Рассказывает его дочь, Федорова Валентина Кирилловна:

"История одного из миллионов защитников Родины в Великой Отечественной войне.

Начало войны. Кирилл Думан 1940 г. Мои родители до войны проживали на хуторе Ленинском Тимашевского района Краснодарского края, который растянулся вдоль тихой и спокойной речушки Кочеты. Когда началась война, моему отцу - Кириллу Алексеевичу Думану было 28 лет. Его мобилизовали 5 июля 1941 года. Он уходил на фронт вместе с двумя своими братьями Мусием, Алексеем и другими хуторянами. И опустел его родной край от сотен тысяч призванных войной земляков. Отец пробыл на фронте чуть больше месяца. Воевал, как большинство солдат России, стойко и мужественно преодолевая многие лишения и невзгоды. А был он связистом, командиром отделения, которое должно любой ценой обеспечить связь. Связь на фронте – как нервы, соединяющие разные части одного организма. В середине августа в районе Умани часть, в которой воевал отец, попала в окружение. Он не любил вспоминать, что творилось в окружении, с горечью говорил: «Страшно, что там было». Окружение. Окруженцы выходили, кто как мог, пробираясь по тылам противника небольшими группами. Одна из групп, в которой был отец и его друг Иван Суслов, выбрала направление в сторону Днепропетровска. Они пошли туда, потому что на юге Полтавской области в селе Переволочна проживали родственники Ивана и моей мамы (в 1931 году семья Ивана и мама бежали с Украины на Кубань от голода). Днём передвигаться было опасно, надо было скрываться, не показываться на людях, поэтому шли ночами, в основном вдоль дорог, чтобы не заблудиться. Наступившая осень изматывала дождями и бездорожьем. Питались крайне скудно тем, что попадалось. Опасность, голод, лишения преследовали их. И всё-таки они добрались до села Переволочна Полтавской области и нашли родственников, которые приютили отца и Ивана, несмотря на страх перед оккупантами. Гитлеровцы повсюду вывешивали приказы – перечень проступков, за которые полагалась петля. Согласно этому перечню, достаточно было накормить красноармейца или дать ему гражданскую одежду, чтобы попасть на виселицу. Благодаря тому, что село находилось вдалеке от дорог с интенсивным движением немецких войск, там было относительное затишье. Солдат переодели по-крестьянски и выдавали за местных жителей. Так они смогли какое-то время скрываться в Переволочне и пережили там сильные холода. Когда потеплело, родственники собрали солдатам немного продуктов, и те решили двигаться в сторону фронта. А фронт к тому времени отошёл уже очень далеко. Друзья понимали, что только ночами, пешком догнать фронт будет невозможно. Да и не слышали они сводок Советского Информбюро, не могли знать, где проходит линия фронта, поэтому пошли на родную Кубань, надеясь встретить там советские войска. Неописуемо трудной и долгой оказалась эта дорога. Только к концу августа 1942 г. солдаты, наконец, добрались до родных мест, попали на Кубань, к сожалению, тоже оккупированную захватчиками. Я решила посмотреть карту и проследить, хотя бы примерно, тот маршрут, которым прошли измученные, измотанные голодом и бездорожьем солдаты, для того, чтобы добраться до родного хутора. По самым грубым подсчетам это составило более 700 км. Несколько месяцев потребовалось им, чтобы пройти эти «жестокие» километры по вражеским тылам, каждую минуту рискуя жизнью. Не запомнили они названий дорог и поселков, болот и лесов, мелких рек, малых и крупных деревень, которые были у них на пути, их единственной целью было добраться к своим.

Оккупация. 6 августа 1942 г. немецкие войска заняли станицу Тимашевскую. Однако термин "заняли" в применении к этому маневру не совсем точен. Они ее просто прошли без задержки. В 14 часов группа мотоциклистов, как потом узнали местные жители, - отборный отряд альпинистов, предназначенных для захвата Кавказских гор, подошел к речке. Солдаты искупались, пообедали и стремительно двинулись дальше на юг. Только к вечеру дотащились телеги с румынами. Их солдаты и составили оккупационный гарнизон в Тимашевском районе, как и в некоторых других районах Кубани. В те же первые августовские дни 1942 г. румынские солдаты заняли и хутор Ленинский, где буквально через несколько дворов жили семьи отца и Ивана Суслова. В некоторых хатах, в том числе и у Сусловых, захватчики стояли на постое. В отцовской хатке, которая стояла на отшибе и не отличалась достатком, никого не было. Когда отец с другом пришли туда ночью и постучали в окошко, мама обмерла от неожиданности. Она понимала, какая опасность нависает над советскими солдатами и её семьёй, если их обнаружат фашисты, с другой стороны, мама была так безмерно рада увидеть мужа живым и невредимым, от которого почти год не было известий, считала, что счастливее её нет никого на свете, и не задумываясь пошла на огромный риск. В хате было две комнаты. Почти половину одной комнаты занимала большая русская печь, на которой спали пятилетний сын, четырёхлетняя дочь и больная бабушка. Так как Ивану не было возможности перебраться к родным, то мама прятала солдат у себя и никому не рассказывала. В случае опасности отец прятался на печи за детьми, а Иван - на чердаке. Лаз на чердак был в сенях, забраться туда можно было только по входной двери, т. к. лестницы не было. Так прошло несколько недель. Но вдруг однажды поздним вечером к ним в хату постучали, отец успел залезть на печь, мама открыла дверь и увидела на пороге группу немцев. Внутри у неё всё похолодело. Как она потом вспоминала «ноги стали ватными», но она сознавала, что только от её самообладания зависят жизни мужа, его друга, её детей, её собственная жизнь. Мама пропустила в хату незванных гостей и не подала виду, что творится в душе. Ей кое-как растолковали, что у неё на постое ночью будет около 20 немецких солдат, и главный среди них приказал маме нести на стол еду: картошку, мясо, яйца, всё, что есть. Пришедшие были усталыми, грязными, не зверствовали, не позволяли себе ничего лишнего, просто были угрюмы и суровы. Она принесла всё, что было: сало, квашеную капусту, сварила яйца и ведёрный чугунок картошки, а ещё достала драгоценную «четверть» самогона, хранившуюся на самый крайний случай. Она надеялась, что опьяневшие немцы крепче уснут. Так и случилось. Незваные гости поели и тут же повалились спать, не выставив даже никакого караула. В обеих комнатах земляные полы были завалены спящими немцами. А мама тем временем, содрогаясь от страха, думала, как же спасти родных. Отец всё слышал и понимал, что нужно выбираться из хаты, а Иван даже по доносящимся до него звукам не мог предположить, что происходит. Мама полезла на чердак, чтобы его предупредить и вывести из хаты, а отец выскользнул во двор, захватив старую одежду и обувь. Друзья, пережидая ночь, спрятались в камышах, которые густо росли у речки за домом. Утром вражеские солдаты пошли дальше, и хата опять стала относительно безопасным убежищем. Отступление оккупантов. Много написано об отступлении фашистских войск. В некоторых местах, в том числе и на Кубани, немцы убивали гражданское население, сжигали не только дома, а и целые деревни, отбирали скот и вообще всё, что хотели. Я не знаю, можно ли сказать, что моим землякам повезло, но румынский гарнизон просто ушел с хутора, захватчики не причинили никому вреда, ну разве что забирали продовольствие, а больше ничего ценного у моих земляков и не было. Хуторяне считали это потому, что у них стояли румыны, а не немцы, всё-таки они были в какой–то мере подневольными, потому и не зверствовали. От оккупации пострадала пятнадцатилетняя двоюродная сестра отца – Думан Дина. При отступлении шли обстрелы населённых пунктов, один из снарядов попал во двор дяди отца - Григория Думана и разорвался, осколок попал в глаз Дины, потом ей поставили протез, она умерла в 2014 году. Как только румыны покинули хутор, отец с другом решили двигаться в сторону линии фронта. Где она находилась в то время, им было неизвестно, но по еле слышной орудийной канонаде можно было догадываться. К тому времени мама знала, что у неё будет ребёнок, и когда провожала своего Кирилла далеко за хутор, он её попросил: «Ты сохрани это дитё, может оно принесёт мне счастье и сбережёт от пули». Снова фронт. В то время, когда солдаты уходили с хутора, уже началась весенняя распутица, дорога была очень трудной. Слякоть превращала знаменитый кубанский чернозём в непроходимое бездорожье. Но, несмотря ни на что, друзья вышли к одной из частей нашей армии. Они пытались присоединиться к этому подразделению, но его командир объяснил, что не имеет права их зачислить, что таких, как они (побывавших в окружении), собирают в станице Старо-Мышастовской и формируют новый батальон. Туда надо было шагать ещё десять километров. И они не зря проделали весь этот путь. Как вспоминал впоследствии отец, то ли рассказ об их злоключениях был достоверным или то обстоятельство, что они сохранили военные билеты, то ли особист попался человечный, но им поверили и не применили никаких наказаний. Сразу после проверки им выделили обмундирование и в марте 1943 года определили в часть, направляемую на передовую. Сколько я читала о репрессиях, которым подвергались «окруженцы», о жестоких особистах, сломавших жизнь не одному «окруженцу», но живое свидетельство отца подтверждает: во все времена всё зависело от конкретного человека, от его порядочности и честности, и таких было немало. Для меня до сих пор остается загадкой, почему время жестокого пути на Кубань и пребывание в родных местах в военном билете отражено записью: «121 горно-стрелковый полк, пулеметчик станковый, август 1942 – март 1943 г.». Скорее всего, Верховным военным командованием не принято было официально признавать существование такого события, как массовое окружение советских войск в начале войны. Уже гораздо позднее отец узнал, что у него родилась дочка, это была я «военная» Валентина. Без слёз я не могу вспоминать о своей маме, о том, как молодая двадцатишестилетняя женщина, у которой на руках уже были четырехлетняя дочь и пятилетний сын, и которая, ко всему прочему, должна была заботиться о больной матери, сохранила и родила дочь 8 июля 1943 года. Зная при том, что оккупанты ещё стоят в ста километрах от её дома, что невозможно даже предположить, когда и как закончится эта страшная война, вернётся ли живым её любимый… И сейчас, когда я слышу сетования молодых женщин на трудности нашей жизни, из-за которых они не могут родить даже одного ребёнка, эти доводы кажутся мне смехотворными, а поступок моей мамы – подвигом. Я свою маму – Думан Марию Корнеевну, считаю настоящей героиней, хоть и нет у неё никаких наград, как у отца, кроме любви и уважения детей и внуков. Из писем отца мама узнала, что часть, в которой воюет её муж, находится в станице Старонижнестеблиевской Краснодарского края, в каких-нибудь ста километрах, где жили его родственники. Вместе с его двоюродной сестрой Еленой Думан они решили поехать на позиции и показать ему родившуюся дочь. Стояла слякотная осень. В это время года на Кубани кубанский чернозём превращается в непролазную грязь. Несмотря на бездорожье и отговоры родных, мама с четырёхмесячной малюткой отправилась на попутной полуторке в рискованный путь. На одной из колдобин машина перевернулась в кювет, женщины с ребёнком чудом остались живы. Когда же они, наконец-то, добрались до станицы, где должна была стоять часть отца, то узнали, что буквально несколько часов назад она снялась с позиций и двинулась в сторону Новороссийска. Свою маленькую дочурку отец увидел только тогда, когда вернулся с фронта.

Боевой путь и награды Кирилла Алексеевича Думана со страниц военного билета. Судьба была к отцу благосклонна, а, может, его «берегло» то дитё, которое он горячо просил сохранить, и он остался жив, хотя и был тяжело ранен в одном из боёв почти сразу после восстановления в рядах защитников. А вот Ивану Суслову не повезло – он погиб в том же бою, и отец очень горевал о нём, своём земляке и лучшем друге. Сраженный пулей, Иван упал прямо у него на глазах, и отец словно чувствовал какую-то вину перед ним за то, что остался жив, хотя и сам почти два месяца пролежал в госпитале. А боевой путь отца продолжился ещё на многие сотни километров по советской земле и за её пределами. В тяжелых и длительных боях за Кавказ его защитники, проявляя мужество и героизм, отстояли родную землю и очистили ее от немецко-фашистских захватчиков. Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР была учреждена медаль «За оборону Кавказа», которой награждено более 580 тысяч человек. В их числе и Кирилл Алексеевич Думан – мой отец. Он участвовал в кровопролитных боях в Венгрии, где фашистам приказали под страхом смерти отстаивать каждую пядь земли рейха, за что и был награждён медалью «За взятие Будапешта». Относительно небольшой район Будапешта обороняло не менее 250 тыс. солдат и офицеров противника, сопротивлявшихся неистово, с огромным упорством. Ни одно окружение вражеских войск и их ликвидация не потребовали так много времени, как в Будапештской операции. Победу отец встретил в Праге, демобилизовали его 15 октября 1945 года. Нельзя передать словами ту безмерную радость, с которой встречали солдат, которым повезло живым вернуться с войны. Отец не любил рассказывать о войне, он говорил: «Это была бойня, человеческая мясорубка, и в этом светопреставлении невозможно было следовать каким-то законам». Когда я старшей школьницей, начитавшись героических романов о войне, а у некоторых писателей солдаты только и мечтали погибнуть в бою «за Сталина, за Родину», я приставала к отцу с расспросами. Он мне отвечал: «На шо оно тоби?» «Папа, так это же так интересно!» – восклицала я. «Шо тоби рассказать, як одни люды убывалы других людей? Ныма в том нычёго ны героического, ны интересного». На этом наши разговоры о войне заканчивались. Однажды только, да и то просто к слову пришлось (я после поездки к тёте в Керчь, делилась своими впечатлениями), он вдруг заговорил об освобождении Крыма в районе Керчи. В начале ноября 1943 г. воины отдельных частей нашей армии на судах Черноморского флота форсировали Керченский пролив и с боями захватили плацдарм в районе поселка Эльтиген. Плацдарм брали ночью, в тяжелых условиях штормовой погоды, что затрудняло подход наших кораблей к береговой линии. Высаживались в ледяную воду под пулеметным огнем врага, при ярком сиянии осветительных ракет. Фашисты хорошо укрепили береговую линию, которая представляла собой сплошное минное поле. В воде, у берега, было несколько рядов колючей проволоки, а за ними поднимался обрыв, с гребня которого строчили пулеметы и летели в атакующих немецкие гранаты. Тяжело дался этот бой: многие солдаты и офицеры погибли. Рассказывая о происходившем, отец сказал: «Там горела и земля, и вода. Мы проходили - не в переносном, а в самом буквальном смысле - сквозь огонь и пылающую (горели покрывавшие пролив нефтепродукты) воду бешеного боя, когда вода вставала столбами под взрывами мин, кипятком кипела под пулями». Военная память. У отца было более десяти наград: Орден Красной Звезды, Орден Великой Отечественной войны I степени, две медали «За боевые заслуги», медаль «За оборону Кавказа», медаль «За взятие Будапешта», юбилейные медали, которые бережно хранятся у его внука Владислава. И всё-таки он считал, что лично особенных героических подвигов не совершал, а то, что он вынес и пережил, выпало и на миллионы других защитников Родины, но далеко не всегда отмеченных наградами. Война состояла не из подвигов, а из повседневного, изнурительного, часто смертельноопасного труда. И вспоминая о войне, он не чувствовал гордости и радости от того, что был её участником и победил, а испытывал горечь и печаль от того, что она вообще была." "Я помню письма отца с фронта, в которых корявым почерком он сообщал, по каким населённым пунктам они прошли, как хорошо накануне помогла авиация. Письма отца были короткие, скупые на эмоции. Надо сказать, что мои родители никогда не выставляли свои чувства напоказ, в семье было не принято прилюдно проявлять своё отношение друг к другу. И письма были такие же, без нежностей и объяснений в любви, хотя о любви можно было читать между строк, которые были проникнуты заботой о жене и детях и тревогой о доме. Очень произвела на меня впечатление фронтовая записная книжечка отца, которую я обнаружила классе в третьем-четвёртом, и особенно та страничка, где были записи о Ялтинской конференции с перечислением фамилий всех «высоких» участников. Простой малограмотный солдат (две зимы в первом классе), далёкий от политики, писал о её великой значимости. К сожалению, всё прочитанное стёрлось из памяти, осталось только впечатление. Позже и письма, и записная книжечка пропали, о чём я очень жалею. В те годы мои родители не считали войну таким событием, о котором надо сохранять память, а, наоборот, им как раз хотелось забыть этот кошмар, как можно скорее. Уже гораздо позднее стали трепетно относиться к памяти о подвигах советских солдат и с уважением к самим ветеранам войны. Не только в послевоенные годы, но и много позже, никто из них не делал героев, и не было ни встреч с бывшими защитниками, ни чествований. Да это и понятно. В каждой семье на хуторе был либо фронтовик, либо погибший на войне. Тогда письма и награды отца лежали в ящике шкафа, куда мог добраться любой ребёнок, а их в семье было четверо, довоенные - Александр и Анна, военная - Валентина и родившаяся в августе 1946 года «победная» Лариса, к тому же, у каждого ребёнка много друзей. Когда устраивались различные игры, в ход шли единственные игрушки – папины награды. Я не помню ни одной купленной игрушки в своём детстве, куклы, «книжки», мячики, - всё это я сочиняла сама из глины, тряпочек, старых газет. А ещё нарядные сверкающие ордена и медали служили лучшим украшением новогодней ёлки, роль которой «играла» большая китайская роза, которую любовно выращивала мама. У меня сохранилось несколько фотографий, присланных отцом с фронта. «На добрую и долгую память всей моей дорогой семье…» – можно с трудом прочитать размытые временем строки на обороте одной из них. И дальше: «День был морозкой и ясный, наша авиация действовала активно…очень крепко бомбила…». Даже из этих коротеньких, наспех написанных посланий можно понять огромное стремление победить, которое долгих почти пять лет войны жило в каждом советском человеке. Оно и помогло в конце концов сломить жестокого врага.

Мой отец достойно прожил почти 85 лет, вырастил четверых детей, шестерых внуков, память о нём я хочу сохранить и для его правнуков. Я родилась и выросла на Кубани, но вот уже сорок восемь лет Вятка стала моей второй родиной. Приезжая каждый год в отпуск к родителям, я постоянно выспрашивала у мамы, как они прожили жизнь. Отца трудно было разговорить, он был скромным и очень немногословным, поэтому рассказанную историю, в достоверности которой уверена, я неоднократно слышала от мамы и записала её ещё в 1995 году." Думан (Фёдорова) Валентина Кирилловна.