1941 год. Война и меня забрали. Позанимались под Симферополем месяц и нас отобрали лучших стрелков – и в снайпера. Дали винтовки с оптическими приборами и под Перекоп, в штаб армии. Пришли, нас разложили… Заградрота. В местечке Буденовка под Армянском. Там два дня побыли. Штаб эвакуировали и мы, тоже, отошли в Ишунь. А потом на Ишуньский мост – охранять. А немец перешел через Сиваш и на Воронцовку. И нам пришлось отходить. Меня назначил командир санитаром. Дали сумку – и я с ней… Так мешала. Я корешу говорю: - Она мне так мешает! Давай, будь моим помощником. То ты поносишь, то я. Он взял, и, тут, приходят из санчасти и спрашивают: - Кто у вас санитар в санчасть?
Я ему говорю: - Иди ты! И он ушел. И я его больше не видел. Мы отошли от Сиваша и примкнули к другой части. Нас расположили в готовые окопы на ночь. Утром немец стал наступать. Наши стали отходить. Я правофланговый окоп занимал, а впереди три домика разбитых и три дерева, а на дереве – снайпер немец. И по нам стреляет. Я – по нему. А наши уже за бугор ушли. Мой сосед выскочил и кричит: - Бросай стрелять! А сам уже сделал перебежку. А миномет бьет… Я выскочил – и туда, в минометную воронку. Только упал, а снайпер меня хлопнул. В левую лопатку и навылет, через грудь в правую щеку. И я готов! Не знаю, сколько я лежал… Пришел в себя, и не могу дышать. Кое-как встал на ноги, и на винтовку опираясь, шаг за шагом, пошел. За бугор вышел, и нет никого! А стерня по пояс, такая высокая, и я через нее стал идти. Смотрю – двое идут и мне путь переходят. Я им махнул рукой, а они уходят. Я им показал: - Буду стрелять! Они повернули ко мне и стали перевязывать, а тут очередь из пулемета по нам, они меня бросили и перебежкой ушли. Я взял бинт в левую руку, а винтовку в правую, вместо костыля, и пошел. Перешел стерню с километр, там пахано… Смотрю – бугры земли. Думаю – наша батарея, и пошел на крайний левый бугор. Прихожу… ямы, где маскировали лошадей, и на десятом стоят бутыля десяти и трех-литровые. Там трое санитаров и мой помощник, что я ему сумку отдал, и он меня узнал: - Улазь, я тебя перевяжу. И тут меня завел в яму, перевязал и говорит: - Никуда не уходи. Я линейку подгоню – и в госпиталь! И ушел. Я стонал и не выдержал, ушел. Немного прошел и упал на валок и не знаю – долго я там лежал? Слышу, будят: - Вставай, я приехал с линейкой! И взяли меня, положили на линейку и – в перевязочный пункт. Потом перевязали и на машину. Врач сам вывел и усадил в кабину полуторки и увезли в госпиталь, который был в немецком селении. Их выслали, а здания – под госпиталь. Там меня перевязали, и на носилки. И в подвал отнесли. Там я пролежал всю ночь. И еще принесли одного, положили рядом, слева, и ушли. Перед утром приносят еще одного, положили справа, пробуют меня рукой: - Живой? Я шевелюсь.
- О. живой! А этот уже готов. Умер. И ушли. Забрали мертвого и унесли. Стало развидняться, вверху окошка виден свет. Приходят две женщины, те, что приносили нас. Трогают рукой: - Живой? Я шевелюсь. Живой, а этот готов. Забрали и унесли. Остался я сам один. Приходят через час. Трогают. Я шевелюсь. Живой. – Будем Вас эвакуировать! Я подумал: - Наверное, в ту яму, куда тех двоих унесли. Но меня принесли к машине, полуторке. И шоферу говорят: - Под Вашу ответственность! Довезти на станцию железной дороги! И меня в кабину вместили и повезли к вокзалу железной дороги. Привез на станцию. Шоферу я руками показал, что мне нужна перевязка. И он говорит мне: - Как приедем, я найду сестру, и перевяжем тебя. И только приехали, он побежал и привел сестру. Она меня перевязала. Щеку и дала уколов в руку, и я пошел к вагонам, где были полны ранеными. Я посмотрел – негде лечь, и ушел к мажарам (крымская большая арба, большая длинная телега с решеткой из палок по бокам, запрягаемая парой лошадей или волов), где две стояли с привезенными продуктами, полны разного питания и молока и хлеба. И две женщины на каждой сидят. Одна спереди и одна сзади, и раздают раненым, кто подходит. Я тоже подошел и показываю ей: - Попить молока! Она налила мне стакан, я ушел подальше и стал пить. А горло перебито и не идет в желудок, а в нос вытекает. Я перевел этот стакан, и пошел еще. Дала мне стакан. Я и это, так же, перевел. Но капли пошли в желудок. И это была первая еда после ранения. Нас захватили в Симферополь, а потом в Севастополь. Там нас разместили по госпиталям. Меня – во флотский морской. Там хорошо смотрели за мной и через неделю эвакуация. На пароход и в Туапсе. Потом в Сочи. Там я попал в госпиталь и врач-испытатель взял под свое наблюдение. Три раза в день делал мне перевязку. И всегда оттирал спиртом, и другое белье одевал. И я почувствовал лучше. Но в левой стороне шеи прорвал свищ и пища выходила в шею свища, загнилось и другая «голова» выросла на шее. И она меня мучила шесть месяцев. Потом эвакуация в Баку, Красноводск, Ташкент и местечко Фирюза. Серпуховский госпиталь там находился. И я там стал выздоравливающим. И опять нас в Ташкент и списали. Я уехал к вам на Кубань в Ивановскую. Где вас нашел в садовой бригаде. И оттуда эвакуация в Грузию, чайсовхоз имени Л.П.Берия. Там прожили год и я заболел брюшным и сыпным тифом, чуть не отдал концы, но «вычухался» и уехал оттуда в Адлер. Поскольку рыбаками нуждались и отзывали из отраслей в рыбпром, я побыл в Адлере и поехал. Забрал тебя, Мирра, и Валентина и Пискуна Сашку (Пискунов А.К.) и приехали в Адлер, где встретились с Балановым, Приходько Артемом и их сыновьями и с Кудлановым и Огданцом. Их наша подлодка сняла. Они рыбачили при немцах, и немец-охранник с ними. Их привезли в Батуми. Там их опросили и передали в Новороссийский рыбколхоз, был в Адлере эвакуирован, где мы и встретились с ними. И я пошел с Пискуном рыбалить, а ты, Миррочка, пошла в садовую бригаду, а Валентина в детсадик определили, где были не долго, и уехал весь рыбколхоз в Новороссийск и мы все с ним. И так остались жить в Новороссийске. Я рыбалил все время, пока не случилась авария.