Ну, вот теперь то, что помню…

Михаилу Быкову было 18, когда он ушел по призыву в армию. Попал на Тихоокеанский флот матросом и служил на противолодочном корабле «Разящий» сигнальщиком. Не могу ничего сказать о том, как он встретил начало войны, вероятно, на Тихом океана. Знаю только, что в 1944 году он был в составе команды моряков, отправившихся из Владивостока в Америку за торпедными катерами по ленд-лизу. Об этом рейде, как и о предыдущих караванах PQ, я не нашла абсолютно никакой информации в главном Музее Военно-Морского Флота, что в Санкт-Петербурге. Странно, но мне объяснили, что мало документов на эту тему. Однако Пикулю хватило документов, чтобы написать роман «Реквием каравану PQ-17», а недавно вышел американский фильм «Унесённые морем» - это то, что нужно читать и смотреть всем, кого интересует история арктических конвоев, раз уж эта тема почему-то замалчивается даже в музее флота.

К 1944 году арктических конвоев уже не было, но за предназначенными по ленд-лизу торпедными катерами “Хиггинс Индастриз” советским морякам пришлось совершить самостоятельный переход через Атлантику: из Владивостока в Америку, а потом 12 дней хода из Нового Орлеана в Англию, а оттуда уже в Мурманск. Результатом этого похода было то, что в 1944 году в состав Северного и Тихоокеанского флотов вошли 52 торпедных катера, переименованные их «хиггинсов» в «А-2». Но если на Тихоокеанском флоте американские катера, простые в устройстве и легкие в обслуживании, не считая кое-каких конструкционных упущений, неплохо показали себя, то на Северном флоте, в условиях Заполярья, обнаружились серьезные недостатки: торпеды ничем не были защищены, в студеных волнах тут же обледеневали, что осложняло их боевой запуск. (Информация с сайта http://dresden43435.mybb.ru/viewtopic.php?id=54&p=2).

Это сухая статистика. Но и этот переход, и дальнейшая служба на противолодочных кораблях дорого обходились морякам – фашисты продолжали остервенелую охоту за советскими морскими судами, торпедировали караваны, сухогрузы, доставалось и торпедным катерам. В студеных волнах северных морей команде с разбитого судна не было шансов на выживание, а другие корабли должны были выполнять боевое задание и не имели права заниматься спасением людей, тем более что это было бесполезно. Эти страшные картины не мог вспоминать папа, а тем более рассказывать нам о том, что он видел, и что ему довелось пережить, когда от бессилия сжимались скулы, и страстно хотелось только одного: отомстить врагу за погубленные жизни молодых ребят…

После похода в Америку папа остался служить на Северном флоте. Вернулся домой в 1947 году, женился и по настоянию своего дяди, офицера Генштаба ВМС, генерал-майора П. Е. Рябова, стал курсантом Высших Политических Курсов Военно-Морских Сил СССР в городе Москве.

В 1950 году, получив звание лейтенанта-политработника, был направлен согласно полученной специальности в Ейское Военно-морское ордена Ленина авиационное училище имени Сталина, одного из главных военных летных училищ страны. Это были годы, когда в Ейском летном училище отрабатывались новые, современные методики стрельбы, ведения воздушного боя, а также на новый этап выходила учебно-летная подготовка курсантов. 1951 год стал годом начала стремительного развития реактивной авиации, а уже в следующем году в воздух над Ейском поднялись МиГи-15, чуть позже – МиГи-17. Новые реактивные истребители и хорошо подготовленные летчики достойно проявили свои знания и умения в Корейской войне 1950-53 гг. По крылатому выражению И. В. Сталина, «Кадры решали всё» – подготовке кадров была посвящена деятельность политработников, которые все свое время проводили на полигонах с курсантами. Свою лепту в политико-просветительскую и воспитательную подготовку летчиков внес и мой папа, Быков Михаил Максимович.

В 1956 году по инициативе Н. С. Хрущева началось масштабное сокращение армии. Папу перевели в Чечено-Ингушскую АССР, село Надтеречное, где он продолжил службу, но уже в военкомате в должности начальника 2-го отдела, ответственного за набор призывников.

В 1963 году его перевели в другой район Автономной республики – в Ингушетию, город Назрань. Должность в Назрановском военкомате была та же самая – начальник 2-го отдела, учет призывников и проведение призыва на срочную службу. Много приходилось ездить по горным аулам, чтобы собрать очередной призыв в армию. Случалось попадать в такие ситуации, когда в ауле по обе стороны высоких заборов сидели вооруженные кровники, выслеживая, кто первый выйдет из ворот, чтобы совершить акт вендетты – в этих ситуациях приходилось выступать и политработником и психологом. Здесь же, в Назрани, окончил экстерном 10-летку и получил Аттестат о среднем образовании.

Папа был всегда на хорошем счету и среди сослуживцев, и среди населения: последнее снимет с себя и отдаст тому, кто больше нуждается, и к тому же бессребреник. Вероятно, будучи уверенными в том, что у офицера советской армии можно чем-то серьезным поживиться, дом, где мы жили в Назрани, трижды грабили, вынося, в основном, одежду, так как больше брать было нечего. В какой-то из этих грабежей воры унесли папин морской офицерский кортик, его гордость, его доблесть и память о морской службе. Как сейчас помню, кортик был очень красивый, блестел золотом и имел такую же красивую портупею с золотыми бляшками. Когда грабителей поймали, на суде папа единственно, о чем попросил воров, так это вернуть ему кортик. Да кто ж вернет. Сожалел об украденном кортике папа всю оставшуюся жизнь. Это сейчас в Интернете множество предложений купить кортик, а тогда если бы было, где купить, любые бы деньги отдала, чтобы возместить отцу эту потерю.

28 лет отдав армии, уволился в запас в 1967 году в звании майора. Можно было выбрать любое место проживания, но папа с мамой тосковали по родине и вернулись в Клин, откуда папа призывался. На семью из 4-х человек получили квартиру и стали налаживать гражданскую жизнь. Квалификация пригодилась – папа стал парторгом на Клинском Комбинате Промышленных Предприятий. Комбинат в ту пору был богатый, спрос на его продукцию увеличивался: люди строили дачи, нужны были строительные материалы. Маме от совхоза «Дружба», где она работала бухгалтером, тоже дали участок. Все материалы – доски, планки, рамы и пр. – папа официально выписывал и получал по документам. Окружающие подтрунивали: парторг на таком предприятии и все до малейшей малости покупаешь за деньги. Все, что касается совести, было для него очень серьезно, и его честность девальвации не подлежала.

Воспоминания по нашей просьбе он так и не начал писать: не смог даже спустя много лет вернуться в страшные военные годы. Его понять можно: каждое воспоминание, особенно если оно не устное, а доверенное бумаге, проживается заново, если не сильнее, потому что опыта и понимания больше. Папу понять можно, но НАС, его детей, простить нельзя за то, что все бросили на самотек и не взяли в свои руки.

Командование Северного флота часто присылало папе приглашения приехать в Мурманск то на День Победы, то на встречу с ветеранами Арктических походов. Он ездил на все, если не ошибаюсь. И был чрезвычайно доволен, что его не забывают, не говоря о том, что удавалось встретиться с теми, с кем служил, с кем ходил в дальний атлантический поход. А уж когда он надевал китель и ордена – заглядеться можно было: подтянутый, красивый и сразу молодел лет на двадцать!

Грянула перестройка, начались активные нападки на армию, стала подвергаться сомнению необходимость воинского и трудового подвига советских людей. Армия сокращалась катастрофически, дебаты по этому поводу не сходили с телеэкранов. Очень тяжело это переживал, считал Горбачева и Ельцина предателями и ставленниками американцев. От бессилия что-либо изменить, горя от ярости, бросался в телевизор домашним тапком. Главная фраза, которая сократила жизнь не одному папе, а, уверена, многим ветеранам Великой Отечественной: «они зря прожили свою жизнь» - послужила причиной внезапного инсульта в декабре 1993 года, приведшего к смерти не жаловавшегося на здоровье папу. Ему было 72 года. Похоронен Быков Михаил Максимович на кладбище в деревне Борозда в окрестностях Клина.