В начале войны, в 1941 году, наша семья – отец с матерью и мы с братом, жили на фактории Куюмба. Мне не было и одиннадцати лет, когда как-то в один из августовских дней 1941 года летит самолет, снижается над Куюмбой и что-то выбрасывает на землю.

Кто услыхал его звук, выбежал на улицу, посмотреть. Летчик дал круг и, убедившись, что сброшенный им пакет подобрали, полетел дальше. В то время в Куюмбе радиостанции не было. Вскрыли пакет – в нем были две повестки о призыве на фронт, моему отцу, Бортникову Ф.К., так как он проходил военную службу с 1930 по 1933 годы и Ковалеву В. Отец был на покосе, в 25 километрах от Куюмбы вверх по течению Подкаменной Тунгуски. Сразу же от кочсовета (в то время так назывался сельсовет) к отцу на лошади послали гонца. Вот они с Ковалевым (он работал продавцом в магазине) поплыли на лодке в Байкит. Ковалев комиссию не прошел и вернулся в Куюмбу, а отца и других мужчин, призванных на фронт со всего района, отправили на илимках до Подкаменной Тунгуски.
Во время войны о событиях, происходивших на фронте и в тылу, узнавали из газет, так как приемник, находившийся в избе-читальне, забрали представители власти. Вот и ждали почту, которую зимой возили на лошадях, а летом водным транспортом. Зима прошла в тревоге: мужчины фактории ждали повесток о призыве, а наша семья – в ожидании весточки от отца с фронта. Весной всех мужчин призывного возраста обучали солдатским навыкам – стрельбе из винтовки и ведению боя. А как вскрылась река, все мужское население, кто подходил по состоянию здоровья и возрасту, забрали на фронт. Из эвенков оставили оленеводов да еще остались инвалиды и старики, как русские, так и эвенки. Куюмба опустела, замерла от горя. Придя в себя, все начали работать с удвоенной силой. Женщины заменили мужей, ушедших воевать, и мы, все подростки, тоже стали работать. Летом заготавливали сено для колхозного скота, хотя и не были колхозниками, возили грузы на илимках из Байкита для Куюмбы и Усть-Камо. Зимой на лошадях возили дрова-швырок из леса и воду для организаций, сено с летних покосов, а кто мог, охотился, добывал пушнину. Все усилия были направлены для победы на фронте. А в переломном 1943 году все хоть немного вздохнули с облегчением, радуясь успехам нашей армии. Но большим горем было для всей фактории, когда в какую-нибудь семью приходили похоронки.
А отца мы так и не дождались. Сначала он писал, что воевал на передовых позициях. В 43-м сообщил, что десять суток находился в окружении, выходя из которого был ранен в ногу, пролежал две недели в госпитале, затем его снова отправили на фронт. А с конца 1943 года письма перестали приходить. Несколько раз мать писала в Москву, в военное ведомство, чтобы сообщили об отце. И каждый раз ей отвечали, что в списках убитых, раненых и пропавших без вести он не числится. Позже, уже после войны, один фронтовик рассказал, услышав мою фамилию, Бортников, что у них в части тоже был Бортников Филипп Константинович и тоже из Абанского района Красноярского края (это родина отца и наша с братом), и он видел своими глазами, как в одном из боев наш отец погиб. Это он рассказал кому-то из Абанского района, а тот сообщил нам.
О конце войны мы в Куюмбе узнали только 12 мая, так как радио ни у кого не было. Приплыли к нам на плоту из Усть-Камо (это в 54 км. выше Куюмбы) и сообщили, что война окончилась 9 мая. Как же вся фактория ликовала! Какая это была радость, но, как говорится, со слезами на глазах. Мало кто из наших факторских вернулся с фронта, многие погибли, в том числе и мой отец
Бортников Николай Филиппович.