Чапланов Александр Михайлович – сын командира Красной Армии, старший брат в многодетной семье, первый помощник матери. Родной брат моей прабабушки, в его честь назвали моего отца. А для друзей и одноклассников просто Шурка.
Детство было трудным, голодным и суровым, как, наверное, у многих ребят тех сталинских лет, связанных с репрессиями и гонением. Рождённый после гражданской войны, в 1924 году, он помнил, как отец часто мыл кипятком бритую голову. Так тому легче было снимать внутричерепное давление после контузии, полученной на гражданской. Жизнь в семье будто бы налаживалась: родился брат Николай, а вскоре появилась Зинка, маленькая шустрая сероглазая сестрёнка.
Отец, окончив совпартшколу в Ульяновске, был поставлен на руководящую должность. Шурка готовился в первый класс.
Беда грянула неожиданно. Поздно вечером отец пришёл бледный и чем-то расстроенный. Быстро собрав самые необходимые вещи, поцеловав жену и спящих ребят, вышел за порог, сказав на прощание: «Я знаю, там разберутся и поверят в мою невиновность». Больше отца семья никогда не видела. Говорили, что он где-то на Урале под чужой фамилией трудился. Но в шахте произошёл обвал, и его завалило навсегда…
Семье же от этого было не легче. Шурка бросил школу, так как семья репрессированного отца преследовалась законом, а дети считались детьми врага народа. И мама (Чапланова Елизавета Ивановна), чтоб сохранить ребят, скрывалась по чужим съёмным квартирам и сдавала в ломбард свадебные украшения (кольцо и серьги, подаренные ещё отцом), одёжку, что поновее, и кое-что из тряпья, что можно было продать.
А перед самой Великой Отечественной Шурка пошёл подмастерьем-жестянщиком к родному дядьке в артель кусок хлеба зарабатывать. Ловко научился мастерить вёдра и бидоны. Голодать перестали. Только вот сапог своих не приобрёл, обувка была одна на двоих с мамой. Часа в четыре утра она уходила подметать двор завода «Контактор», а к 8.00 возвращалась, и сапоги переходили в пользование Шурки.
В районе улицы Миллионной (ныне ул. Островского) родственники помогли купить «землянку» (домик был недостроенным, пол – земляным). Так и застала семью Чаплановых война…
В 1942 году Шурке пришла повестка из военкомата. Собираться долго не пришлось. Вечером с друзьями чаёвничали, песни дворовые пели. Любо-дорого было слушать, как поёт и играет на гитаре и балалайке Шурка, ноги сами так в пляс и просятся. А голос какой был! Любой цыган позавидовал бы! Ушёл на фронт Шурка, сказав матери сухо: «Жив буду, и Колю вылечим (это уже другая история), и Зинку выучим".
Война не щадила никого. Безусый мальчишка Шурка, ещё не успевший и с девчонкой поцеловаться-то толком, стал разведчиком на Волховском направлении, был защитником Ленинграда, получил серьёзное ранение и, пролежав в 40-градусный мороз ночь на снегу, был обморожен и доставлен в прифронтовой госпиталь. Чудом выжил. Потянулись семь долгих месяцев выздоровления. А потом – опять фронт… уже не разведка - после ранения куда там - минометный расчет, путь на на Кенигсберг, плацдарм Гитлера.
16 января 1945 года Шурка погиб и похоронен в Восточной Пруссии в братской могиле в местечке Грассп Айлен района Пильполен.
…Сердце матери чутко. В эту последнюю для её сына ночь она вскочила с кровати, схватилась за сердце и прошептала: «С Шуркой беда приключилась…» А потом его образ часто приходил по ночам, стучал в ставни родного дома, как бы говоря: «Я вернулся!..»
Горе огромно… Всех слёз не выплакать… Мать к старости ослепла, всё Шурку звала. Ведь провожая на войну, вроде чего-то недосказала: как дорог, как любим. При жизни всё будто бы некогда было, да и взрослым не по годам был сын. Всё сам понимал и видел, как трудно матери растить их четверых.
Мало что сохранилось о Шурке в нашей семье: удостоверение о медали «За отвагу», злосчастная похоронка, фотографии и карандашный портрет, нарисованный фронтовым другом П. Корочкиным. И… память, глубокая, вечная память о моём дядьке, который так и остался 21-летним пареньком, не дожившим до Победы всего 3 месяца! Слава мужеству, отваге и светлой вере его в Россию, в счастливое будущее, в нас с вами…