А ОН ФОРТОВЫЙ ЕЩЕ С ФРОНТА!..

С фронтовой биографии ветерана Калининградского гарнизона милиции майора внутренней службы в отставке Дмитрия Андреевича Бородина можно писать залихватский по сюжету приключенческий роман. Впрочем, вот доказательства.
В Красную Армию ушел в сентябре 1941 года. Добровольцем, для чего в рапорте на имя Очерского райвоенкомата бывшей Молотовской области приписал себе один год. Даже если военные и захотели, то переправить не смогли бы, поскольку паспортов у крестьян тогда ведь еще не было и в помине. Этим благополучно и воспользовался.
Неделю семнадцатилетнего подростка вместе с другими новобранцами муштровали в знаменитых Гороховецких лагерях, а затем задолго до окончания курса первоначальной военной подготовки, выдав на каждую роту всего лишь по несколько стареньких винтовок, на грузовиках внезапно перебросили на защиту Москвы. У этой новоприбывшей на фронт пехотной части не было даже номера. Как маршевая она и вступила в бой, встав насмерть на Серпуховском направлении.
Повоевать выпало недолго: уже в конце октября все того же 1941 года вдруг вызвали в вышестоящий штаб и вручили предписание о незамедлительном (не разрешили даже попрощаться с боевыми побратимами) убытии на учебу в одну из авиатехнических школ Уральского военного округа. Почему столь счастливый жребий выпал именно ему, бывшему колхозному трактористу со скромным образованием в семь классов сельской школы, до сих пор только гадает. Но как бы там ни было он с того момента – военнослужащий советских ВВС.
Учеба протекала в стенах Яновской школы авиамехаников, дислоцировавшейся после эвакуации с Украины в городе Котельничи Кировской области. Юный красноармеец Д. Бородин старательно овладевал здесь специальностью моториста легендарного летающего «танка» - штурмовика Ил-2.
В июне 1942 года – выпуск с одновременным производством в сержанты. Однако прежде, чем состоялся приказ о направлении в ряды действующей армии, - двухмесячная стажировка в одном из запасных авиационных полков в Удмуртии.
Фронтовая страда для него началась осенью сорок второго: в 3-й эскадрильи 617-го штурмового авиационного полка 291-й штурмовой авиационной (впоследствии - Воронежско-Киевская) дивизии принял сначала должность моториста, а затем и вышестоящую - механика. В рядах однополчан прошел через горнило Сталинградской биты, боев за Карелию и на тот момент еще не успевшей пока стать знаменитой Курскую дугу.
Возможно, войну бы так и закончил, не совершив ничего особенно героического, если бы не… провинность, за которую едва не расплатился «через» «расстрельную» статью Уголовного кодекса. Сам сегодня об этом вспоминает с юмором: детьми, мол, еще, по сути, были, вот и поддались безрассудному мальчишескому озорству. Подробности же такие. В ноябре 1943 года в паре с другим таким же авиамехаником был отправлен сопровождать на один из уральских заводов эшелон с требующими капитального ремонта самолетами. Туда добрались благополучно, а вот на обратном-то пути сами себе устроили злоключения: поскольку в командировочном удостоверении отсутствовала четко обозначенная дата возвращения в часть, «завернули» в… самоволку. Так, сначала от души погостили в родной деревне самого Д. Бородина, а затем попутными поездами направились под Калугу – на родину его напарника. В Москве на вокзале их, праздношатающихся, и «замел» комендантский патруль. В тот же день за их спинами со скрежетом захлопнулась стальная дверь камеры гарнизонной гауптвахты. Расследование было поручено «Смершу». А это не сулило ничего хорошего: однозначно «светил» расстрел по обвинению в дезертирстве, однако в самый последний момент судьи военного трибунала все-таки углядели в материалах уголовного дела какие-то смягчающие обстоятельства. В результате обоих, но порознь под конвоем направили отбывать наказание в штрафные роты. При этом лично в его, Д. Бородина, приговоре вопреки всем существовавшим тогда привалам не был указан срок пребывания в штафниках, а только формулировка: «До тех пор, пока не смоет вину кровью».
Штрафная рота, в которую попал, действовала на левом крыле Западного фронта.
Как и везде в других местах, жизнь представителей переменного состава в этом штрафном подразделении особо не ценилась: штрафников без конца бросали в лоб - на «ура» - штурмовать самые прочные из опорных пунктов обороны фашистов, оборудованных на подступах к белорусскому городу Чаусы. Боец-штрафник Дмитрий Бородин в таких атаках себя не щадил, но… вражеские пули и осколки, словно заговоренного, обходили его стороной. Списочный состав штрафников его роты почти полностью обновлялся после каждого нового боя, а он, Дмитрий Бородин, все время каким-то чудом оставался цел и невредим. Смыть вину кровью ему посчастливилось лишь в конце апреля 1944 года, то есть почти через пять месяцев пребывания в штрафной роте: слава Богу, не погиб, а всего лишь выбыл в госпиталь по ранению.
По выздоровлению фортуна снова улыбнулась юному фронтовику: в силу редкостного врожденного дара писать удивительно красивым каллиграфическим подчерком восстановленного в сержантском звании Дмитрия Бородина назначили писарем роты в один из запасных стрелковых полков 2-го Белорусского фронта (2-го формирования).
Однако в тылу не выдержал и трех месяцев: сам напросился в боевую часть. «Сгорел бы от стыда, - говорит, - если бы после Победы пришлось возвращаться в родную деревню без медалей и орденов на груди. На войну ведь уходил добровольцем, а, значит, должен был и с войны - героем!».
Новой фронтовой семьей для него стал разведввзод 63-го стрелкового полка 70-й стрелковой Верхнеднепровской ордена Суворова 2-й степени дивизии (2-го формирования) 90-го стрелкового корпуса 43-й армии, входивших сначала в состав 1-го Прибалтийского, а затем 3-го Белорусского фронтов. Быть зачисленным в разведку во многом помогла природная богатырская стать.
Свой бессмертный подвиг, сделавших его имя во многом легендарным среди современных калининградцев, Дмитрий Андреевич совершил на завершающем этапе подготовки советских войск к Кенигсбергской наступательной операции: в ночь с 15 на 16 марта 1945 года, выполняя приказ штаба 43-й армии, во что бы то ни стало добыть «языка», по-пластунски пробрался под самые стены форта № 5, защищавшего город и крепость Кенигсберг со стороны предместья Шарлаттенбург, и захватил в плен вражеского военнослужащего. Однако уйти «по-тихому» не удалось – фашисты, спохватившись, ударили в след из минометов. Спасая «языка», закрыл того своим телом. В результате жалящие осколки принял на себя. Особенно сплошную рану представляло из себя правое бедро. Однако, истекая кровью, продолжал ползком тащить пленного на своей спине. Выжил тогда чудом, но боевое задание выполнил с честью. Показания, которые в ходе допросов дал захваченный им «язык», очень пригодились советскому командованию.
Кстати, впоследствии, уже при штурме этого самого злосчастного 5-го форта выпадет ярко отличиться другому будущему воспитаннику отечественного МВД – офицеру Роману Романовичу Бабушкину, за что тот будет удостоен Звания Героя Советского Союза. В послевоенный период Роман Романович, как и его заочный «крестник» по боям за 5-й форт калининградец Д. Бородин, тоже станет офицеров внутренней службы, но только полковником и в структурах органов внутренних дел Башкирии.
Дмитрия Андреевича за подвиг, совершенный у стен 5-го форта, наградой тоже не обошли, но вот только представление на нее по неведомым причинам бродило по высшим инстанциям немыслимо для таких случаев долго – более двух с половиной лет. На рассвете 16 марта 1945 года перед самой отправкой его в госпиталь командиры поздравляли с предстоящим, как минимум, орденом. Когда же 6 ноября 1947 года наконец-то состоялся долгожданный наградной Указ Президиума Верховного Совета СССР, оказалась, что удостоен всего лишь… медали «За отвагу». Но и ей был рад. Правда, ту ему вручат почему-то с отсутствующим на реверсе номером – словно обезличенную, а не именную награду. В общем, когда-то и где-то у штабных что-то «не срослось»…
Распрощаться с военной службой он мог бы еще летом сорок пятого, воспользовавшись свежим указом о демобилизации фронтовиков, имеющих за плечами средне-специальное или высшее образование. Право же ему на это давали «корочки» оконченной, как мы знаем, летом 1942 года военной авиатехнической школы. Они соответствовали диплому техникума.
- Я уже и вещи перед предстоящем отъездом паковать потихоньку принялся, но тут меня вдруг вызывают в политорган нашего запасного полка и объявляют, что уходить в запас мне-де еще рановато будет. И вот почему: предстоит вновь повоевать. Дескать, в таких разведчиках-профи, как я, остро нуждаются те стрелковые части Прибалтийского военного округа, которым предписано оказывать всяческую поддержку внутренним войскам НКВД СССР в борьбе с орудовавшими на территории Литвы националистическими бандформированиями. Ну, а чтобы, наверное, обидно не было, в качестве образного пряника даровали статус сверхсрочника…
В общем, после Победы фронтовику вновь выпало в избытке нюхнуть пороха. В ходе контртеррористических спецопераций не раз попадал в серьезные переделки и оказывался на волосок от верной гибели. Испытывал ли он при этом страх?
- А я ведь фортовый еще с фронта, - с улыбкой отвечает на этот вопрос Дмитрий Андреевич. – Если уцелел в «штрафниках», - то сам черт теперь на многие годы вперед не страшен! Поэтому в опасных ситуациях никогда себя не жалел...
Последнее его воинское звание в период службы в Советской Армии – старшина сверхсрочной службы, а должность – старшина артиллерийской батареи, причем в этот период времени уже являлся кадровым военнослужащим прославленной гвардейской дивизии, которая еще летом сорок первого была сформирована для Красной Армии союзным Наркоматом внутренних дел. А внимание своих собеседников на этом факте сам ветеран обычно акцентирует не без намека. В данном случае - чтобы подчеркнуть, что ничего случайного в судьбе человека не бывает: в рядах именно этого самого, кровно связанного своими корнями с внутренними и пограничными войсками, соединения впервые всерьез загорелся мечтой о службе в рядах стражей правопорядка…
Эта мечта и заставила его в апреле 1948 года подать рапорт об увольнении в запас. А через три месяца – успел лишь съездить на родину, чтобы впервые после войны обнять мать, - здесь же в калининградском Черняховске, где проживал, надел форму сотрудника органов внутренних дел. Начинал же службу с должности надзирателя местной тюрьмы, но уже в октябре все того же 1948 года как человек, обладающий уникальным по красоте каллиграфическим почерком, был замечен и переведен в Калининград - в канцелярию секретариата областного УМВД. Быстро вырос из заведующего делопроизводством в личные секретари одного из замов начальника управления. Казалось бы, о более теплом местечке для себя и мечтать не стоит. Но вот только сердце самого Дмитрия Андреевича, ну никак не желало мириться с рутиной размеренно-бесконечной канцелярской работы. Фронтовой разведчик, он и в мирной жизни рвался в гущу «боя».
Чтобы вырваться из замкнутого круга, в который попал, встал в строй курсантов Калининградской офицерской школы МВД СССР. Последняя дислоцировалась в приграничном к Польше Багратионовске и являлась кузницей офицерских кадров для строевых подразделений и оперативных служб уголовно-исполнительной системы.
Два года учебы пролетели незаметно. В сентябре 1951 года уже в погонах младшего лейтенанта и с мечтой о буднях профессионального оперативника вернулся в аппарат УМВД по Калининградской области, но, увы, должности одну за другой, как и прежде, ему доверяли здесь хотя и более чем ответственные, но сугубо канцелярские. А «виной» тому был все тот же безукоризненно красивый почерк, хотя начальство неизменно отмечало и его ревностное отношение к исполнению служебного долга. Тогда он – рапорт на стол: ходатайствую, мол, о переводе на милицейскую «землю». От строптивца поначалу отмахивались, но, устав в конце концов вести безрезультатные уговоры и увещевания, вместо уголовного розыска, куда тот настойчиво просился, отфутболили в… СИЗО. Так сказать, в наказание и назидание одновременно. Очевидно, полагали, что через месяц-другой сам запросится обратно. Не дождались…
- Профессия тюремного «опера» малопривлекательна лишь на первый взгляд, - делится о былом ветеран. – В действительности же для всякого оперативного работника это прекрасная школа, чтобы стать истинным Мастером. Так, лично мне в одиночку, не выходя при этом для проведения расследования за стены изолятора, удалось раскрыть целый ряд преступлений, в отношении которых месяцами, а то и годами безуспешно бились лучшие сыщики калининградской милиции. И, например, такое страшное по тем временам, как зверское убийство девятилетней девочки Марины Полторак, совершенное в феврале 1960 года в городе Балтийске неизвестным насильником. Я его раскрыл в сентябре 1961 года. В одиночку. Методом личного сыска. Правда, захват и обезвреживание преступника проводили уже коллегии из милиции, поскольку это уже был их профиль деятельности, но, подчеркну, на основании предоставленных мною оперативных разработок. Как за это, спрашиваете, был отмечен руководством? Хорошо, отвечу, но только, чур, не смеяться: поощрен … письменной благодарностью начальника областного УВД, дополненной денежной премией в сумме… пятнадцати рублей. В отношении сыщиков уголовного розыска за подобную доблесть не скупились на медали и даже, бывало, - ордена, а вот нам, тюремным «операм», - как говорится, лишь, то, «что осталось». Но, впрочем, я не обиде: не за награды ведь служил, а за идею, к тому же, сами знаете, фронтовым «иконостасом» не обделен…
В отставку он вышел в апреле 1964 года по выслуге лет в скромном чине капитана внутренней службы. Два средних юридических образования (первое, напомним, было получено в стенах КОШ МВД СССР, а вот второе заочное – Калининградской специальной средней школы милиции) в дополнении с прекрасными производственными характеристиками и двенадцатилетним ничем незапятнанным стажем пребывания в рядах членов партии давали верный шанс занять в чиновничьих структурах какое-либо мягкое номенклатурное кресло, хотя, может быть, на первых порах и не очень уж высокое. Однако бывший фронтовой разведчик, оставаясь верным своим идеалам, вновь идет в образный бой, выбирая себе более беспокойную судьбу работяги-пахаря: в сорок от роду, не стесняясь выглядеть явным переростком среди новоиспеченных выпускников мореходных ПТУ, устраивается рядовым матросом на суда Калининградской базы рефрижераторного флота рыбной промышленности СССР.
К 1978 году, когда пришла пора по возрасту списываться на берег, он уже - бывалый морской волк, с которым уважительно при встрече раскланиваются даже самые знаменитые на Балтике российские капитаны.
И все-таки, будучи по своему статусу специалистом младшего плавсостава, он таки удостоился права на морской китель с капитанскими галунами. Помог номенклатурно-аппаратный пост, который в последующие одиннадцать лет занимал в отделе кадров родной для себя базы рефрижераторного флота.
- За всю мою долгую жизнь, - рассказывает Дмитрий Андреевич, - это был единственный случай, когда от канцелярской работы я наконец-то стал получать истинное удовлетворение, ибо, пусть и находясь в береговых службах, но продолжал состоять в кровном родстве с морской романтикой. На большее в силу достижения возрастного ценза я ведь уже претендовать не мог. К тому же все чаще и чаще сдали давать знать о себе плохо зажившие фронтовые раны. Впоследствии был признан по этой причине инвалидом Великой Отечественной войны 2-й группы…
С рыбодобывающей отраслью он окончательно расстался в октябре 1989 года, дав зарок заниматься теперь только домашними хлопотами и подрастающими внуками. Однако неуемный характер переборол эти благие намерения: в силу избытка сил и энергии дома без настоящего дела не высидел и месяца. Так, сначала устроился рабочим в цеха одного из производственных кооперативов, а когда тот в начале бурных 1990-х не выдержал испытаний «диким» капитализмом и пошел «ко дну», - слесарем-сантехником в учреждения социальной сферы.
- Трудился не столько ради денежного вознаграждения, сколько ради истинного и ни ч сем не сравнимого удовольствия, которое человеку-труженику приносит любая созидательная деятельность! – и это - искреннее признание, сделанное без всякой рисовки и позы.
Окончательно на пенсию вышел только в ноябре 2002 года, да и то лишь в силу назойливо-настойчивого настояния врачей. Те, попросту говоря, категорические запретили ему любую производственную деятельность.
Однако и сегодня ветерана дома застать трудно, ибо является активистом-добровольцем сразу несколько ветеранских организаций и, в частности, областного комитета ветеранов войны и военной службы, а также советов ветеранов региональных УВД и УФСИН. Кроме того, много и плодотворно сотрудничает с рядом музеев и структурами Союза работников правоохранительных органов. И врачи здесь со своими запретами уже бессильны.
Именно за свою созидательную общественную деятельность в апреле 2005 года приказом директора Федеральной службы исполнения наказаний был удостоен медали Минюста РФ «За доблесть», а в июне 2006 года приказом начальника Западного УВД на транспорте МВД России – одного из нагрудных знаков служебной доблести сотрудников транспортной милиции.
А в течение всех последних лет у майора внутренней службы в отставке Дмитрия Андреевича Бородина в дни всенародного празднования всякой очередной годовщины со дня взятия 9 апреля 1945 года советскими войсками города и крепости Кенигсберг особо почетная и в силу этого по-настоящему эксклюзивная миссия – в ходе торжественного митинга, традиционно проводимого местными властями на воинском мемориале, воздвигнутом у стен знаменитого 5-го форта, во главе парадной колонны ветеранов Великой Отечественной парадным шагом пронести точную копию священного Знамени Победы.
Так что ветеран и сегодня в полном смысле слова в строю и при этом – в числе избранных. Фронтовая фортуна, как награда праведной судьбы, по-прежнему и неизменно при нем…

Полковник милиции Юрий РЖЕВЦЕВ.