Дорофеев Филипп Матвеевич родился 15 августа 1919 года в деревне Бяково Тульской области. Умер 13 марта 2013 года в г. Туле.

Награжден орденами: Красной Звезды, Отечественной войны 1 степени, "Знак Почёта", медалями: «За отвагу», «За боевые заслуги», «За победу над Германией» и другими. Ему первому в Тульской области были вручены сразу две медали «За отличие в службе по охране общественного порядка».

фрагмент статьи Натальи Ярцевой  "Ради жизни, мирной и счастливой ..."  в газете УВД по Тульской области "Лицом к лицу" №8 (148) август 2011 г.

Под напором превосходящих сил противника наши войска были вынуждены отступать, но отступали героически. Именно при отступлении у Днестра на Смоленщине Ф.М Дорофеев получил свой первый орден - орден Красной Звезды.

Его тачанка замыкала небольшую колонну, в которой в основном были повозки хозвзвода. Поднимались вверх по склону холма. На вершине лоб в лоб столкнулись с немецкой частью. Поняв, что произошло, рядовой Дорофеев моментально развернулся и ринулся прочь. За ним «прицепился» танк, выпускал в тачанку снаряд за снарядом. А тут еще колесо отвалилось и покатилось.

- Не знаю, откуда только взялись силы. В какие-то секунды колесо догнал, посадил на место, закрепил и снова вскачь. Укрылся между колхозными амбарами, развернулся и приготовился держать оборону. Танк остановился от меня метрах в 30-ти, навел на меня дуло, но выстрелить не успел, от полученного удара вспыхнул и полностью выгорел.

46 СУТОК В ОКРУЖЕНИИ

Под Дорогобужем Смоленской области полк Ф.М. Дорофеева попал в окружение. Большая часть была убита во время обстрелов, другая - пыталась прорваться к своим, разделившись на небольшие группы. Филипп Матвеевич увидев, как пуля сразила знаменосца, чтобы спасти полковое знамя, обернул его вокруг себя, спрятав под вен­геркой, а заодно прихватил секретные документы в рюкзаке и, как бы тяжело не было во время скитания по вражеским тылам, он их бережно хранил. Вместе с Филиппом пробирались по лесам еще шестеро.

Вышли как-то на небольшую деревню. У крайнего дома сидит старичок, затесывает колья под помидоры. Руководивший нами майор направил меня в разведку. Подполз и спрашиваю, где немцы, далеко ли еще до наших. А он отвечает, что в деревне все спокойно и приглашает всех в дом. До сих пор перед глазами вижу полку со свежеиспе­ченными ароматными круглыми буханками хлеба, так бы и проглотил в тот момент цели­ком. Гостеприимно усадил дедушка нас за стол, а потом и говорит, мол, хотите остаться в живых, сдавайтесь немцам. Мы сразу из избы повыскакивали, а тут уже ждут другие по­лицаи, один срывает с моего плеча автомат, только ремень и остался, и целится. Рискуя получить очередь в спину, бросились бежать в поле. Одного товарища убили, а мы спря­тались в небольшом овражке среди ржи и приготовились защищаться.

Вооруженные автоматами и винтовками полицаи чудом не заметили солдат, свернув в сторону, не дошли всего несколько шагов.

Дальше передвигались только по ночам, бесшумно, стараясь, чтобы ни одна веточка не хрустнула под ногой, не выдала их врагу. Когда пересекали охраняемую дорогу «Москва-Варшава», группу засекли, открыли огонь трассирующими пулями, но бойцы успели уйти в чащу. А впереди были новые дороги, петляющие по болотам, и новые испытания.

Однажды выбрались на бугор, были рады, что вновь встали на твердую землю, за­таились за кустарником и стали осматриваться. Вдруг по кустам ударил дозор, мне попало в ногу, и бежать с товарищами не мог. Увидев недалеко окоп, скатился в него и от боли потерял сознание. Пришел в себя от утренней прохлады. Рядом у кустов стояли полицаи, курили и переговаривались, меня могли заметить в любую минуту, надо было уходить. Собрав волю в кулак, поднялся на здоровую ногу. Улучив момент, пока дозорные не смотрели в мою сторону, с большим трудом, хватаясь за растения и подтягиваясь на руках, выкарабкался из окопа и отполз в поле с овсом. Недалеко увидел здоровый куст шиповника, под ним решил дождаться ночи. Ногу нестерпимо жгло, казалось, этот жар разливается по всему телу, но старался держаться в сознании, чтобы наблюдать за происходящим.

Часов в 10 утра к полю приехал немец с тележкой, разгрузил недалеко от меня противо­танковые мины. Потом еще и еще. Затем на машинах прибыло еще несколько человек. Засуетились, достали косы, вилы, грабли, зачистили участки и заложили мины. В полдень подъехала кухня, в мою сторону потянуло чем-то очень вкусным, мясным, от этого чувство голода стало еще острее. Немцы пообедали, один подошел к кусту по нужде прямо с моей стороны. Так и тянулись пальцы разрядить в него весь магазин пистолета, но удержался, не шелохнулся, чтобы себя ничем не выдать.

Наконец, к вечеру они уехали, и стало тихо, а я не могу повернуться, шипы крепко впи­лись в кожу и держат меня.

В сумерках Филипп Дорофеев решил выбираться, поднял ветку и видит метрах в пя­тидесяти от него две фигуры, к ним присоединились еще двое. Затих. Немного поговорив, дозорные попарно разошлись в разные стороны. И он пополз к тому месту, где только что стояли полицаи, считая его самым безопасным, ведь не будут они проверять осмотренный участок. Незаметно проползти из-за пронзающей от каждого движения боли не получилось, по нему открыли огонь. Пули пролетели буквально в паре сантиметров, казалось, он даже почувствовал их прикосновение. В рот набилась земля, и не про­кашляться. Солдату повезло, что на выстрелы отреагировали наши минометчики и от­крыли огонь. Убегая, полицаи все же сделали еще несколько выстрелов в его сторону, щеку рассек и засел за губой осколок, который Филипп Матвеевич носит до сих пор. Лицо залило кровью. Огромное желание выжить придавало силы, и он полз дальше. Преодолел небольшую речку. Все намокло, стало тяжелым, и он никак не мог выбраться на берег. Вспомнил, что при нем знамя и важные документы, и будто открылось второе дыхание. Спасаясь от снайперских пуль, укрылся в воронке, образовавшейся под корнями упавшей березы, присыпался землей, отлежался до ночи.

Покинув «берлогу», он снова попал в болота. Руки все время проваливались в топь - не зацепиться, не подтянуться. Ползком перебирался от одного поваленного дерева к другому, отдышится и двигается дальше, раненому и голодному, ему становилось все труднее управлять собой. Питался, чем придется: птенчиками, улитками, корешками, травой. День ото дня силы его оставляли, периодически терял сознание, все виделось, будто сквозь пелену. Однажды, привалившись к обгорелому пню, он подумал, что дальше двигаться нет ни сил, ни смысла. Достал пистолет, взвел курок, приставил к виску. И вдруг услышал, как закукарекал петух. Не мог поверить, стал прислушиваться, крик повторился, тут пистолет выпал из его руки: « Значит, рядом деревня!» Появилась, хоть и слабая, надежда выйти к своим.

У СВОИХ

Когда Филипп Дорофеев выполз из леса, перед ним раскинулось поле с налившейся пшеницей.

- Я подполз к ней, притянул к губам колосок, глубоко вдохнул аромат и стал с наслаждением пережевывать зерна. Казалось, что в жизни ничего вкуснее не ел. Но это наслаждение оборвал окрик: «Встать!» Надо мной возвышались два человека в форме с направленными автоматами. Пелена перед глазами не давала их разглядеть получше, поэтому спросил, свои они или чужие. И с радостью услышал родную речь: «Свои!» Увидев, что не могу и пошевелиться, они меня подняли и понесли в деревню, где стояла пехотная часть. В штабе «пристроили» на здоровую ногу, а чтобы не упал, привалили к стене. Я держался изо всех сил, а офицер кричит: «Ну-ка станьте ровно, что вы себе позволяете, рядовой!» - Отвечаю: «Не могу, раненый я». Тогда он распорядился оказать мне медпомощь.

Один из «спасителей» Дорофеева, так он назвал солдат, нашедших его в пшенице, взял отощавшего солдата на руки и отнес в дом, обработал и перебинтовал раны, в ноге уже копошились черви. Налил половник щей, дал кусок хлеба. Филипп и ложку брать не стал, прямо из чашки всю похлебку и проглотил. Просит добавки, а старшина отвечает, мол, нельзя, привыкай к еде понемногу, такие же выходили, как накормим, так они и умирают.

Вещмешок Дорофеев ни на минуту не выпускал из рук, и этим заинтересовался де­журный. Тогда и рассказал боец, как полтора месяца носил на себе полковое знамя и из последних сил тащил секретные документы.

Его повели для выяснения обстоятельств к оперуполномоченному допрос длился, пока у рядового от вопросов не закружилась голова. Потом его положили на двуколку и повезли в особый отдел, где все повторилось. Обессилевшего бойца, наконец, решили определить в полевой госпиталь, а пока вынесенный из окружения ценный «трофей» забрали под расписку.

На стук из землянки выглянул врач, узнав, что Ф.М.Дорофеев не из его части, он отрезал: «Не приму!» И закрыл дверь. Долгие недели боец пробирался к своим в надежде на спасение и не мог поверить, что с ним могут так обращаться, и все накопившееся за это время вдруг выплеснулось наружу, расплакался, как мальчишка. Увидевшая это медсестра, расспросила его о причинах, пожалела, взвалила на себя молодого парня и отнесла к телефону. Он позвонил командиру, который его направлял в госпиталь. Услышав о бездушности врача, тот только и произнес: «Потерпи, сынок, сейчас раз­беремся!» Прискакал на коне, в сердцах оголил клинок и приказал: «Сейчас же принять раненого, а не то...»

- Сначала меня отвезли в деревню, к старушке. Она остригла отросшие до плеч седые волосы, из-за белого цвета в них отчетливо видны были вши, отнесла в баню, раздела, отмыла, дала чистое белье. И мне так легко стало! Впервые за последнее время я по-настоящему радовался жизни, я вновь увидел красоту зари, почувствовал запахи леса, трав, цветов. И уже никогда не мог забыть этого чувства, будто заново родился.

А потом Филипп Дорофеев попал на операционный стол. Рану прочистили, но уже началось заражение крови, нога почернела. Неделю врачи боролись за его жизнь, наконец, он пошел на поправку, и его перевели из реанимации в общую палатку.

НЕПРИЗНАННЫЙ ГЕРОЙ

Как-то к госпиталю подъехала машина, Филипп услышал, что кто-то громко спросил, где Дорофеев лежит, и изо всех сил крикнул: «Я здесь!» Вошел, добродушно улыбаясь, лейтенант: «А нам сказали, ты чуть живой, а он вон какой герой!» И говорит, что приехал за документами и знаменем полка, просит отдать, потому что иначе, если ждать, когда солдат выздоровеет, подразделение расформируют. Ф.М. Дорофеев, конечно, согласился.

Вскоре его отправили долечиваться на Урал, в Ижевск, где пролежал около полугода.

Позже Филипп Матвеевич узнает, что этому лейтенанту за «спасение» знамени I кавалерийского полка и документов, представлявших особую важность, присвоят звание Героя Советского Союза, а через несколько месяцев - погибнет.

А он, совершивший подвиг, так и останется непризнанным героем.