В 1941 году 22 июня началась Отечественная война.

Мы получали хлеб. Мне дали справку в сельсовете, что Шура, Нина и Рита на моём иждивении. И мне в прикрепленном к заводу магазине хлеб давали, мне 500 г и 900 г на сестёр. Это была большая помощь. За хлебом всегда была очередь. За хлебом ходили Шура и Нина, а иногда Нина и Рита, Шура уже стала работать в колхозе. На заводе работали днем, а ночами грузили вагоны водкой и спиртом и отправляли на фронт. Первые месяцы начала войны отправляли на заготовку торфа на Торфянку. Торф добывали вручную, резали кирпичики резаками. В августе 1941 года молодежь посылали на оборону Ленинграда, в Лодейное Поле. Поехала и я.

Везли до Лодейного Поля баржами. Везли долго. Первая баржа с людьми была затоплена. Мы шли второй баржой. Доезжая до Свирьстроя, бомбили мост через Свирь. Это была ночь. Нас прижали ближе к берегу, и мы лежали в барже, дрожа от страха, но все обошлось хорошо. В Лодейное Поле нас причалили рано утром, в 6 утра, разместили по домам. Но копать окопы не пришлось. Люди, уже все жители города уходили в леса с детьми и скотом. Все время по радио объявляли «Воздушная тревога». День мы посидели в домах, дали нам по пачке сухарей и в 6 часов вечера нам дали команду «спасайтесь, кто как может». Немец был рядом. Вся армия отступала. В 5 утра в городе уже были немцы, открыты были все магазины и разорены.

Мы, кто причалил на барже, пошли пешком. Что у кого было лишнее, все побросали. Кушать было нечего, питались ягодами, да еще где можно было нарыть из земли картошки. Сбрасывали сухари с самолетов, но это было на удачу, кому попадет. Ночевали около построек, а иногда и в домах. Лежали на полу, кушать хочется, а никто ничего не давал, так как не было и у хозяев лишнего.

Шли мы с Машей, не теряя друг друга. Домой пришли в конце октября измученные, голодные, холодные. На улице уже было холодно. Я уже не помню сколько мы шли. Дошли до Новленского. Вышли уже на дорогу, машин шло много, все военные, мы всё голосовали, но нас никто не брал. Вдруг одна машина остановилась. Водитель сказал: «Садитесь». Мы залезли в кузов и были счастливы. Военный еще дал нам хлеба, спросил: «Откуда идем?» Он довез нас до ул. Чернышевского до пожарки. Было уже за полдень. И мы пошли домой, это еще 6 км.

Дома мама встретила со слезами и с расспросами. Как дошли? Вымылась, кушать мама сразу не дала. Я была очень плохая и больная. Отдохнув несколько дней, пошли на работу. Октябрь проработали, а в ноябре отправили снова на оборонные работы на станцию Дикая. Там мы жили в деревне с местными жителями. Копали противотанковые рвы. Зима была очень холодная. Одеты были плохо, но на работе не мерзли. На Дикой были до весны, пока можно копать. Домой пришли в конце марта. Снова пошли работать на завод, снова работала в цехе на конвейере до августа.

В августе 1942 года призвали в Армию, но связисткой не взяли. Я с завода ушла, поработала в госпитале 1165 в эвакоотделении. И 15 сентября снова призвали в армию в 131Стрелковую дивизию в 225 медико-санитарный батальон в госпитальный взвод. Полк формировался в Вологде, и мы до декабря стояли в селе Плоском Грязовецкого района. В середине ноября приезжала домой. Вызвал особый отдел по показаниям некой Шанговой Кати. Она была с Украины, была оккупирована немцами и жила с немцем. Было у нее кое-какое золото, а главное она все говорила девочкам, что нашим никогда не победить, что нас всех убьют. Она была подослана немцами. А мы жили вместе. Когда ее взяли под стражу, она оправдывалась, и вот с моей подругой Валей Смирновой вызвали с Шанговой на очную ставку в тюрьму на Чернышевского. Что с ней, дальнейшую судьбу я не знаю. Говорили, что она была завербована немцами, чтобы пугать, разлагать девчонок. Ведь все были молоды. Помню, когда обмундировали и выдали 40-41й размер ботинок, а к ним двухметровые обмотки, то многие девчонки плакали и хотели домой.

В декабре нас повезли в телячьих вагонах на Ленинград. Ночь везут, а день обратно, куда-нибудь в тупик. Немец тогда подходил к самому Ленинграду, и Ленинград был в блокаде. Мы ехали, была прорвана блокада по Ладожскому озеру. По озеру была Дорога Жизни. Нас везли до какой-то станции, не помню. Знаю, что мы 60 км шли пешком. Пешком шли и по Дороге Жизни. Шли машины с продовольствием и оружием для Ленинграда. Там в это время хлеба людям давали по 50-100 г в день. Люди умирали от голода. Шли мы в полном обмундировании: вещмешок, винтовка, противогаз, котелок. Дадут команду «привал», свалимся в снег, а как встать, не знаем. Идти было тяжело. Ботинки были велики, обмотки мешали.

В Ленинграде нас привезли в Понтонную, там был кирпичный завод. Прибыли туда рано утром, а вечером меня поставили на пост. Это недалеко от реки Невы, и немец бил по реке и по берегу беспрерывно. Тут я и получила первое «боевое крещение». Помню, все пряталась за какой-то столб, около которого стояла. Прожили еще тут день, развернули палатки для приема раненых. До 2х часов ночи выстилали полы в палатках и дорожки кирпичом, а в 4 часа утра был дан приказ «вперед», и вот ночью форсировали Неву по переправе, и переехали в Колпино, заняли там разбитые дома. Стали принимать первых раненых. Немец бил беспрерывно. Раненые стонали, плакали, что отправляйте в тыл, а отправлять можно было только ночью. Переправу наладят и тут же её разобьют. Нева была красная от крови.

В Понтонной наши палатки и все оборудование было разбито, немец засек, что мы там и сравнял все с землей, но Бог нам помог, и мы вовремя ушли. Немца стала оттеснять наша армия. Большая битва была на Невском Пятачке. Блокада Ленинграда была прорвана, и немца погнали от Ленинграда. Дивизия заняла Псков. Нам было присвоено звание Краснознаменная Псковская.

Наш медсанбат стоял всегда в лесу в палатках. В нашем госпитальном взводе были 2 большие и маленькие палатки. В палатке были лаги, на которые ставили носилки с ранеными. Раненые у нас были тяжелые, лежали после операции до 9 дней и меньше. Все лежачие, надо было каждого накормить, напоить, перевязать, сделать уколы, влить кровь, если надо. Первое время даже не было аппарата для переливания крови. Когда умирали первые раненые, мы плакали. Раненые поступали прямо с поля боя, грязные, вшивые. Все грязное снимали, надевали чистое. Операции делали в палатках, тут же готовили материалы для операций. Свет в палатках был от движка. Мы работали, когда шла боевая операция не спавши, не отдыхавши, по несколько суток подряд, спали прямо на ходу. Идем и спим, вздрогнем, и вновь все прошло.

В палатках больших всегда топились две печки-буржуйки, которые надо было постоянно подтапливать. Иногда топили легкораненые. Мы зимой и летом спали в тамбуре палатки, прямо на земле, положены ветки хвои или еще что и закрыто плащ-палаткой. Умывались прямо на улице зимой и летом. Раненых было очень много, много умирало. Отдыха нам не было. Тут же поступают, тут же отправляем дальше. Я сейчас даже не знаю, как хватило у людей силы, постоянные бомбежки, обстрелы. А ночью немец как накидает зажигалок, светло как днем.

Когда дивизия шла вперед, мы шли за ними. Раненых, которых можно было отправить, отправляли. Были нетранспортабельные и неоперабельные. Тогда Ольга Васильевна, наш командир взвода, и я, и еще легкораненый на время оставались в землянке, на несколько суток. Если же раненый выживали, их несли на носилках километра 3-5 и больше. Сейчас уже многое забыто всего пережитого.

Долго стояли на Луге. Потом пошли на Нарву. Всегда бомбежка, обстрелы. Однажды неподалеку от нас стоял медсанбат другой дивизии, немец засек, и ночью весь медсанбат вырезали, а мы переехали на другое место.

Получила я и награды вне очереди 1 раз за то, что мы с Валей вышли к ребятам разведчикам, хорошие были мальчики. Дали нам с ней по 2 наряда вне очереди, день стирали белье, а ночью дежурили. А ведь были молоды и поболтать хотелось. А ребята, как легкораненые, прошли в медсанбат, их тоже наказали.

Был у нас такой командир роты, который не прощал мелочей. 2й раз были даны три наряда, за то, что двое или трое суток работали без отдыха. Немца гнали, раненых было много, не успевали отправлять и принимать. Мой командир взвода Ольга Васильевна Попова майор, врач-терапевт разрешила отдохнуть. Мы с Катей сестрой раненых всех, что были на эвакуацию, отправили, и я легла тут же на носилки, где раненые, там не разбирали. Лишь бы куда прилечь. Пришел командир роты капитан и начал считать, сколько осталось раненых, дошел до меня, Катя сказала, что это я. Он поднял меня, поставил по стойке смирно, отчитал и дал три наряда вне очереди. А утром надо идти за завтраком на кухню кормить раненых, а мне нельзя, но я пошла, все принесла, стали кормить, он опять идет, заорал, почему я тут, но старшая сестра Соня меня не отпустила. Дело было весной, какие наряды дал командир, не знаю. Я села к дому на бревно, сижу, все спрашиваю, что это я сижу. Пришла Ольга Васильевна, поговорила, что дурак, терпи. Я посидела, пошла, нашла ротного, спрашиваю: «Какие мне наряды?» Он так посмотрел по сторонам и говорит: «Вон видишь ту уборную, возьми лопату и вычисти». Туда было не пройти, столько было воды. Я конечно и не ходила, и он это знал. Посидела, опять пошла: «Что теперь делать? Ваше приказание выполнено».

-Иди в операционный взвод. Ольга Васильевна сказала, что давай Казённову, никого больше не надо.

Так все 3 года и проработала в госпитальном взводе, где всегда полно раненых, крики, стоны, кровь. Еще был такой случай. Приехали на новое место, это где-то под или за Нарвой. Мы с Ольгой Васильевной и оставшимися ранеными приехали, уже палатки были развернуты. И к печкам в палатках нужна была вода. У нас всегда около печек стояли по два ведра воды. Неподалеку был ручей. Я попросила мою подругу Валю сходить со мной, это метров 200, идет дождь, идем с фонариком. Вдруг перед нами двое военных, рядом стояли сухопутные моряки. И тут где ни возьмись, наш командир роты: «Что делаете?» Я говорю: «Пошли за водой. Я одна боюсь, Валя со мной». Командир: «Так, ты, Смирнова, отведи их в штаб. А меня подождал, пока я спустилась и набрала воды. Идем, Валя навстречу, говорит ему: «Товарищ командир роты, они убежали». Он тогда говорит: «Получи три строгача и доложи командиру штаба». И мою Валю на трое суток посадили в разваленную землянку, а одну ночь сидела в воронке из под снаряда. Она конечно отказалась пить и есть. Её вызвал её командир взвода доктор Твардовский майор, хирург. А мы с ней были самые дисциплинированные, всего боялись, что не заставляли, все делали безупречно. Всегда находились в своих взводах. Работали много, и с питанием всегда было хорошо, но кушать не хотелось, когда шла боевая операция, то есть шли в наступление. Давали всем боевые 100 г. Я всегда выпивала сама, тогда хорошо и в аппетит покушаешь.

Мы всегда шли за войсками, едем, а на поле боя полно еще неубранных трупов немцев, наших, обгорелые танки, мертвые лошади. Всегда стрельба, шум, не слышно слово сказать. Теперь уже многое стерлось в памяти. Стояли мы всегда неподалеку от переднего края. Около нас стоял штаб дивизии. Это уже где-то ближе к Таллину. И в штаб прямым попаданием попал снаряд, многих ранило осколками. И мы несли к нам одного офицера, легкораненый парень впереди, я сзади. Только сравнялись с домом, рядом разорвался снаряд, парня убило, меня отбросило головой о стену дома, а раненого не задело. После этого удара меня, конечно, вырвало, было сотрясение мозга. Тут я два дня лежала, не работала. Немец уже отступал быстро, и наш медсанбат на одном месте стоял не долго. Наша дивизия уже шла громила немца.

Около Таллина нас перебросили на остров Сааремаа город Курессааре. Это было в декабре 1944 года. На остров мы переправились мелкими группами. Заняли какой-то дом. Раненых уже много. Раненым оказывали первую помощь и отправляли на большую землю. До переправы раненых возили кто на чем попало: на лошадях, на коровах. Когда переехал весь медсанбат, сначала жили в палатках, в домах, а когда зашли в г. Курессааре, там под госпитальный взвод был занят большой дом. Там уже больших боев не было и тяжелых раненых тоже. Боев уже на острове не было. Дежурили, то есть работали сутками, но другой раз и больше, но уже было легче. Жил персонал, то есть мы, тоже в домах.

День Победы 9 Мая встретила на дежурстве. В 2 часа ночи привезли раненых, которые подорвались на минном поле. А в 4 часа утра, пришел замполит, поднял меня за голову и поздравил с Победой. Боже мой, сколько было радости. Как все ждали. В 6 утра узнали все, и что было радости, не передать, кричали, плакали, стреляли из всех оружий, плясали, танцевали, пели.