До революции население Сибири пополнилось за счет европейской территории: Кубань, Воронеж и т.д. В то далекое время с Кубани из города Армавир (станица Попутная) двинулась семья малоземельная, но имевшая хорошие брички, ходки на железном ходу, в Сибирь. Благиня Никифор у него было три сына: Трофим, Петр, Владимир. Приехав на станцию Карасук. Отправили выбирать место жительства сыновей: Трофим с семьей выбрал село Половинное озеро, лес, рыба, а Петр с Владимиром и отцом поселились немного западней Половинного в поселке Веселый кут.
С Воронежской губернии немного раньше приехали со своим скорбом в Сибирь Коволевы, у них семья была большая, с рассказа помню Мартын, Софья, Андрей и т.д. Поселились в поселке Орехов Лог. Софью Андреевну выдали замуж в село Половинное за приезжего с Воронежа Дороша Евдокима. До революции 1917г. У Благини Трофима Никифоровича была семья жена, два сына – Петр и Егор. Было хозяйство: две лошади, корова, птица, бричка и ходок. Придя с фронта он обнаружил, что его вещей нет, хозяйство разрушено. Плюс к этому всему с достоверных данных, а может и наговор – измена (с офицером белой армии). Обнаружив это, придя с фронта в чине младшего комсостава, нанимает подводу и отправляет по железной дороге на место жительство ее родных с сыновьями. Погрузку вели в вагон отдельный со станции Карасук. После этого со слов Трофима и Софьи я как сын узнал, что отец мой Трофим ходил по дворам – предлагал копать колодцы, погреба, выполнять сезонные работы, не только в селе Половинном, но и за его пределами и вот он оказался в Ореховом Логе, где нанялся копать колодезь у Ковалева Мартына Андреевича. Он с хозяином после завершения работы подружился, где была и выпивка и разговор сердечный. Вот в это-то время Ковалев Мартын Андреевич, услышав полный рассказ Благини Трофима Никифоровича о судьбе его и его семьи, посоветовал пойти на хозяйство его сестры Дорошевой Софьи Андреевны, проживающей в селе Половинном, имеющая дочь и трех сыновей. Проживала она после убийства ее мужа Дороша Евдокима поодаль от церкви в плетенном домике, 5 на 6, обмазанном глиной снаружи и внутри, пол глиняный, накрыт по-амбарному пластами. Имелся перед усадьбой огород, лошадь и корова. Маленький земельный надел недалеко от села. Ковалев М.А. был крепким хозяином, запряг лошадь в ходок и с Благиней Т.Н приехал в Половинное к своей сестре Софье Андреевне, со своими продуктами и самогоном. Вот где решилась судьба Трофима Никифоровича Благиня.
После всего этого, если можно назвать, обряда, мой отец явился в сельский уже совет и дал заявку на выделение ему земельных наделов на семью из четырех мужчин. Тогда еще не давали земли на женщин.
Получив наделы в четырех местах пашни под пшеницу, овес, просо, гречиху. Взяли надел около озера под капустник и под коноплю. Сам облюбовал место для жительства в конце села Половинного к Барскому водоему, где поставил сруб, купленный у жителя с. Половинное Юрченко Наума, 5 на 6 м. (покрыт камышом, полы деревянные). Весь приусадебный участок загородил пряслом: место для картошки, для грядок, лук, чеснок, помидоры, морковь, свекла, в конце огорода сеяли коноплю, а за коноплей простор был, обильная трава, где всегда находилась «матка» с приплодом, а еще дальше, за ограду было болото, где жили ути, гуси, накапливали потомство. От дома, если можно его так назвать, метров десять, выкопанный колодезь, дальше, через 3-4 метра в торец, был выстроен свинарник с чистоколу, обмазан с обеих сторон, ширина его 3,5 метр, а а длина 7 или 8 метров, сбоку, на восток, конюшня на 5 стойлов и загон для молодняка. К конюшне был пристроен пониже и теплее коровник: три стойла и загон для молодняка. За коровником была сделана кошара: низкая, покрыта пластами и сама из пластов для овец. В зимнее время от нее был загорожен загон для прогулки овец и летнего содержания их. Внутри двора всегда, помню, стояли скирды со снопами и скирда соломы, где мы любили делать лазы в скирде – «хода». Поодаль стояло два амбара рубленных с березы на полах применялись коланные березы, осины, с закромами. В одном из них был подвешен «Грохот» большое сито – на нем отец готовил зерно для посева. Все со слов и что сам помню. Старшую сестру мою – Дорош Марию Евдокимовну выдавали замуж за парня этого села Багдана (он при скачках у Дороша Николая был седоком в бегах). Мать моя рассказывала, что ее отделили, дали лошадь, плуг, семена на посев и вместе с отцом жениха и вместе с отцом жениха купили избушку. Весной, когда отец был на ярмарке новоиспеченный зять все это продал и купил себе большущую лошадь, высокая, длинная, вся белая, а по всему телу красные круги (пятна) примерно с куриное яйцо. Эту лошадь, я помню. По приезде отца с ярмарки был сильный шум и крик (мы все были на печке). Мать рассказывала, что отец сильно ругался и сказал – больше мне вас не нужно. После, сколько я помню, они жили в Томске, а дочь отдали нам в голод и холод. После Мария все бросила и жила, если можно так сказать, в Новокузнецке, Кемерово – все по шахтам, мужей было много. Хорошо помню, много пришло народу в избу осенью. Мать плакала и ругалась на всех, в том числе и на отца – не хотела записываться в коммуну. Эти люди предупредили: если завтра вы не согласитесь в коммуну, то вас всех выселят, а все заберут. В это время у нас было 4 лошади и один бегунец (занимал призовые места в скачках), 3 коровы, свиней много и овец, курей, утей, гусей. В амбарах пшеница, просо, овес, горох, гречиха и т.д.. Николай Евдокимович Дорош уже был женат, и жили у нас в горнице. Отец знал человека, которого должны были сослать (по какой причине не знаю) и чтобы быстро скрыться выпросил у отца этого бегунца, а ему отдал избушку с огородом. Все это сделали с распиской для правильности. Николай ночью отделился от нас, взял с собой хлеба (пшеницы) немного курей, гусей и уток, а с животных ничего не взял, потому что все было переписано этими людьми. Через день от нас все вывезли на подводах в коммуну километра за три в центр села Половинное. К нам в Половинное был прислан человек, очень культурный, в очках – 25 тысячник с Ленинграда – его называли товарищ Феберг.
Этот человек – Ферберг – собрал всех мужчин с. Половинное, заявив, что коммуна «Коммунар» состоялась. Он на этом сборе распределил обязанности, кто за что отвечает (за поле, за скот, за корма, за плуга и семена), а старшим хозяйственником, своим первым помощником назвал моего отца Трофима Никифоровича Благиня. Это я хорошо помню – я тогда все ходил с отцом по всему хозяйству (смотрел овец, коров, коней – все вместе). Всем жителям было положено для детей получать молоко и хлеба булку, который выпекали две женщины. На второй день мне было приказано отцом прийти с сестренкой в коммуну за молоком и хлебом. Я взял пустое ведро и сестренку Нину и когда налили молока в ведро и дали хлеба женщины, отец отметил и сказал: «идите домой». Мы с Ниной отошли за изгородь. Я не мог сам нести ведро: молока было литра четыре и хлеб. Я нашел палку, продел сквозь душку в ведре, взял за один конец палки, а за другой конец Нина. Так мы прошли рощу «Церковный околок», вышли на дорогу, которая вела к «Барскому», где мы жили у «Осинового болотца», с лева от «Церковного околка» стояло шесть ветряных мельниц: они крутили своими длинными широкими крыльями. И вот моя сестренка засмотрелась, споткнулась и наше молоко пролилось на землю и потекло под горку. Мы долго молчали, потом я повел сестренку, подняв ведро, обратно в коммуну. На наше счастье, где выдавали молоко был Ферберг, а отец отмечал кому что выдал. Увидев нас с сестрой, он спросил почему не идете домой. Я отцу все рассказал, отец дал мне подзатыльник и пригрозил добавить дома. В этот то момент Ферберг сказал отцу, что дети не виноваты: «Налей им еще». Что отец и сделал – сказал женщинам. Вот с этих пор я стал сам носить продукты домой – без помощников, по несколько десятков раз отдыхать. Вот так мы прожили с осени и зиму. Я ходил в школу – она была в поповском доме, близ церкви (церковь заколотили). Помню, к весне отец пришел с коммуны и объявил нам, что ему Ферберг и сельсовет разрешили купить дом поближе к коммуне, а свой оставить – далеко ходить на работу. Перво на перво было решено купить дом, где жили Мойсеенки (которые все уехали - зажиточные). А тут появился секретарь сельсовета с Осиновой Дубравы, этот дом перехватил. Нам пришлось поселиться рядом – в подсобном доме Мойсеенков (где и сейчас живет мой брат Василий). Пришла весна, я все с отцом ходил и все видел: как в конюшне, в стойлах подымали лошадей подводами под грудь и живот веревками и привязывали, чтобы они стояли, коровы постарше не подымались, овцы, свиньи визжали – корма не было. Помню, шел отец с Фербергом, я сзади. Ферберг говорит: «Трофим, почему это скот кричит?». Отец отвечал: «Корма нет. Я давал вам записку». «А это почему не даете», - указывая скирды прелой давнишней соломы. Еще я с отцом присутствовал на собрании, где разрешили всем дать по корове на дом. Распределяли коров старейшие и нам досталась корова и тем у кого не было совсем. Наша самая хорошая корова досталась очень бедному мужику, у которого семь детей. И он ее зарезал, сказал: «Что я буду с голода пропадать», - и сожрал. Выехали в поле пахать, а те лошади, которые были ослаблены паслись у мельниц. Я видел как волки прыгали до шеи лошади, а один схватил за хвост, натянул и отпустил, лошадь упала, ее они зарезали и долго по ночам выли. Было страшно и очень голодно. Отца я не видел долго: он был в поле. Пахали и сеяли в ручную. Помню только, что был какой-то уполномоченный и спрашивал отца. Мать плакала – мне сказала идти к сельскому совету и унести котомку с продуктами. Я пришел к сельсовету. Было много народу, я отца не нашел. Мне один из ребят подсказал, что твой отец в каталажке и его будут здесь судить «тройка». Помню отца вывели два в форме и поставили его на крыльце. Третий в форме с ремнями через плечо. Зычно закричал, что вот он отстегал кнутом бедняка Алесенко, за что его приговорили к расстрелу. Я пробрался через толпу к отцу. Но меня столкнул уполномоченный, сказал – нельзя, уйди. Меня подняли с земли, я видел как к отцу подошел Ферберг и громко долго говорил то снимая пенсне, то его одевая на свой горбатый нос. Через несколько минут мы с отцом шли домой, отец не плакал, а меня ругал – зачем я пришел.
К зиме с коммуны образовалась артель и ни одна в селе, а три. Село как бы разделилось на три части, а через год образовались колхозы: 1. «Колхозное знамя», 2. «Искра», 3. «Труд». В каждом колхозе уже были назначены председатели, а правление избиралось из членов колхоза. Отец после тех событий в коммуне ушел в животноводство – пастухом овец и их производством. Достал литературу и применив свой жизненный опыт, добился больших результатов овцевоспроизводства за счет искусственного осеменения: с каждой овцы по двое ягнят. Овец развел тонкорунных «Метис». За такую работу за пятилетку его одного с села послали на сельскохозяйственную выставку, где наградили орденом и ценным подарком. Вот вся его жизнь: крестьянина – труженика, хозяина. Я, окончив семь классов Половинской средней школы, уехал в райцентр, поступил в восьмой класс, где и закончил учебу. К осени я и Гуртовой Иван – одногодок, подали заявление в Прокопьевский горный техникум. По приезде в Прокопьевск, обнаружилось, что нас прибыло в три раза больше, чем требовалось. Учащихся отобрали 150 человек, конечно, по первым заявлениям (так сказали), а остальным оплатили затраты на дорогу и отправили по домам. Я имел адрес сестры по матери Дорош Марии Евдокимовны, которая жила в Сталинск-Кузнецке, работая на шахте «мотористкой». Я устроился на шахту картотекорем, а после счетоводом всей шахты. Я был непосредственно при шахте, замерял выработку, откатку, крепеж. И все сведения по трем бригадам отдавал в бухгалтерию, так проработал год. Получив из дома письмо, просили немедленно приехать домой и быть, работать дома до взятия в армию, через три месяца я рассчитался и прибыл домой. Здесь я устроился в школе счетоводом. При школе создали хозяйство, получили землю, четырех лошадей, четыре коровы. И вот я должен это учитывать, помогать с посевом, с сенокосом и т.д. Да еще моя обязанность была ездить в райцентр – получать зарплату для учителей. В это время по распределению с пединститута появились новые учителя, среди которых была Печурина Полина Тимофеевна. По поручению директора Бекаря Ивана Герасимовича [я занялся расселением учителей], а председатель сельского совета дал фамилии жильцов, к которым я их должен разместить на жительство. Так получилось, что Полину Тимофеевну поселил напротив своего дома у Игнатьева Ивана. Вся затея о подсобном хозяйстве в школе (улучшать питание учащихся в школе) была признана не выгодной и я ушел с работы в школе. Осталось полгода до призыва в армию, я стал продавцом в сельпо. Мне отвели отдельный ларек, где продавал мелочь (шнурки, спички, краски, карандаши, керосин, а после стали давать продавать водку). И вот в один из дней завезли гитары в мой киоск, я их стал продавать. Подошла Полина Тимофеевна, взяла гитару, настроила и сыграла. Я попросил ее выбрать мне самую лучшую, что она и сделала. Учителя и сельская интеллигенция встречались в школе после уроков. И я туда ходил. С этого знакомства мы породнились. Я взял разрешение у родителей привести Полину Тимофеевну домой, родители не отказали и мы жили целых два месяца, перед уходом в армию. Полина Тимофеевна выпросила у директора школы домик – не хотела жить с моими родителями – ее просьбу удовлетворили. Я был взят в армию 15 октября 1940 год. С нашего села в один 314 дивизион зенитный попало 18 человек. Я изъявил желание быть шофером, остальные при зенитках. Кто наводчиком, кто где. Эта учеба продлилась до начала войны. По тревоге, уже боевой, весь дивизион снялся и пошел на передовую - «Мурманское направление». Двигались к передовой, нам на встречу шли солдаты, офицеры бежали, кто с оружием, а кто и без всего. Я вел машину ЗИС-5 со снарядами. В разговоре с отступающими, я узнал, что все горит, бомбят, командование сдалось, сбежало. Дороги скверные: булыжник на дорогах, лошади погибшие, техника. Таким путем мы прошли километров сорок от Мурманска и заняли боевой порядок. С рассветом был налет самолётов немцев – мы отразили. После немцы предприняли атаку шли строем мы и пехотинцы все это перебили в ущелье. После через мост пустили вперед женщин, а за ними и техника и немецкие солдаты. Всю эту толпу наш зенитный огонь истребил за считанные минуты, за что командир батареи получил выговор, за то, что зенитными снарядами поставил на шрапнель – стрелял не по назначению. Эту долину прозвали «долиной смерти»: вся в трупах.
Я возил зенитные снаряды с Мурманска на позицию. Машину мою на бреющем полете расстрелял "мисер шмит" 109. Я спасся, после пересел на бензовоз, который стоял без шофера – он был убит в смотровое окно очередью из пулемета. Бензовоз ЗИС-5. Еле довел до позиции. На позиции я увидел военного в черной форме, который с комбатом проводил собрание. Я доложил о происшествии и стал слушать. Этот офицер обращался ко всем изъявить желание идти во флот, так как этого требовало правительство. Я изъявил желание и был зачислен на эсминец «Доблестный» северного флота «Командор зенитный». Прошло четыре месяца я попал в сформированный экипаж, который ушел к берегам Англии за получением части итальянского флота, который был разделен США, Англией и СССР. Нам достались старые военные корабли, четырехтрубный крейсер. По возвращении в СССР нашу команду всю погрузили в Мурманске в телячьи вагоны и через весь союз во Владивосток. Во Владивостоке нас обмундировали и на транспорте «Либирти» 12 тыс. водоизмещение отправили в Америку. По договору мы должны освоить корабли и прийти своим ходом во Владивосток. Что и было выполнено. Прошла неделя и СССР объявила войну Японии. В то время Тихоокеанским флотом командовал адмирал Юшимов. Дальний Восток был напичкан шпионажем везде и всюду. Япония была сильна флотом и если бы разгадался обман Юшимова то из нас никого в живых бы не осталось.
Версия открытая его была: «Идем непосредственно на Японские острова». Когда вошли в определенный квадрат Тихого океана, распечатали конверт – мы сразу изменили курс. Корея побережье Китайского моря, порт «Дайрен», Порт-Артур. Мы прошли спокойно, потому что все морские силы Япония увела к своим островам. Были сражения с мелкими военными судами, но незначительные. При подходе к портам, особенно к порт-Артуру всеми силами на море дали салют боевыми и в подзорные трубы увидели – в портах был поднят белый флаг. В этот период Квантунская армия еще не перешла границу сухопутную. Нам пришлось списать на берег 50% состава для оттеснения противника от военных баз. Но японцы разведали, что у нас нет ни танков ни артиллерии сухопутной. Нас крепко щипали, были случаи рукопашных схваток. У японцев не было паники – стояли до последнего – на штык, где я получил прикладом по лицу, из-за товарища, которого я защитил от штыка. Подошло с моря подкрепление, выгружались танки, Катюши, пехота. Здесь мы ожили и кто остался жив вернулись на свои корабли. Мой корабль был флагманский фрегат ЭК-9, американский. Ход был не большой, но техника новая. Мы в море видели на экранах силуэты кораблей, делали запрос, чьи корабли идут, а нам облегчение в том, что ночью видели.
Сталин издал приказ, кто за границей флотцы куют себе замену, а после демобилизация. Я пробыл во флоте до 10 марта 1947 в Порт-Артуре. Демобилизовался, прибыл в город Новосибирск к Полине Тимофеевне, к Тимофею Арсеньтьевичу Печурину. Работал в ФЗУ воспитателем. В вторчермете мастером, на железной дороге стрелочником, дежурным по станции Чемской, хлебокомбинат №5, Сельскостроительный комбинат – Бетонная 4. Пошел на пенсию 01.10.1975. Во время пенсии помогал строить дачи Феде, Васе. Имею огород, сажаю огурцы, помидоры, морковь и т.д. – всем на хлебушко. Дальше больше: жить становится тяжелее – нет порядка в верхах и в низах. Как в эту жизнь войдут мои внуки и правнуки? Жизнь становится непонятной от ошибочной точки зрения. Вместо действительных интересов в обществе появляются мнимые, фантастические. Из-за чего льется кровь? Всегда лозунг «Миру – мир»? Все это расстройство умственных способностей! Сколько прожил и спокойно не жил в России. Каждый глава правительства проповедовал спокойствие и мир, а на самом деле трудящихся душил, обирал, платил гроши. Да что там о грошах, о России никто не думал кроме Сталина.
Ушла из жизни жена, как экономка в семье. Внуков мы с ней, считаю, вырастили, неплохими, развитыми, целеустремленными, а их у нас четверо: Олег, Лариса, Денис и Оля. Все они на наших руках от соски до садика. Лариса окончила школу, поступила в институт, тут с ней произошло несчастье – погибла в аварии. Эта утеря на меня обрушилась сердечной болью. Что-то во мне оторвалось внутри. Я остался без внучки. Все. Что при жизни моей жены я раздал внукам по ее желанию одинаково и украшения и постельную принадлежность. Дом и все, что есть в моем жалком поместье я завещал старшему сыну Феди. А Василию я дал 4-х комнатную квартиру, запорожец и помогаю деньгами для его жизни. С Федей мы Васю принудили лечиться от алкоголя. Он скрипя сердце согласился, но жить нормально не живет – с женой Таней развелись, а живут в одной квартире. Олег защитил диплом НЭТИ, нашел работу и женился. Бывают у меня и дети и внуки. За что им спасибо.
Жизнь моя сейчас полностью зависит лично от меня, но если бы дети и внуки и внучки не обращали внимания на мою одинокую жизнь, мне бы не стоило бы вообще жить. Спасибо им. Но и пускай смотрят и видят как дед их живет и трудится, тем самым показываю как и в каких условиях можно жить и ими радоваться. В своей жизни я никого не обидел, не обманул, напрасную клевету ни на кого не лил. Что касается помощи по несчастным случаям, я имею в виду близких по родству, я чем мог - помогал: советом, средствами. Зародилась мысль – побывать у отца и матери на кладбище в Половинном. Я не мог думать о болезни, поехал – все сделал, как думал, но болезнь вывела меня из строя. Благодарен я брату своему, Василию Трофимовичу, и его сыну, они спасли мне жизнь. По приезде, окреп, и жизнь сама и моя энергия подсказали – нужно трудиться, общаться – вот я и живу пока ради детей и внуков и всех близких родных. Живу в достатке – не нищий, имею накопление из своего труда. Жаль, что дважды обмануло меня государство «доли Селенга», куда я вложил деньги. Спасибо сестрам Нюре, Нине и брату Васе, что они не чуждаются, а это стимул к жизни.
И вот померла моя младшая сестра Ниночка. Как мог я помог деньгами, на похоронах не был.
В зиму вполне подготовлен – огород вскопал, дров заготовил, в ящики чернозему запас для посадки весной культур.