Бойко Михаил Иванович родился и жил в станице Хадыженской. В начале войны был признан негодным по состоянию здоровья, так как был слеп на один глаз. 
14 августа 1942 г. в станицу Хадыженская пришли немецкие войска. Силы были неравными и станица была оккупирована фашистами. 
27 января 1943 года станица была освобождена от немецкой оккупации. После освобождения прадедушку обвинили в дезертирстве, а после долгого разбирательства приняли на военную службу стрелком в 301 Стрелковую дивизию. Участвовал в боях на Дону, форсировании реки Северский Донец, Дона. Переплывал Дон на коне, держась за его хвост.
В одном из тяжелых боев в октябре был сильно сильно ранен. Получил осколочное ранение левого плеча, был контужен. После госпиталя продолжил службу в Москве по апрель 1946 г. Состоя в кавалерии, участвовал в рейдах за линию фронта, на территорию немцев. Один раз прадедушку с его сослуживцами зажали немецкие войска, говорили : “Сдавайся”.  Но прадедушка отказывался сдаваться. Говорил, что знает что такое война и оккупация. В итоге они смогли вырваться. 

15 апреля 1946 г. уволен в запас по состоянию здоровья. После этого работал в военном лагере для немцев, который находился в окрестностях города Хадыженска. Там он познакомился со своей женой, моей прабабушкой. Своему сыну, моему дедушке, Бойко Александру Михайловичу, они оба рассказывали много историй. Например, прадедушка, однажды сказал дедушке : “Мой боевой конь понимал меня лучше вас!” Еще прадедушка рассказывал, как немцы увезли весь скот во время оккупации. Он старался не поддаваться панике и успокаивал других, говорил : “Скоро наши придут”
В 1985 г. был награжден Орденом ВОВ I степени, с которым предположительно был похоронен. К сожалению, большая часть документов при наводнении в 1987 пришла в негодность.
По воспоминаниям моей мамы прадедушка был очень веселым человеком и никогда не унывал, часто пел песни. В послевоенные времена был рабочим ездовым и проводил время с семьей.
У дедушки сохранилось много приятных воспоминаний.
Вот некоторые из них : “Пошли мы за турлуком, было Благовещение. Пошли, я и он. Ветки надо было очесывать и у папки топор как ”дзынь" и по руке. Он бросил этот топор и начал : “А говорили же, нельзя! Благовещение!” Кровь хлещет, я давай ему помогать. Схватил платочек, зажал, затянул, завязал, перевязал. Все, вроде кровь приостановилась. Но, мы все равно те палки что нарубали с собой забрали и пошли домой. Всегда, куда бы не пошел : за сеном ,за дровами, за желудями, всегда говорил мне : “Сашка, поехали!”