Мой отец, Бочковский Владимир Александрович, родился 28 июня 1923 г. в г. Тирасполе МССР. Его отец, Александр Владимирович, был кондитером. Мать, Клавдия Ивановна, домохозяйкой. В семье был ещё младший брат, Анатолий, который в годы войны стал артиллеристом, был награждён несколькими орденами и медалями, после войны продолжал служить в армии, и был уволен в запас в звании полковника. Умер в 1995 г. и похоронен в г. Москве. Родители отца умерли в 1978 г. с разрывом в три месяца и похоронены в г. Тирасполе, где жили все послевоенные годы. Отец крайне тяжело переживал их смерть. На могильной плите он сделал надпись: «Простите за всё, что я не успел для вас сделать».

До шестого или седьмого класса средней школы отец учился в Тирасполе, а потом по указанию свыше семья переехала в Алупку, где мой дед стал работать кондитером в крымских правительственных санаториях. В то время отец очень увлекался футболом, играл всерьёз и даже в юношеской сборной Крыма. Любовь к футболу у него осталась на всю жизнь, и благодаря этому он всю жизнь тесно дружил с Константином Ивановичем Бесковым.

21 июня 1941 года в средней школе № 1 г. Алупки состоялся выпускной вечер 10-х классов (до 90-х гг. пионерская дружина этой школы носила имя отца). Под утро выпускники услышали дальние отзвуки бомбёжки, а днём узнали о начале войны. 23 июня отец уехал в Харьков и поступил в танковое училище. Уже ранней осенью училищу пришлось эвакуироваться. В пешем строю курсанты прошли не одну сотню километров. В дальнейшем училище было переведено в Чирчик и позднее стало Ташкентским.

После выпуска летом 1942 г. отец попал на Брянский фронт, где ему пришлось вступить в командование маршевой ротой, а затем и принять первый бой. Маршевая рота эшелоном прибыла на одну из железнодорожных станций, где попала под бомбёжку и одновременно под удар немецких танков. Для отражения атаки танкам пришлось открыть огонь прямо с железнодорожных платформ. Прикрывая друг друга, они сползали с платформ, чтобы занять боевой порядок.

Отец вспоминал, что зимой, на Калининском фронте, было очень трудно. Из-за очень снежной зимы снабжение и подвоз всех видов довольствия были крайне затруднены. Люди голодали и обовшивели. Доходило до того, что наша авиация сбрасывала ящики с продовольствием с бреющего полёта, многие из которых так и не могли найти из-за глубокого снега. Если после удачной находки начинала топиться полевая кухня, то на запах осторожно подходили два-три немецких солдата. В каждой руке по пять-шесть котелков. Вжимая головы в плечи и не поднимая глаз, вставали в конец очереди. Повар немцев материл, но кое-что им давал. Остальные старались на них не смотреть. Наши тоже к ним ходили, когда у немцев топилась кухня. Картина была та же. Выхода не было.

На Брянском фронте отец получил первое тяжёлое ранение – во время атаки пришлось выскочить из танка, чтобы поднять залёгшую пехоту. Осколок перебил левое бедро. Возможности вый­ти из боя не было. Спас молодой сержант-танкист Виктор Федоров, ставший впоследствии офицером и погибший в самом конце войны уже под Берлином. Он при­мчался на легком танке Т-60 и вывез истекающего кровью отца и его экипаж. После длительного лечения в госпитале, в Мичуринске, отец вернулся в строй. Причем в свою прежнюю часть - 1-ю гвардейскую танковую бригаду, которой в 1941 году командовал прославленный танковый военачальник, будущий мар­шал бронетанковых войск и дважды Герой Советского Союза М. Е. Катуков.

После операции нога стала на пять сантиметров короче и на всю оставшуюся жизнь у отца осталась несколько прыгающая походка. Приходилось шить сапоги с толстой левой подмёткой. За этот бой он получил и первый орден.

Первые полтора или два месяца отец практически жил в танке. Экипаж даже еду приносил ему туда. Причина была в том, что когда после первой атаки он выскочил из танка и увидел, что было намотано на танковых гусеницах и катках, то ему стало плохо, и он ещё долго не мог себя заставить выйти из боевой машины.

На Курской дуге один из самых памятных для него боёв произошёл под Обоянью у села Яковлево, где его танковая рота и поддерживающая артбатарея попали под удар танковой дивизии СС «Адольф Гитлер». Этот бой неоднократно описан в литературе и, в частности, в книгах известного журналиста и, в последующем, политобозревателя Юрия Жукова, который в годы войны был фронтовым корреспондентом «Комсомольской правды» и часто бывал в 1-й Гв. ТА. После войны они тоже продолжали дружить до самой смерти Ю.Жукова. Ю.Жуков написал об отце такие книги как «Путь к Карпатам», «Укрощение «тигров», «Люди 40-х годов», а к 20-летию Победы в журнале «Огонёк» был опубликован большой очерк «История одного танкиста».

Отец мне рассказывал эпизод боя, когда он поднялся на гребень холма, чтобы через бинокль изучить местность, и неожиданно увидел, что впереди всё поле было заставлено немецкими танками, изготовившимися к атаке. Никогда больше за всю войну он больше не видел сразу такого количества танков противника – более 100 машин. Впервые в жизни он почувствовал, как между лопаток потёк холодный смертный пот, и всё тело стало ватным. Он не мог даже шевельнуться и в этот момент вдруг над головой с невообразимым рёвом пошли «эрэсы». Это откуда-то сзади открыл огонь дивизион «катюш», который накрыл всё это поле. Отец говорил, что второй раз он видел такой огонь только на Зееловских высотах. Поле просто залило огнём.

Там же на Курской дуге был эпизод, когда, чтобы спастись от крупной группы немецких бомбардировщиков, отец приказал стремительным фланговым броском врезаться в боевой порядок атакующих немецких танков, всё равно видимости почти никакой не было. Из-за густой пелены дыма и пыли немецкие лётчики обрушили сильнейший удар на смешавшуюся массу наших и немецких танков. Бомбёжка была такой силы, что все остановились – танки взрывными волнами бросало так, что глохли двигатели, а видимости вообще не было никакой. В какой-то момент через триплекс сквозь густую пыль отец увидел метрах в 15-ти «пантеру», перископ которой развернулся на его танк. Только он начал разворачивать башню, как у «пантеры» приоткрылся командирский люк, и оттуда показались скрещенные руки. Отец понял, что немцы показывают, что стрелять не будут. Он приоткрыл люк и так же сделал знак немецкому танкисту. Так до конца бомбёжки никто и не стрелял. Когда она прекратилась и появилась видимость, уцелевшие наши и фашистские танки стали запускать двигатели и осторожно расходиться задним ходом. Башни у всех оставались неподвижными. Так, не стреляя, и разошлись.

1944-45 гг. в его военной биографии отличались тем, что батальон под его командованием практически постоянно использовался в качестве передового отряда бригады или для совершения танковых рейдов в тыл противника. Причём рейды совершались зачастую на очень большую глубину за пределами действия танковых радиостанций. Бывали случаи углубления в тыл противника на несколько десятков километров, а длительность рейдов достигала от нескольких дней до недели, а то и больше. В тылу немцев танкисты громили штабы, склады, узлы связи, аэродромы и т.д. Заправлялись трофейным горючим, питались трофейным продовольствием. Поскольку радиосвязь зачастую не доставала, то задачи батальону часто ставились с помощью авиации офицерами связи или сбрасывались вымпелы, где задача бывала просто обозначена на карте. За один из таких рейдов, в результате которого в тылу у немцев на Днестре был освобождён и удерживался до подхода главных сил город Чортков, ему было присвоено звание Героя Советского Союза (Указ от 26 апреля 1944 г.), а 1-й гв. танковой бригаде почётное наименование Чортковской. Вскоре был совершён ещё один подобный рейд в Карпатах, когда его батальон взял         г. Коломыю – крупный узел железных и шоссейных дорог, что для немцев стало полной неожиданностью. На аэродроме постоянно взлетали и садились транспортные самолёты. На железнодорожной станции города скопилось более сорока эшелонов с различными грузами. Один из них с «тиграми». Танкисты расстреливали их прямо на платформах. «Тигры» вели ответный огонь, но два из них опрокинулись с платформ от огня наших танков и загорелись. Во время боя эшелоны стали вытягиваться со станции и уходить. Отец приказал старшему лейтенанту Духову, младшему лейтенанту Бондарю и лейтенанту Большакову догнать и остановить их. Когда «тридцатьчетвёрки» на максимальной скорости догнали головной эшелон, механик-водитель Бондаря вывел танк на насыпь и боком аккуратно толкнул шедший полным ходом паровоз. Паровоз накренился и упал на противоположную сторону. За ним с грохотом полетели и вагоны со всем содержимым. Все остальные эшелоны вынуждены были остановиться, и были уничтожены танкистами. Наверное, это единственный в истории пример, когда танк подобным образом таранил паровоз и остался без повреждений. Другие экипажи в это время громили аэродром. В городе и на станции были взяты очень богатые трофеи, а сам крупный узел коммуникаций оказался перерезанным, что серьёзным образом сказалось на обстановке на этом участке фронта.

За этот рейд многие танкисты батальона были награждены орденами и медалями. Несколько человек получили звание Героя Советского Союза, остальные – ордена Ленина. Отца представили к званию дважды Героя, но представление до Кремля не дошло. Кто-то из высших командиров написал резолюцию – «слишком молод так часто получать Золотые Звёзды». В результате за этот рейд он не получил ничего – даже медали.

Когда танкисты-первогвардейцы воевали уже в Польше, точно такая же история повторилась ещё раз – за очередной рейд Владимира Бочковского снова представили к званию Героя Советского Союза, теперь уже в третий раз, но снова на представление легла похожая формулировка.

Уходя в рейды, танкисты старались взять побольше боеприпасов и горючего. Грузили по два-три боекомплекта, крепя ящики со снарядами и бочки с горючим даже на броне. В немецком тылу захватить горючее можно было, а вот со снарядами было сложнее. Постепенно сложился более-менее устойчивый боевой состав рейдовой группы – танковый батальон, иногда усиленный одной-двумя батареями САУ, взводом-ротой мотострелков на БТР, зенитной батареей тоже на БТР, на танки комбата и командиров рот установили мощные командирские радиостанции. Конечно, состав рейдовой группы постоянно варьировался в зависимости от конкретной обстановки и поставленной задачи. Под конец войны техники стали давать ещё больше. Иногда батальону придавалась батарея «катюш». В результате получалась достаточно мощная боевая единица, задачи командиру которой зачастую ставил сам командарм Катуков, а в ходе Висло-Одерской операции иногда и напрямую (из-за крайней сложности обстановки) Маршал Жуков. Несколько раз прямо на поле боя отца находили офицеры службы связи армии или фронта, у которых был БТР с аппаратурой спецсвязи и танковый взвод охраны. Задачу Жуков ставил лично по спецсвязи.

Танкисты батальона настолько досаждали немцам своими рейдовыми действиями, что, в конце концов, они с самолётов стали разбрасывать листовки, обещая 25 тысяч рейхсмарок за голову «танкового бандита Бочковского». Отец очень сокрушался, что не удалось сохранить такую забавную листовку.

Отец вспоминал, что самым трудным в рейдах был выход назад из-за линии фронта, так как к этому моменту взбешённые немцы делали всё возможное, чтобы блокировать и уничтожить рейдовую группу. Да и сами танкисты были уже крайне утомлены, боеприпасы были на исходе, были и потери. К тому же требовалось точно согласовать свои действия по времени и месту с действиями главных сил, а из немецкого тыла по тогдашним средствам связи сделать это было очень непросто. После выхода к своим был кратковременный отдых, изношенные танки передавали в танковые части непосредственной поддержки пехоты общевойсковых армий, а сами получали новые с заводов.

Во время рейдов бывали интересные встречи. Однажды во время боя за большое село, танки продвигались к площади, на которую выходили несколько улиц. Отступая, немцы всё плотнее и плотнее прижимались к этой площади. Вдруг, в какой-то момент отец увидел, как на середину площади выбежал кто-то в нашей форме старого образца, увешанный пулемётными дисками и с пулемётом ДП в руках. Стоя во весь рост и держа ДП у живота, он стал длинными очередями расстреливать немцев, один за другим меняя диски у пулемёта. Огонь немцев сразу же ослабел и они стали группами сдаваться в плен. Как потом выяснилось, это был старший лейтенант, замкомандира стрелковой роты. В первые месяцы войны был ранен, его спрятали местные жители, выходили, но фронт к тому времени уже был слишком далеко. Так он и ждал возвращения своих, сохранив форму, документы и пулемёт с патронами.

Останавливаться было нельзя, старшего лейтенанта посадили на танк, он со своим пулемётом лёг на крыло и на ходу вёл огонь по пехоте противника. В рейде он показал себя очень храбро, на него отец заготовил представление на орден Красной Звезды, но после выхода к своим старшего лейтенанта забрали «смершевцы» и его дальнейшая судьба неизвестна. Но в боевом донесении отец указал на геройские действия старшего лейтенанта во время рейда.

Так же случайно встретили в одном из сёл в ходе одного из зимних рейдов двух молоденьких женщин-санинструкторов, которые, увидев наши танки, с криками и слезами выскочили им навстречу. Они тоже ещё в 41-ом году оказались в окружении. Их взяли с собой, они на удивление бесстрашно вели себя под огнём и точно так же после выхода к своим за ними пришли из «Смерша».

 Рейдовый действия требовали изобретательности и новаторства. Приходилось импровизировать и прямо на ходу создавать отсутствовавшие в Боевом уставе приёмы боя. К сожалению, я не всё помню из рассказов отца, да и не так уж много он рассказывал. Но запомнился приём, названный им «волчья стая», когда танки батальона, используя непременный в рейде фактор неожиданности, внезапно и одновременно обрушивались на противника с разных направлений. Танки шли на максимальной скорости без чёткого боевого порядка, не открывая огня, как бы пытаясь обогнать друг друга и действительно напоминая со стороны волчью стаю, которая по команде вожака набрасывается на свою добычу. Огонь начинали вести только в самый последний момент, если опомнившийся противник сам открывал огонь, и тогда вели его с предельной скорострельностью из всех стволов. В любом случае задача была - не останавливаться.

Однажды ночью, в сильный ливень, долго шли колонной параллельно немецкой танковой колонне в 100-150 метрах. Прошли около 30 километров, потом отвернули в сторону. Немцы ничего не заподозрили. В следующий раз, в одном из зимних рейдов, во время сильнейшего снего­пада группа вышла к шоссе, по которому двигались немецкие войска. Обнару­живать себя в тот момент танкистам было нельзя, но было нужно преодолеть мост. Отец обратил внимание на то, что между проходившими немецкими танками имелись значительные интер­валы. Он принял решение, в соответствии с которым наши танки должны были встраиваться между немецкими машинами и идти с ними через мост в их колонне. Замысел удался, и охрана моста ничего не заметила. Батальон благополучно продолжил движение по своему маршруту.

Для успешного проведения рейда очень большое значение имела вера танкистов в своего командира. Ведь именно он знает все детали задачи, держит в голове все нюансы сложной и запутанной обстановки и принимает решение на действия, от которых зависит, выполнит ли батальон боевую задачу и уцелеют ли танкисты в немецком тылу за много километров от линии фронта. Все команды и приказания выполнялись мгновенно, командира берегли и защищали, как только могли. В движении танк комбата обычно шёл четвёртым в колонне – трёх танков обычно хватало, чтобы в случае какой-либо неожиданности дать командиру время сориентироваться, принять решение и развернуть батальон.

А однажды во время ночной метели механик-водитель не заметил оврага и танк комбата на большой скорости упал в него. Отец сильно ударился головой о броню башни и потерял сознание. Более двух часов танкисты пытались привести в чувство своего командира, прикладывая ему снег к голове. Придя в сознание и перебарывая сильнейшую тошноту и головную боль, он отдал необходимые распоряжения, приказал посадить себя в танк и батальон пошёл дальше. Последствия той контузии сказались через много лет после войны, когда один глаз практически ослеп – во время того удара глазные нервы почти оторвались от хрусталика, поэтому возникла необходимость пересадить искусственный хрусталик. Но сделать операцию так и не успели.

Интереснейший случай произошёл уже почти в самом конце войны – зимой 1945 года. Вновь оторвавшись от главных сил армии до сотни километров, батальон вышел к Одеру в районе Франкфурта. По одному из мостов южнее города, танкисты переправились на западный берег и вскоре вышли на автостраду. Надо представить себе это – раннее утро, полная тишина, совершенно пустынная в этот час автострада и указатель «Берлин – 67 км». Отец говорил, что в этой полной тишине он стоял минут двадцать, борясь с необыкновенным соблазном двинуться по направлению этого указателя, а его товарищи стояли в стороне и ждали, какое решение примет командир. Однако здравый смысл взял верх – нужно было возвращаться на восточный берег, так как на западном батальон был обречён на уничтожение. К тому же через некоторое время на батальон обрушились крупные силы немцев, зажимая его в кольцо. Сильнейший бой шёл почти двое суток. Отец принял решение идти на Франкфурт, севернее которого был железнодорожный мост. Во Франкфурте немцы наверняка их не ждали. На полном ходу танкисты ворвались в ещё только просыпающийся город, и, ведя огонь из всех стволов, проскочили его насквозь вдоль Одера. Надо было видеть потрясение этого утреннего сонного города, с ранними почтальонами на улицах, открывающимися булочными, дворниками и редкими полицейскими. На восточный берег переправились по железнодорожному мосту, рискуя порвать на рельсах гусеницы танков. Но механики мастерски с этим справились.

Война для отца закончилась на Зееловских высотах, где он получил своё последнее и самое тяжёлое ранение в живот, и лобовую атаку против которых он всегда считал очевидной ошибкой, особенно неудачный трюк с зенитными прожекторами, которые не очень-то слепили немцев, но зато прекрасно подсвечивали наши атакующие танки, которые немцы расстреливали, как в тире. Кстати, когда в 1946 г. была проведена Научная конференция по изучению Берлинской операции войск 1-го Белорусского фронта, которым тогда командовал Маршал Г.К. Жуков, многие командующие армиями и командиры корпусов так же критически высказались об этом решении. Прямо с поля боя отца вывезли по приказу Катукова на санитарном самолёте во фронтовой госпиталь в г. Ландсберг (ныне это польский город Гожув-Велькопольский). Из госпиталя он вышел только осенью 1945 г. А всего было шесть ранений, из них четыре тяжёлых, три тяжёлых контузии, три якобы утерянных медицинских книжки (чтобы не комиссовали из армии – после последнего ранения признали негодным к службе в армии по всем статьям), семнадцать операций.

Была ещё служба в Германии и Польше, Высшие офицерские курсы в Ленинграде, Бронетанковая академия и Академия Генерального штаба, командование 13-ой гв. тяжёлой танковой дивизией в своей родной 1-ой гв. Краснознамённой танковой армии в г. Ризе на реке Эльбе, многие другие должности вплоть до заместителя командующего Северо-Кавказским округом. Но одна мечта осталась так и не осуществлённой – не удалось стать командармом 1-ой гв. танковой армии, а ведь Катуков завещал это именно ему.

Ещё была любовь солдат и признание офицеров. Я до сих пор помню церемонию прощания в Германии с Боевым Знаменем дивизии в день, когда отец уезжал на учёбу в академию Генерального штаба, а я с мамой и сёстрами вместе с ним. Помню непонятные тогда для меня слёзы на лицах стоявших в строю солдат, их дружное шмыганье. Когда, поцеловав край Знамени, отец поднялся с колена и, повернувшись к строю, крикнул: “До свидания, товарищи!”, кто-то из солдат в мёртвой тишине громадного дивизионного плаца вдруг выкрикнул: «Товарищ генерал, не уезжайте!» Тут же нестройно зазвучали ещё голоса, строй колыхнулся. Отец махнул рукой и быстро пошёл к машине. Мы поехали. Мы долго ехали, словно по коридору – по обеим сторонам дороги плотной стеной стояли машущие руками солдаты и что-то кричали. Откуда-то бежали ещё и ещё. Вдоль дороги стояли какие-то военные машины – на их кабинах и кузовах тоже стояли солдаты и махали руками. Отец открыл дверь, встал на подножку «Победы» и тоже кричал: «До свидания, товарищи!» Так и ехали. Наконец он сел, захлопнул дверцу и молчал до самого вокзала.

Мне рассказывали как в Польше, в Северной группе войск, где отец служил заместителем командующего по боевой подготовке, один из солдат, получив очень нехорошее письмо из дома, ушёл из расположения части, взяв с собой автомат и боеприпасы. Его быстро блокировали, а он засел где-то в капонире на полигоне и никого к себе не подпускал. По совпадению, в этот день в этот полк приехал отец по служебным делам. Ему доложили о ЧП, и он сразу же поехал на полигон. Выйдя из машины, спросил: «Где?» Ему показали, и он пошёл к капониру. Его пытались остановить, но он не оборачивался. Солдат закричал: «Стойте, буду стрелять!» Отец ответил: «Ну, давай, фашисты меня не убили, так ты что, вместо них меня убивать будешь?» Солдат опять, уже потише: «Товарищ генерал, не подходите, буду стрелять!» Отец: «Давай-давай, вот прямо в Золотую Звезду целься, легче попасть будет». Тот снова: «Я вас очень прошу, товарищ генерал, не подходите!» Отец подошёл, спрыгнул в капонир. «Что произошло?» Солдат сначала молчал, потом расплакался, говорит, что девушка замуж вышла. Хотел попасть домой, застрелить соперника, потом застрелиться самому на её глазах. Разговор в окопе длился не меньше часа. На полигон уже приехали все, кто только мог, вплоть до прокурора Группы войск, который, кстати, примчался потому, что ему сообщили, что генерал Бочковский убит. Все стояли и ждали, что будет. В конце концов, отец сказал солдату отсоединить магазин, автомат поставить на предохранитель. «Сейчас пойдём с тобой вместе, оружие понесёшь сам. Когда подойдём, сам отдашь ротному, это важно». Солдата отправили в трибунал. Отец поговорил с прокурором, и солдата приговорили к двум годам в дисциплинарном батальоне. А могла бы быть и тюрьма. От него потом ещё несколько лет приходили письма.

Один раз на танкодроме там же в Польше я сам видел, как офицеры одного из полков «завалили» вождение на танках Т-62. На вопрос, почему такие низкие результаты, последовали жалобы на трудную трассу и сложные упражнения. «А вот сейчас проверим. Желающие получить звание досрочно могут посоревноваться со мной». Отец взял у кого-то шлемофон и пошёл к ближнему танку. Несколько человек побежали к соседним машинам. Двигатели заработали, и танки с интервалами ушли на трассу. Когда вернулись на исходный рубеж, секундомеры показали, что у генерала Бочковского наивысший норматив превышен почти вполовину. «Будете так ползать – вас сожгут к чёртовой матери в первом же бою. И вас сожгут, и экипажи ваши сожгут, и машины сожгут. Вы тут, вообще, чем занимаетесь?» После короткого, но очень внятного внушения, отец рассказал офицерам фронтовой случай о своём поединке с немецким пикировщиком. Это был свободный «охотник»,   Ю-87, и он выскочил на танки батальона, когда они были на марше. Танки круто повернули под защиту лесного покрова, а танк комбата оказался на открытой местности и не успевал к спасительным деревьям, потому что комбату важно было убедиться в том, что все его подчинённые успели укрыться. Заменив механика-водителя за рычагами танка, отец на полном газу бросил машину навстречу пикирующему «охотнику». Вынужденный увеличивать угол пикирования, немецкий лётчик решил повторить заход. Отец развернул танк и вновь пошёл немцу навстречу. Тот бросил бомбу с перелётом. Всё повторилось ещё раз с тем же результатом. Потом ещё и ещё раз. Безрезультатно. Тогда немец стал вести огонь из пушек. Но при пологом пикировании точность огня была низкой и редкие снаряды попросту рикошетировали от лобовой брони, а при крутом пикировании мчащийся навстречу танк заставлял увеличивать угол пикирования ещё больше и тем самым сокращать время на прицеливание. Самолёт пора было выводить из пикирования, чтобы не врезаться в землю. Когда у немца закончились боеприпасы, он сделал круг над танком и погрозил кулаком. Отец встал на башню и тоже погрозил ему кулаком. Так и разошлись. Отец говорил, что хорошо запомнил лицо немецкого лётчика.

За войну под ним сгорело пять танков. Сам он подбил тридцать шесть. Это его личный боевой счёт. Об этом он мне рассказал лишь года за два до смерти. Он стал почётным гражданином шестнадцати советских и иностранных городов, почётным гражданином Молдавии, когда она была Советской. На стене зала Славы в музее Великой Отечественной войны на Поклонной горе в Москве золотом выбито его имя. Золотом оно выбито и на Триумфальной арке в Кишинёве. В Тирасполе его именем названа улица, в одном конце которой до сих пор стоит дом, в котором он родился и рос, а в другом конце школа, в которой он учился. На доме и на здании школы мемориальные доски.

Он оставил после себя троих детей, пятерых внуков, внучку и правнучку. Почти все потомки по мужской линии отслужили в армии, трое стали офицерами. Вот только самый младший, тоже Владимир, пока ещё младший школьник.