- Елизавета Ивановна, расскажите о своем детстве.
- Родилась я в местечке Лучки Юрьев-Польского района Владимирской об¬ласти. Родителей не помню, росла в детском доме. Правда, мачеха была. Я ее навещала.
- Как жилось в детдоме?
- Я себя в обиду не давала. С мальчишками в футбол играла, в лапту, догонялки... все с парнями. Но если кто обидит меня - берегись... Все боялись.
- Как в детдоме кормили?
- Мы сами себя кормили. У нас коровы были, лошади, куры, поросята. Ухаживали за ними, на мясо выращивали. Раз, помню, обокрали нас так, что утром даже кашу сварить было не из чего, ночью вскрыли кладовку, все унесли - бандит Юшка прошел. Потом узнал, что детский дом, и не стал трогать.
Семь классов закончила, нас из детского дома в ФЗО определили. Год я училась на фрезеровщицу. Но фрезеровщица из меня не получилась - я ростиком маленькая была, до станка не доставала. Пришлось в конторе работать.
Помню, после детдома я была глупая, наивная. Девчонкой на машинно- строительном работала, трудно было... Сидим как-то, шутим, а мои начальники смеются:
- А что ж ты не напишешь бате своему?
- Какому бате? Нет у меня его.
- Ну как нет? Сталин кто нам? Вождь и отец.
- А-а.
Ну, я и написала. Деньги пришли для меня на завод от Сталина, их мне понемногу выдавали...
А вот еще я сладкое любила... На обед брала кисель и коврижку. Съем и вроде сыта. Начальник раз посмотрел, другой, потом говорит: "Так не пойдет". Стал приучать меня есть весь обед. Привыкла.
Помню, в 15 лет в комсомол решила поступать, заявление подала. На комиссии спрашивают, кто родители. "Нет их, - говорю, - я с елки упала". Фыркнули, конечно, все от смеха. Но вопросы больше задавать не стали. Так и в комсомол попала. Потом училась в индустриальном техникуме на лаборанта литейного цеха, но закончить его помешала война.
- Помните, как началась война?
- Помню, была я на работе. У нас один парень в институте учился. С утра пошел на занятия. Приходит раньше времени. В чем дело? Война... Потом слушали Молотова... Что делать? Решила податься ближе к фронту. Но меня сразу на фронт не пустили. Донорскую кровь собирали. У меня как раз I группа ”А". ...Потом окопы рыла в Подмосковье. Только в апреле 1942 года я попала на фронт.
- Кем вы были на фронте?
- Сразу нас учили на медсестер: как раны обрабатывать, перевязки делать. Поехали мы на фронт, а наш состав перед Горьким и разбомбили весь. Куда деваться? Сзади ехал "стиральный" поезд. На нем доехала до фронта. В этом поезде, конечно, потрудиться пришлось: стирали белье солдатское.
А потом меня дальше перевели, в 67-ю морскую... На Карельский фронт. Там работала.
Мы ж вольнонаемные - не военнообязанные. Платье форменное носила, а погоны - нет.
У меня и звания-то не было. Так всю войну на фронте вольноемной и проработала.
- Какие работы вы выполняли?
- Все делали, что женским рукам по силам. И белье стирали, и раны обрабатывали. Раненых было много, когда шли бои... Ступить было некуда, как привезут... И без ног, и без рук... Иной раз спрашиваю: "Давай я напишу письмо. Что передать твоим родителям, родным?" У всех один был ответ: "За Родину! За Сталина!" Молодые парни... Жалко...
...Немцы рвались к Мурманску. Сначала взяли его, но их выбили и больше не пустили... Про нас так по радио объявляли: "Бои местного значения..." Бои местного значения - это не то, что центральный фронт, как в книжках описывают, что все время бои, бои, бои... Хотя это тоже на передовой. Вот, например, это - наша больница, а следующий дом - немцы. А между ними небольшое расстояние - нейтралка. Было примерно так. Солдаты утром встают. "Здорово, Иван!" - кричит немец. "Здорово, твою мать!" - отвечают наши.
Бывает, столкнутся две группы, сражаются, стреляют, а потом, как утихнет бой, раненых нам оставляют. Мы обрабатывали их. Тяжелых поезда забирали, увозили на материк в госпиталь.
- Вам приходилось самой стрелять?
- Я из пистолета метко стреляла. Но убивать не приходилось. Мы же раненых спасали. Когда были бомбежки, падали снаряды, пули свистели - страшно было?
- На войне и тяжело, и страшно, но мы как-то не унывали. Может, потому что молодые были. А я по молодости озорная была, не боялась ничего. От бомбежек не прятались - работу делали.
Помню, раз отбомбил фашистский самолет, в нас не попал, а все бомбочки в озеро (Балатон) попадали. И не взрываются. Мы - на лодку. Бросим вперед камень, потом сами гребем. Задели какой-то снаряд, повзрывались они один за другим. ...А в некоторых снарядах были записки от наших пленных, которые в Германии работали. Записки мы вылавливали, а потом писали по адресам родителям о том, что их сын жив, находится в плену.
Тогда уже до Балатона мы дошли. Озеро Балатон больше нашего Байкала. Столько там погибло... Балатон выходил из берегов от крови и трупов...
Досадно было, когда на озере на лодках наши дамочки с немцами катались. Патефон крутят, развлекаются. Взял бы и перестрелял, такое чувство было. А один боец так свою сестру и застрелил из автомата, а заодно и всех, кто рядом с ней был...
- Елизавета Ивановна, солдаты боялись войны, страшно им было? Как вы думаете?
- Конечно. Кто говорит, что на войне не страшно? Страшно. Только бодрились. Просто надо было защищать Родину.
- Скажите, а какими были они, защитники Родины, парни тех военных лет?
- Уважительные... К женщинам, старшему поколению... И, конечно, отчаянные были, а то бы как победили? Не зря русских боялись. Слухи ходили, что с рогами мы... Чего только не наговаривали... Когда мы заходили в какой-то иностранный город, случалось, он оказывался пустым, все жители уходили напуганные. Только недавно было видно в бинокль, что местное население есть. А вошли - никого. Все в погребах.
- Елизавета Ивановна, немцев вы близко видели?
- Да, встречалась. Даже в плен 25 человек направила в штаб. Раз пошла, на границе это было, из Финляндии в Норвегию по делам. Иду по дороге, и они навстречу из леса выходят, вооруженные, с автоматами, а руки вверх держат и лопочут: "Плен, плен". "Ну идите вот но этой дороге, там недалеко штаб, и сдавайтесь. А я пойду дальше". Побоялась вести их, честно говоря... Но они и сами сдались. Наши потом удивлялись, что я им спокойно дорогу показала, не струсила, не убежала.
А раз разведчики принесли мне туфли из Финляндии, симпатичные такие. Я их не снимаючи носила, в них легче, чем в сапогах. Вот после обхода доктора перевязки сделали, сидим у нашей фронтовой печурки, я туфли сняла, ноги грею. Слышим - бомбить будут. И как раз на утрамбованную вокруг печурки землю - хоп! - бомба.
Сижу, смотрю на нее. Раненые лежат. Был в палатке один капитан ходячий - "подставной раненый", который выслеживал "самострелов", дезертиров. Так он тоже лежит, смотрит на бомбу и не встает. Думаю: "Жалко, раненые пострадают. Будь что будет". Подняла бомбу, пошла и бросила в озеро. Слышу, кричат мне: "Ложись, раз бросила бомбу!" Только легла, она и взорвалась. Пришла в палатку ни жива ни мертва, а не подаю вида.
Как-то бойцы пошутили, что мина лежит с часовым механизмом, и их, часы, взять можно. А мы, детдомовские, часы сроду не носили. По наивности поверили, пошли с девчонками... Смотрим, за огородочкой большая противо¬танковая мина лежит. И проводочки разные. Как мы их не задели? Видно, не суждено нам было взорваться... Хорошо, проезжал генерал, остановился:
- Что такое? Вольнонаемные на переднем крае? Вы откуда, девочки?
- Из отряда. Часы хотим откопать.
- Ну-ка, сукины дети, садитесь в машину! Я вам откопаю!
Сели, привез он нас к командиру. Вот мне досталось! Я же секретарем комсомольской организации была.
В Мурманске встречались с американцами, англичанами. Они привозили, нам доппаек, снабжали понемногу. Мы же питались как? Супы из сухого всего. Навар вроде есть, а свеклы, моркови кусочек - ловишь-ловишь и никак не поймаешь. Да каша в основном: перловая, пшенка... А у них - тушенка и колбасный фарш, вкусные очень. И хлеб везли из Америки, пышный такой, белый. А как границу перешли, там всего уже полно было: в погребах картошка, свекла, морковь, репа. И куры. Хозяева уехали испугавшись русских, все оставили.
- Елизавета Ивановна, а любимый мужчина у вас был на фронте?
- Да, у меня муж был на фронте. На флоте он был старшиной первой статьи, а в пехоте - старшим лейтенантом. Служил в морской пехоте, потом их списали на берег, морской бригадой звали.
Мы служили вместе. Познакомились, свадьбу сыграли. Офицеры заранее хлеб стали собирать, выменяли его в местечке Лоухи на несколько фляжек водки для свадьбы. Командира дивизии пригласили.
- Где регистрировали брак?
- Сельсовета не было. Штамп поставили в политотделе.
Прожила я с мужем года полтора. Пошел он с одного батальона в другой и не вернулся. Искали - не нашли. Я все ждала, надеялась... Как увижу во флотском кого, спешу убедиться, не он ли это... Уже в Румынии была, присылает командир мне аттестат на 500 руб., как офицерской жене. Я отказалась, детей же нет. сказала, чтоб все в фонд обороны отправили. А сама опять все надеялась, что вернется. Не вернулся...
- Помните конец войны?
- Конечно. Сразу стрельба началась в воздух. Победа! Сколько еще своих погибло в этот момент. Не предупредили, не объяснили. По стреляющим огонь открыли. А сколько сами выбрасывались из окон. Обезумели с радости, наверно. И разбивались некоторые. Разум теряли от счастья...
Война закончилась, мы объехали Венгрию, Австрию., и в Румынии остановились. Я все армии держалась, думала, с Америкой еще воевать будем. Америка нас тогда часто по тревоге ночью поднимала... Так 10 лет я проработала в Румынии в генеральской мастерской, где шили сапоги, обмундирование, кассиром-бухгалтером. Дольше не разрешили. Уехала в Россию... Завербовалась на Север. И вот с 1955 г. живу в Амгуэме.
- Кем вы здесь работали?
- Сначала - в буфете на 87 км, затем перешла на 123 км в столовую, потом в больнице поваром, завмагом. И в интернате поваром работала. А на пенсию ушла из совхозной столовой. Совхоз меня всегда поздравлял, не забывал.