Данилова Нина Ивановна (урождённая Громова), участница Великой Отечественной войны, родилась 12 сентября 1921 года в Москве в семье рабочих: мать Екатерина Гавриловна Громова - портниха, отец Иван Герасимович Громов - слесарь. Имела двух братьев. Старший — Николай, 1917 года рождения — пропал без вести на войне в 1941 году во время оборонительных боёв под Киевом. Младший — Лев, 1924 года рождения — погиб 5 марта 1943 года во время проведения Жиздринской операции. Нина Ивановна училась в Москве в школе №330 в Большом Казённом переулке - это бывшая Елизаветинская гимназия. После окончания школы в 1938 году поступила в Московский Кредитно-экономический институт, в котором до начала войны успела окончить три курса.

     Ещё в предвоенные годы вместе с младшим братом помогала родителям выполнять надомную работу - шить наголовники для противогазов. Шили из резины (пятиугольник резиновый, как человечек), и к нему пришивалась тесьма, чтобы противогаз держать на голове. Для регулирования объёма наголовника каждый по своей голове сдвигал пряжки. Капитальные такие пряжки делались. Работа была разделена. Давали пряжек килограммов пять или шесть, ездили за ними на Краснобогатырскую улицу на завод «Красный богатырь», резинок и тесьмы — готовой, нарезанной по размеру — ко лбу покороче, а к ушам подлиннее. К ушам две пряжки имелись — слева и справа, к затылку - две и ко лбу — одна. Нужно было надеть пряжки, продёрнуть на край и пристрочить. Каждую пряжку надо было прокрутить, чтобы она действовала — двигалась, давала нужный размер, плотно обжимала голову. Делали примерно по пятьсот наголовников за несколько дней. 

     Когда началась война, студентов собрали и бросили на помощь одному совхозу — спиливали сосны, делали дранку, крыши коровникам покрывали. Работали в совхозе на станции Купавна. Девчат было человек пятьдесят и один парень. Он трактор водил. В совхозе молоко давали, а за хлебом ездили в Москву. Cтуденты выделяли человека для поездки в Москву за хлебом для всего их отряда. Нине Ивановне тоже приходилось ездить. Она вспоминала: «Вечером беру с собой мешок для хлеба и — бегом на электричку. Приезжаю в Москву, иду домой, переночую у наших и рано утром иду, покупаю хлеба полный мешок и — опять на электричку и обратно в совхоз». После дранки на окопах работали под Волоколамском, но ближе к Москве — с Рижского вокзала, километров за пятьдесят-шестьдесят от Москвы. Приходили утром рано, садились в электричку с лопатами — лопаты в электричке стояли сотнями. На месте брали лопату и шли копать оборонительную линию, а тут немец летит, стреляет из пулемёта. Делали ров глубокий, насыпь на одну сторону. В западную сторону делали насыпь, то есть в сторону немца. Глубина выше человеческого роста, а ширина — 2-2,5 метра. Там передвигались по нему солдаты с пулемётами, перебежки делали. Это было лето и осень 1941 года. После окопов во второй раз послали в совхоз. В совхозе работали с месяц - картошку убирали и по вечерам отвозили в Москву. Включать автомобильные фары в тёмное время суток водителям разрешалось только на очень короткое время, буквально вспышкой. Эта «вспышка» однажды сыграла злую шутку с совхозной машиной. Нина Ивановна рассказывала: «Едем мы - несколько студенток и человек из совхоза - на грузовой машине, заполненной картошкой, которую мы собрали для нашего института. Едем, сидя в кузове на куче картошки, покрытой брезентом. Едем уже по Москве. И вдруг встречная машина почти рядом с нами вспыхнула фарами — и ослепила нашего водителя! Он не справился с управлением, крутанул руль, и машина слетела в кювет и встала на бок, а мы все вместе с картошкой вывалились на обочину. Водитель, как только выбрался, побежал звонить, чтобы прислали другую машину, а мы встали, отряхнулись, пришли в себя, пересчитались, видим — одной из нас не хватает, и вдруг слышим из-под картошки тихий, жалобный стон. Мы поняли, что одну нашу девушку завалило картошкой. Тут этот человек из совхоза и говорит: «А ну-ка, девчата, давайте все вместе возьмёмся за брезент и потянем!» Мы так и сделали - и вытащили её из-под нескольких тонн картошки!» В свободное от картошки время делали дранку. Сами делали. Станок был: сосну пилили на куски по длине дранки, вручную. Потом вставляли полено в тиски. Поверх тисков шёл горизонтальный очень острый нож — строгали им. Куча образовывалась, потом садились отдыхать. На крышу для коровников шла дранка шириной 8-10 сантиметров. Вязали в пачки, потом на крышу коровника залезали мужчины и прибивали. Одну сосну срубят, привезут, потом едут, везут другую — вот так покрыли коровник. Коров же тоже нельзя было оставлять без крыши. Картошку там, суп варили. Когда закончили в совхозе, студентов собрали в институте и объявили, что институт эвакуируется в Саратов — там такой же институт. С ними надо объединяться и продолжать обучение в Саратове. В общем, в эвакуацию ехать. Эвакуация была добровольная; Нина Ивановна посоветовалась с родителями и не поехала. Рассказывая про войну, Нина Ивановна не раз говорила мне: «Тяжёлая жизнь была, Саша!» — а однажды, послушав по радио песню «Журавли», сказала со слезами в голосе: «И Коля летит там, и Лёва там летит!» Напоминая о тяжёлой жизни во время войны, Нина Ивановна часто призывала меня с уважением относиться к хлебу, не издеваться над ним: она на себе испытала то, как хлеб был основным (а часто единственным) продуктом питания. Ещё, вспоминая войну, Нина Ивановна рассказывала, как постоянно ныло в животе — не от голода, а от страха — и как холодно было в квартире в первую военную зиму — чтобы хоть как-то согреться, на сон клали в кровать раскалённые утюги.

     В голодные военные годы люди радовались любой еде. Однажды бабушка ехала домой на трамвае с Трубной площади. Стояла огромная толпа народа, ожидали трамвай. Когда подошёл трамвай, люди стали осаждать его — получилась давка. Стали протискиваться к входу — к дверям. Бабушка в этой толпе заметила, что у мужчины, стоявшего рядом, в сумке лежит огромная горбуша. Все, кто смог, втиснулись и уехали. А бабушка не втиснулась и осталась ждать следующего. И вдруг видит — рядом с ней на земле лежит та самая огромная горбуша! Оказывается, этот мужчина так штурмовал трамвай, что не заметил, как при посадке выронил эту горбушу. А бабушка сообразила, что ей крупно повезло, — схватила эту рыбу и на следующем трамвае приехала домой с ней. Конечно, её мать Екатерина Гавриловна обрадовалась такой находке. Они эту рыбу отварили, и у них на несколько дней была еда — и рыбный бульон, и собственно рыба.

     Бабушка вспоминала также страшную панику, охватившую Москву 16 октября 1941 года: «Прошёл слух, что немец прорвал наш фронт где-то совсем близко. С самого утра вся Москва пришла в движение: наспех собравшись, жители — кто на чём: кто на грузовиках, кто на легковушках, а большинство — либо на конных повозках, либо вообще пешком — рванули на восток! Тюки, чемоданы, второпях наваленные в повозки кое-как, сваливались с них на дорогу и рассыпались». К счастью, самого страшного — захвата Москвы немцами — не случилось ни в тот день, ни позже; поняв, что обстановка более-менее удерживается под контролем, население постепенно успокоилось.

     Бабушка, как и все жители Москвы тех лет, хорошо запомнила первый военный салют, который был дан 5 августа 1943 года в честь освобождения Орла и Белгорода. Тем летом бабушка с особенным вниманием слушала военные сводки из района Курской битвы, поскольку там в составе 129-й танковой бригады воевал её жених - Данилов Георгий Кириллович.

     Бабушка вспоминала, что 3 июля 1941 года, когда должен был обращаться к народу Сталин, все жильцы их большой общей квартиры собрались вместе - у репродуктора - и очень внимательно слушали: «К вам обращаюсь я, друзья мои…» — любила цитировать бабушка; эти слова запали глубоко в её сердце, она помнила их всю жизнь. Потеряв на войне близких людей - двух братьев и дядю - бабушка каждый год 9-го мая и 22-го июня с болью вспоминала начало войны и это обращение Сталина. Ровно через месяц после нападения, 22 июля, по воспоминаниям бабушки, было проведено учение для населения Москвы — по радио объявили: «Граждане! Воздушная тревога!» — на улицах завыли сирены, а через некоторое время начали лупить зенитные пушки. Все жильцы квартиры стали в спешке одеваться, чтобы рвануть в убежище, сама бабушка в этой спешке надела платье наизнанку, и вдруг пожилой сосед по квартире, который разбирался в этих делах, говорит: «Это тревога ложная — зенитки стреляют холостыми!» После этой сказанной с уверенностью фразы все решили, что бежать никуда не надо, и остались дома. А уже при настоящей тревоге народ, вспоминала бабушка, бросался в метро на «Курскую»: «Метро в войну спасало всех!» — это бабушкины слова. Когда бабушка слушала песню «На безымянной высоте» (одну из самых её любимых песен о Великой Отечественной войне) и когда исполнитель добирался до слов: «Светилась, падая, ракета,/ Как догоревшая звезда./ Кто хоть однажды видел это,/ Тот не забудет никогда!» — она рассказывала: «Действительно, забыть это невозможно! Свистят сирены «воздушной тревоги», на площади перед входом на «Курскую» огромное скопление народа, все ломятся в двери, а он, гад (то есть немецкий лётчик), выбросит с самолёта осветительную ракету, она зависнет над площадью и светит, медленно-медленно опускаясь вниз, а он, пользуясь этим светом, летает над площадью на бреющем полёте и расстреливает людей из своих пулемётов!»