История  Владимира Бурнатова о своем пропавшем без вести в 1941 году отце Борисе Николаевиче Бурнатове.

Владимир Бурнатов, искал своего отца всю жизнь - сколько себя помнит. В 14 лет он уже рассылал запросы в разные инстанции. Однако инстанции игнорировали письма мальчишки, который знал об отце совсем немного: в 1941 году Борис Бурнатов с первыми эшелонами ушел на фронт, а спустя 3 месяца пропал без вести.

Личное расследование Владимира Бурнатова растянулось на полвека с лишним. У него даже выработалась привычка: каждый год перед Днем победы выяснять, не появилось ли каких-нибудь новых источников информации. И ему, наконец, повезло. Центральный архив Министерства обороны (ЦАМО) по прошествии долгих десятилетий начал открывать архивы, которые раньше были недоступны.

Из воспоминаний Владимира Борисовича Бурнатова.

– Сам я родился 30 сентября 1941 года, – рассказывает Владимир Борисович. – Когда подрос, узнал об отце то немногое, что помнила мать. Он был мобилизован из Свердловской области на Смоленское направление. В последнем письме отца говорилось: сидим, ждем очень большого наступления немцев. В октябре 1941-го переписка прекратилась. Потом пришло извещение, что отец числится без вести пропавшим. Я закончил школу, ремесленное училище, курсы ДОСААФ в Серове, поработал на заводе в горячем цеху, потом был призван в армию. Служил в Германии шофером, проходил курсы «секретчиков» в штабе группы советских войск в Вюрсдорфе и не знал: мой отец похоронен в каких-нибудь 30 километрах оттуда.

В апреле 2010 года Владимир Бурнатов почти случайно обнаружил в сводной базе ЦАМО первые сведения об отце:

– Открываю поиск – там написано: «введите данные». У меня какие данные-то? Откуда призывался и направление, даже года рождения не знаю! Стал смотреть – и обнаружил «информацию о военнопленном». Я-то даже не знал, что отец был в плену. И все там есть, и год рождения, и место рождения подтверждается: 7 августа 1903 года, д. Чубарово Еланского района Свердловской области, воинское звание – рядовой. И тут же лагерный номер. Я начал искать в базе этот шталаг под Лукенвальде, где содержался отец, – и нашел фашистскую карточку военнопленного. Заполнена по-немецки, а ниже пометки наших переводчиков – видимо, архив был изъят при освобождении лагеря. Так я узнал, что мой отец служил в 475-м полку. Дальше было уже проще: нашел, где и когда был пленен этот полк, – в Вязьме, 7 октября 1941 года. Через неделю после моего рождения.

Со временем Владимир Борисович понял, почему так долго держали в секрете сведения о 43-й дивизии. Она входила в группировку советских войск, которая потерпела под Вязьмой крупнейшее поражение. Разбитая дивизия отступала к Вязьме, а там вместе с другими соединениями попала в клещи двух немецких танковых армий. В Вяземском котле были взяты в плен несколько армий, стрелковых полков, дивизий. Под Вязьмой захоронены около 80 тысяч рядовых и офицеров – немцы содержали пленных в лагерях под открытым небом, они умирали по 300 человек в день. Работоспособных гнали в Германию – стоя, в набитых битком товарных вагонах. Шталаги в Германии готовились с 1939 года, в 1941-м они стали заполняться советскими военнопленными...

Это действительно был один из самых драматических моментов первого года войны. По немецким данным, на которые ссылается ЦАМО, наши потери только пленными в двух котлах под Брянском и Ельней составили более 600 тысяч. Однако в первые дни окружения советские войска связали здесь 28 фашистских дивизий. Это позволило командованию принять экстренные меры для укрепления Можайской линии обороны и восстановления нарушенного фронта.

Ну, а Владимира Бурнатова ждала еще одна удивительная находка – фото отца:

– В архиве фотодокументов Великой Отечественной войны – миллионы фотографий. Я ни на что не рассчитывал, когда начал листать их. Тем более что для сравнения у меня была единственная старая карточка отца. Но помогло то, что я уже знал, какие события меня интересуют. И я нашел фото с подписью: «1941 год. Советские воины отправляются на фронт». На первом плане – мой отец. Ему на этом снимке 38 лет. Я бы его и так узнал – оказывается, я в молодости был его копией.

Город Лукенвальде

Этот маленький, чистенький немецкий городок расположен в 30 км от Потсдама. Здесь находится музей лагеря для военнопленных, где в январе 1942 года умер Борис Бурнатов. Сам лагерь в годы войны располагался в километре от города. Тут же находится «захоронение военнопленных при шталаге 3А».

Сегодня жители Лукенвальде как будто бы просто охраняют историю – они не за этих и не за тех. Хотя в городе немало ухоженных, бодрых старичков за 90 лет – из бывшего персонала шталага 3А. Есть и пенсионеры помоложе – в войну они были мальчишками, бегали подсматривать через лагерный забор, как расстреливают, хоронят военнопленных. Сегодня они охотно делятся воспоминаниями с приезжими из разных стран...

– Директор музея Роман Шмидт рассказал мне, как содержали военнопленных, во что одевали, чем кормили, на какие работы направляли, – вспоминает первые поездки в Германию Владимир Бурнатов. – Военнопленные разных стран содержались в разных условиях. Поляки, югославы, французы, англичане жили в бараках, и обращались с ними относительно нормально: у этих государств был договор с «Красным Крестом», который отслеживал судьбу пленных. А к нашим относились очень плохо. Сталин конвенцию с «Красным Крестом» не подписал, мало того, у нас в стране те, кто попал в плен, считались предателями. На фотографиях шталага 3А, где умер отец, кроме бараков, видны палатки. Вот в них и жили наши пленные, в том числе зимой. И после смерти тоже судьба была разная. В 1945 году итальянцы вскрыли захоронения, вывезли тела своих солдат на родину. Так же поступили и французы. А наши остались там – возле этого лагеря захоронено около 4 тысяч советских солдат.

Зимой 1942 года на могилах еще ставили кресты, потом стали хоронить во рвах, площадки просто заравнивали. Сейчас русская часть кладбища – 36 небольших кварталов, засеянных травой и обрамленных бордюрами. В кварталах высажены березы, когда-то маленькие, а сейчас уже огромные. Обелиск установлен один на всех: «Вечная память советским гражданам, замученным в фашистской неволе. 1941-1945».

Сюда Владимир Бурнатов и привез охапку гвоздик и стограммовый граненый стаканчик – помянуть по русскому обычаю отца и других солдат, навечно оставшихся в немецкой земле.

– Привез я цветы, а куда их класть? Мы пошли по рядам, раскладывая гвоздики на траву в каждом квартале, – вспоминает Владимир Борисович. – Директор музея рассказал, что в последнее время на кладбище стали приезжать из России. Видимо, это как раз и связано с тем, что ЦАМО начал открывать архивы, и люди находят близких. На месте захоронения за счет немецкого правительства возводятся стелы. На них заносят имена погибших, личности которых уже установлены. Таких уже сотни. Вернувшись из поездки, я подготовил документы – лагерную учетную карточку отца, фотографии, ходатайство – и отправил в Германию.

В прошлом году сын солдата, которому уже за 70, вновь приехал в Лукенвальде. И, наконец, смог положить цветы к стеле, на которой значится имя отца. Но его поиск еще не завершен. Теперь он помогает другим искать могилы близких, пропавших в годы войны. И за каждой как будто бы семейной историей – эхо войны, трагедия не встретившихся поколений, боль и надежда. Словом, память.