потом мой шаг стал быстрее и увереннее. Вот и пролом в стене. Наконец я снова на улице! Как раз рядом с тем местом, где вошел в этот проклятый дом.

Светлым светла показалась мне темная февральская ночь. На улице никого. Бойцов не видно. Не, вот они, сидят за грудой кирпича, курят. Пряча огонек в рукав. Едва перевел дух, подошел к ребятам, стараясь скрыть дрожь в голосе, слишком бодро спросил: «Ну, как, не соскучились?»  - «А что скучать-то?» – ответил один из бойцов. – «Вас пять минут не было». А мне-то показалось, что я в здании пробыл часа два, не меньше… Страшна на войне тишина.

Потом мы все вместе, обходя здание вокруг, натолкнулись-таки на немцев, вынуждены были ввязаться в бой, были отрезаны от своих, просидели в засаде сутки, отстреливаясь. Но это было не так страшно, как в тихом черном доме».

         Я горжусь своим отцом и буду помнить о нем всегда!